Лора Инглз Уайлдер - Долгая зима Страница 35

— Мы можем спеть! — воскликнула она и начала напевать мелодию.

Папа встрепенулся.

— Правильно, Лора! Только ты слишком высоко взяла. Попробуй на полтона ниже.

Лора начала снова. Ей стал подпевать папа, а за ним и все остальные:

Когда Сайлас и Пол попали в тюрьму,За собой не зная вины,Один из них пел, молился — другой,За собой не зная вины.Мы здесь собрались, все собрались,За собой не зная вины,Мы здесь собрались, все собрались, -За собой не зная вины!А если бы мог продаваться Бог,За собой не зная вины,Богатый бы жил, а бедный подох,За собой не зная вины.

Лора пела стоя, Кэрри тоже встала. И Грейс, проснувшись, старательно подпевала старшим:

Мы здесь собрались, все собрались,За собой не зная вины,Мы здесь собрались, все собрались, -За собой не зная вины!

— Прекрасно! — воскликнул папа, взял низкую ноту и начал:

Я на речке Джим целый день рыбачил.А как лодку вытаскивать начал -Врезалось плывущее мимо бревно:Тут лодка моя и пошла на дно.

— А теперь все вместе хором! — скомандовал он.

И все запели:

Но я всё равно остаюсь на плаву,Но я всё равно остаюсь на плаву,Но я всё равно остаюсь на плаву, мистер Браун,Но я всё равно остаюсь на плаву!

Когда песня кончилась, буря ревела пуще прежнего. Она и вправду напоминала огромного зверя, который трясёт дом и с диким рычанием и воем бросается на стены, стараясь их сокрушить.

Но папа запел снова, и звуки благодарности, которой были полны их сердца, торжественно вознеслись к небу:

Господь великИ многажды восславленВо граде Божьем,На Святой горе.

Теперь начала мама:

Когда моё услышат имяНа небесах — о, лишь тогдаПрощусь я с бедами своимиИ вытру слёзы навсегда.

На дворе бушевала вьюга, а вся семья, спокойно сидя под надёжным кровом, продолжала пение.

Наконец огонь в печи догорел, и, чтобы сберечь сено, все вышли из тёмной остывшей кухни, потихоньку поднялись наверх по холодной лестнице и улеглись в постели.

Забравшись под одеяла, Мэри и Лора прочитали про себя молитву. Мэри шёпотом спросила:

— Ты за них помолилась?

— Да, — прошептала в ответ Лора. — А разве нам можно?

— Мы ведь не за себя просим, — отвечала Мэри. — Я ничего не сказала про пшеницу. Я только сказала: Господи, спаси им жизнь, если будет на то воля Твоя.

— Я думаю, это правильно. Ведь они делают всё что могут. Ты помнишь, ведь папа просидел три дня в снегу, пережидая рождественскую метель, когда мы жили на Тенистом Ручье. И всё закончилось благополучно.

За все дни, что продолжалась пурга, никто не сказал ни слова о Кэпе Гарленде и младшем Уайлдере. Если им удалось найти себе убежище, они смогут пережить эту бурю. А если нет, то им ничем не поможешь. И поэтому от разговоров нет прока.

Из-за непрестанных ударов ветра, из-за воя и свиста даже думать было трудно. Можно было только ждать. И всё это время, перемалывая пшеницу, скручивая жгуты из сена, поддерживая огонь в печи, силясь отогреть потрескавшиеся онемевшие руки и покрытые волдырями замёрзшие ноги, пережёвывая и глотая грубый чёрный хлеб, они ждали конца бури.

Она не прекратилась ни на третий день, ни на третью ночь. Утром четвёртого дня всё ещё дул пронзительный ветер.

— Никаких признаков затишья, — сказал папа, возвратившись из хлева. — Так скверно ещё ни разу не было.

Через некоторое время, когда все дожёвывали утреннюю порцию хлеба, мама вдруг сказала:

— Я надеюсь, в городе ничего худого ни с кем не случилось.

Узнать хоть что-нибудь было невозможно. Лора подумала о соседних домах. Они стояли напротив, но их даже не было видно. Почему-то ей вспомнилась миссис Боуст. Они не видели её с прошлого лета, а мистера Боуста — с тех пор как он привёз им последнее масло.

— Но ведь мы тоже могли остаться на участке, — проговорила она.

Мама с удивлением посмотрела на Лору, не понимая, что она хочет этим сказать, но ничего не спросила.

Этим утром мама осторожно высыпала в мельницу последние зёрна пшеницы. Муки хватало как раз на последний маленький каравай. Мама тщательно выскребла мельницу ложкой, а потом пальцем, чтобы ни крошки муки не пропало.

— Это последняя мука, Чарльз, — сообщила она.

