Елена Матвеева - Ведьмины круги (сборник) Страница 35

Я еще немного поболтался по академии. Смотрел, как парень чечетку отбивал в коридоре, слушал, как занимались пением. Посидел у внутренней лесенки на площадке. «А-а-а!» – неслось сверху. Похоже, кто-то распевался. Этот же голос чуть позже звучно задал вопрос: «Бобинька, ты меня любишь?» Ответа я не слыхал, но совсем скоро увидел высокую девицу в черном, которая, спускаясь по лестнице, пела все тем же оперным голосом: «Я чувствую твое дыханье, твое дыханье, твое…»

Уходя, бросил взгляд на платье Офелии и узнал у вахтера адрес общежития. Теперь я направлялся в церковь, икона была у меня с собой. Церковь оказалась закрыта.

До вечера я бродил по городу, пообедал Сникерсом, запивая минеральной водой из пластиковой бутылочки. В семь открыл дверь дома на Литейном. Приготовился к объяснению с вахтершей, но она даже не посмотрела на меня, и я тихо-тихо, как тень, поднялся по лестнице и вошел в коридор, куда выходило много дверей. Здесь высились куски старых декораций, с которых наподобие водорослей свешивалась зеленая ветошь. В кухне – три газовые плиты, две раковины, четыре стола, застеленных клеенкой, освещенных тусклой лампочкой без колпака. Здесь крутились студенты с кастрюльками, сковородками и чайниками, лилась вода, ухал мусоропровод и что-то шкварчало. Рядом с мусоропроводом гордо стоял загаженный фанерный камин с нарисованными дровами и языками пламени.

Среди занятых кухонными делами бегала девчонка в цыганской юбке, смеялась и то и дело мечтательно говорила: «По-ошли вы!» Парень с коробкой вермишели под мышкой вытянул шею, вывернул голову, вытаращил глаза, вывалил язык и перекрутил тело, словно в судороге сведенное. Я с восторгом догадался, он изображает удавленника. Но, может, он изображал и что-то другое.

Юные актеры сновали из комнаты в комнату, и каждый раз, ничего толком не успев разглядеть в приоткрытой двери, я испытывал очарование этого мира. Это была та же атмосфера, что и в академии. Как в котле, здесь бурлило нечто яркое, энергичное и до невозможности притягательное, вызывающее у меня блаженную зависть. Я был счастлив, что хоть ненадолго могу приобщиться к их непонятной, сказочной жизни.

Навстречу по коридору шла ничем не примечательная девушка, но по ее танцующей походке нетрудно было догадаться, что внезапно она могла обратиться в Коломбину в атласных башмачках, маске и с декольте, из которого торчат совершенные полусферы. Здесь было возможно все. Я спросил у нее о Борисовой, она не знала, но, заглянув в кухню, повторила мой вопрос. И тут же я получил ответ: надо обратиться к Вале из восемнадцатой комнаты.

«Сейчас увижу, как они живут», – подумал я с замиранием сердца и постучал в дверь, на которой маслом был нарисован человек-дерево с поднятыми руками, постепенно переходящими в оперенные листвой ветки. А сама комната была еще забористее.

Валя ела из сковороды гречневую кашу и читала книгу, прислоненную к чайнику. Круглыми и кроткими, удивленными глазами и крутой мелкой завивкой она походила на барашка.

– Не знаю я, где теперь Люська, – сказала Валя Барашек. – Надо спросить мою соседку, Настю. Каши хочешь?

Она дала мне ложку, и я пристроился к сковородке с другой стороны. Каша была чуть теплая, зато чай, которым мы запивали кашу, сладкий и горячий. Книгу Барашек закрыла и отложила на край стола. Это был «Маленький принц» Экзюпери. Из-за стены доносились воркующие звуки гитары.

Уплетая кашу, я разглядывал комнату. Ничего подобного раньше не встречал. Мебель здесь была самая простая, кроме старомодного фанерного буфета с дверцами из мелких стеклышек разной формы. В нем обреталась немногочисленная посуда, книги, всевозможные безделушки, а в открытой центральной части – макет: маленькая комнатка с крошечными дверями, окнами, винтовой лестницей и камином, над которым висели оленьи рога. Вместо кроватей у студенток стояли панцирные сетки на кирпичах, застеленные пледами. Но самое впечатляющее – стены, расписанные от пола до потолка прямо по обоям, и на створках платяного шкафа намалеваны какие-то дамы в пышных нарядах и кавалеры в штанах до колена, белых чулках и туфлях с каблуками и пряжками.

– Это наши друзья с постановочного рисовали, – объяснила Валя Барашек, – будущие театральные художники.

– А почему Люся в академку ушла, когда поступила? – спросил я.

– Замуж вышла. Насколько я знаю, это было мимолетное замужество, оно и года не продлилось.

– А кто был ее муж?

– Понятия не имею. Объелся груш, и всё тут. Она о нем не распространялась. А зачем она тебе, собственно говоря, нужна?

Валя смотрела строго и внимательно, и меня насторожил этот взгляд. Очень возможно, от моего ответа зависело, будет ли она мне помогать. А ведь эта Люся, если по правде, была мне и не нужна. Только совпадения смущали: три года назад вышла замуж, через год вернулась в институт… Из соседней комнаты доносились негромкие булькающие звуки гитары, которые оборвались внезапным всхлипом. И тут же кто-то стал говорить или декламировать.

– Я ее брат, – ответил и сам поразился искренности в своем голосе. – Если это та Люся, которую я ищу. У вас нет ее фотографии?

– Может, где и есть, но сейчас не найти.

– А как она выглядела?

– Маленькая, худенькая.

– Блондинка?

– Превратиться в блондинку или брюнетку – дело нехитрое.

– А глаза? У нее были такие большие выразительные глаза.

– Ох, не знаю… – вздохнула Валя Барашек. – Глаза как глаза. Глаза делает грим. Подожди, я посуду помою, и поищем Настю.

Когда Барашек удалилась со сковородой, я принялся в подробностях изучать макет. За стеной все так же звучал монотонный голос, я к нему не прислушивался и вряд ли услышал бы, если б там не возопили: «Отмсти за подлое его убийство!» – «Убийство?» – истошно проорал другой голос. «Да, убийство из убийств, как ни бесчеловечны все убийства», – прорычал первый.

За стеной репетировали «Гамлета». И я подумал: «Нет, не зря я пришел сюда, не от нечего делать ищу неведомую Люсю Борисову. Все правильно».

Появилась Валя Барашек и позвала меня с собой. В коридоре я показал ей на соседскую дверь, откуда неслось: «О ужас, ужас, ужас! Если ты – мой сын, не оставайся равнодушным. Не дай постели датских королей служить кровосмешенью и распутству…»

– Это Сашка Алтухов, – сказала Валя. – Идем.

Барашек стучала в одни двери, заглядывала в другие, потом мы стали подниматься на следующий этаж.

– Почему Люсю отчислили? – спросил я.

– За неуспеваемость, за непосещаемость.

– А это для чего? – Я показал в пролет лестницы, у каждого этажа затянутый пропыленной металлической сеткой с завалявшимися фантиками.

– Если кто бросится, чтоб не убился.

– Шутка? – не понял я.

– Это не шутка, а мера предосторожности. Люди эмоциональные, мало ли что… Не случайно же навесили.

– И когда последний раз такое было?

– В прошлом году. Но не в общаге. Она дома жила.

Угол лестничной площадки украшала большая, в человеческий рост, белая скульптура – девушка с веслом.

– Не слабо. Настоящая? – поинтересовался я.

– Ты хочешь узнать, из парка ли она? Нет. Она даже не из гипса, а из папье-маше.

Потом мы оказались в комнате, завешанной театральными афишами, словно билетная касса. За столом восседала веселая поющая компания, распивающая какой-то сок из кувшина и евшая яблоки. Оказалось – в кувшине вино, хозяин комнаты привез его из дома, из Молдавии. Нас звали присоединиться, но Валя приглашение отклонила. Зато мы нашли симпатичную белобрысую Настю и теперь втроем двигались к девушке с веслом.

– Это родственник Люси Борисовой, – пояснила Барашек. – Он ее разыскивает.

– Брат, что ли? – спросила Настя. – Она говорила, вроде неродной, но совсем как братишка. Она тебя часто вспоминала.

Я вздрогнул. А еще я понял: если сейчас выяснится, что она в Мурманске или в Симферополе, я поеду туда.

– Где она? Как мне найти ее?

– В последний раз я ее видела в июне. Тогда она жила у Матильды, – сказала Настя скорее Вале, чем мне. – Если Матильда ее не выгнала…

– Матильда – добрая душа, – проговорила Валя. – Она никого никогда не станет выгонять.

– Всему есть предел, даже доброте.

– Ей и идти-то некуда, а на улицу Матильда не выгонит.

– А может, сама ушла, новое пристанище заимела. Но все равно, Матильда должна знать, где она.

Разговор показался мне пугающе странным. Они явно что-то недоговаривали.

– Это рядом, – пояснила Настя. – Если пойдешь направо – третья подворотня. Прямо под арку выходит окно. Стучи в него. Звонка там отродясь не было. А вход за углом, тоже направо.

Настя вернулась к молдавскому вину, а Валя Барашек пошла со мной.

– Ты по поручению семьи? – спросила она.

– Семья не знает. Я сам.

– Не уверена, обрадуется ли она тебе. Она же порвала все связи с домом. – Валя остановилась возле своего этажа. – Может, не стоило говорить, где она? Может, с нашей стороны это нехорошо?