— Я могу достать ещё. Альманзо Уайлдер припрятал немного семенной пшеницы. Если надо, я схожу к ним даже и в бурю.

К вечеру, когда готовый хлеб лежал на столе, стены перестали дрожать. Ветер больше не выл, а только ровно свистел под стрехой.

— Кажется, буря прошла! — прислушался папа и вкочил с места.

Он быстро надел шубу, шарф и шапку и сказал маме, что идёт через улицу в лавку Фуллера. Лора с Кэрри потёрли замёрзшее стекло и сквозь дырочки увидели, как ветер метёт по улице снег.

— Какая благословенная тишина, — вздохнула мама, поудобнее усаживаясь на стуле.

Снег перестал. Через некоторое время Кэрри увидела небо и позвала Лору. Они смотрели на холодную бледную голубизну над головой и розовевшую в лучах заходящего солнца поземку. Пурга и в самом деле закончилась. На северо-западе открылось чистое небо.

— Хорошо бы Кэп Гарленд и молодой мистер Уайлдер были в безопасности, — сказала Кэрри.

Лора тоже надеялась, но знала, что одного желания мало.

Последняя миля

Альманзо показалось, что они уже пересекли горловину Большого Болота. Он не мог точно определить, где они находятся, и видел перед собой только Принца и медленно движущиеся нагруженные сани. А впереди — темнота, словно густым туманом окутавшая плоскую белую равнину. Далеко-далеко на самом краю этой равнины мерцали звёзды. Чёрная туча, быстро поднимаясь вверх по небу, беззвучно поглощала звёзды.

— Как ты думаешь, мы уже переехали Большое Болото? — крикнул он Кэпу, совсем забыв, что нет нужды кричать, потому что ветер утих.

— Не знаю. Почему ты думаешь, что мы его переехали?

— Мы не проваливаемся, — сказал Альманзо.

— Она идёт очень быстро, — сказал Кэп, имея в виду надвигающуюся бурю.

Обсуждать это было бесполезно. Альманзо снова подбодрил Принца и поплёлся дальше, топая на ходу ногами, но почти не чувствуя толчков, потому что ноги ниже колен совсем одеревенели. Каждый мускул его тела сжался от холода, и от этого сводило челюсти и всё внутри болело. Он хлопал себя онемевшими руками.

Принц тянул изо всех сил. Поверхность казалась ровной, но на самом деле они взбирались вверх по склону. Ямы, в которую Принц провалился на Большом Болоте утром, они так и не увидели, но болото, наверное, всё же пересекли.

Однако всё кругом казалось чужим и незнакомым. В темноте даже при бледном свете звёзд, отражавшемся от снега, различить дорогу было невозможно. А впереди сгущалась тьма и вовсе без единой звёздочки.

Мы наверняка переехали болото! — снова крикнул Альманзо, обернувшись назад.

— Пожалуй, да, — ответил Кэп.

Но Принц двигался как-то неуверенно, дрожа не столько от холода и усталости, сколько от страха, что может снова провалиться.

— Переехали! — крикнул Альманзо. Теперь он больше не сомневался. — Мы вышли на высокое место!

— А где город? — спросил Кэп.

— Где-то совсем близко, — отвечал Альманзо.

— Надо прибавить шагу, — заметил Кэп.

Альманзо и сам это знал. Он похлопал Принца по спине и сказал ему:

— Давай-ка побыстрее!

Но Принц по-прежнему едва передвигал ноги. Он устал и не хотел идти навстречу буре, а буря теперь приближалась ещё быстрее, полнеба уже затянуло чёрной тучей.

— Поторапливайся, а то нам до дому не добраться! — сказал Кэп.

Альманзо очень не хотелось бить Принца, но он забрался на сани, взял в руки вожжи и принялся стегать лошадь их узловатыми концами.

— Давай, Принц! Вперёд! — крикнул он.

Принц перепугался, потому что Альманзо никогда его не бил. Он дёрнул сани и побежал вниз по склону. Кэп тоже стегал своего Гнедого. Однако никто из них не знал, в какой стороне город.

Альманзо двигался наугад. Город должен быть где-то впереди в этой густой тьме.

— Ты что-нибудь видишь? — крикнул он.

— Ничего, но, по-моему, мы едем правильно, — отвечал Кэп.

— Уже совсем близко, — уверял Альманзо.

Где-то впереди мелькнул огонёк. Альманзо прищурился, но в темноте ничего не смог разглядеть. Потом он снова увидел свет — огонёк ярко разгорелся и тотчас же угас. Альманзо понял, что это открылась и быстро захлопнулась дверь какого-то дома. Ему показалось, что рядом с этим местом он видит слабый свет из замёрзшего окна.