Евгения Яхнина - Шарло Бантар Страница 39

Четыре члена Коммуны, с военным министром во главе, не могли ни убедить, ни заставить охрану их пропустить — столь неправдоподобным казалось объяснение делегации о цели её путешествия.

На следующий день по поручению делегации Арнольд с пропуском Комитета общественного спасения добрался до прусского поста в Сен-Дени, где и предъявил письмо американского посла. К удивлению делегата и к великому негодованию коммунаров, пруссаки отказались с ним разговаривать.

Уошберн и Бисмарк добились того, к чему стремились. Тайные враги постарались, чтобы весть о мирных переговорах быстро облетела батальоны Национальной гвардии. Поверив в прусский нейтралитет, национальные гвардейцы при отступлении переходили иногда прусские линии. Немецкие часовые тотчас задерживали их и передавали версальскому правительству. Если они пытались протестовать, пруссаки их расстреливали.

Предсказания Делеклюза и Бантара оправдались.

Но зато, когда стало известно коварство американского посла, коммунары с новой силой бросились на врага. Ими никто не руководил, в этой последней схватке у них не было надежды на победу, но они хотели умереть во имя будущего, во имя грядущей счастливой жизни.

Теперь в руках коммунаров оставались одни лишь рабочие кварталы. Здесь оборонительные бои то и дело переходили в наступательные.

На высотах Бютт-о-Кэ отряд Врублевского отбил атаку сильных неприятельских колонн с запада и перешёл в короткое, энергичное контрнаступление. Ему удалось прогнать версальцев за реку Бьевр. Решительность, организованность, знание дела, понимание задачи и неиссякаемое мужество федератов дали возможность Врублевскому, не менее отважному, чем его соотечественник Домбровский, удерживать позиции в течение тридцати шести часов, несмотря на яростную атаку противника.

Понадобились совместные действия корпусов генералов Сиссе и Винуа, бригад генералов Боше и Осмона и ещё трёх других дивизий, наступавших с различных сторон, чтобы вынудить Врублевского отступить. Его батальонам грозило полное окружение. Переместив за Сену тысячу своих бойцов и всю артиллерию, он провёл отступление в таком порядке и с таким искусством, что двадцатитысячная армия версальцев не решилась сразу атаковать его на новых позициях.

Тем временем в мэрию одиннадцатого округа продолжали стекаться остатки разбитых батальонов, чтобы соединёнными силами снова ринуться в бой.

Делеклюз провёл четверо суток без отдыха и еле стоял на ногах. Но он продолжал нести свои обязанности наравне с молодыми делегатами Коммуны.

Делегат финансов Журд получил в Государственном французском банке полмиллиона франков — последние деньги Коммуны. Хотя он и знал, что выплачивает жалованье национальным гвардейцам в последний раз, он тем не менее медленно и тщательно проверял списки, прежде чем приступить к выдаче.

Заместитель прокурора Ферре[65] допрашивал шпионов и изменников, как будто революционной прокуратуре предстояло ещё долго вершить правосудие. Рядом с Ферре уже не было Рауля Риго. Славная жизнь первого и единственного прокурора Коммуны оборвалась на двадцать шестом году: он был расстрелян на улице Гей-Люссак, после разгрома баррикады Пантеона, которую он отстаивал.

Делеклюз обратился к депутатам, находившимся в мэрии:

— Предлагаю всем членам Коммуны опоясаться своими шарфами и устроить смотр батальонам, какие только возможно будет собрать. Мы станем во главе и двинемся к тем позициям, которые ещё есть надежда вырвать у врага.

Призыв Делеклюза был единодушно принят.

Средоточием яростных атак врага стала теперь площадь Шато д’О, от которой лучами расходились восемь улиц. Площадь как бы разделяла Париж на аристократические и рабочие районы.

Версальцам нужно было занять Шато д’О, чтобы открыть дорогу в Бельвиль и Менильмонтан — последние крепости революционного Парижа.

Все способные держать ружьё устремились из мэрии на баррикады Шато д’О. Но Делеклюзу было не так просто уйти: его поминутно задерживали то с одним, то с другим делом.

Когда он наконец вышел из мэрии, у самых дверей ему встретилась раненая Дмитриева; она вела под руку окровавленного Франкеля.[66] Оба сражались в легендарном сто первом батальоне.

Делеклюз пожал друзьям руки и спросил:

— Что с улицей Маньян?

— Ещё продержится, — ответила Дмитриева, стараясь улыбкой ободрить старого коммунара.

Делеклюз пошёл дальше. Усилием воли он заставлял себя передвигать не повиновавшиеся ему ноги.

На бульваре Вольтера он увидел двух молодых национальных гвардейцев, сопровождавших версальского офицера.

Один из конвоиров, совсем юный, почти мальчик, с энергичным и выразительным лицом, выступил вперёд. Он сразу узнал Делеклюза, и голос его задрожал от волнения, когда он обратился к военному делегату.

— Мы требуем смерти этого человека, — показал юноша на пленного офицера. — Мы схватили его во время рукопашного боя. У нас на глазах он добил моего раненого брата. Мы хотели его расстрелять, но командир воспротивился и велел отправить его в Комитет общественного спасения… Каждый день нас душат, хладнокровно убивают. Каждый день рядом с нами падают наши друзья. Мы требуем мести! Мы не хотим, чтобы убийцы наших братьев, сестёр, матерей продолжали жить… Мы не жалеем своей пролитой крови, но требуем права наказывать злодеев. Он должен умереть!

Делеклюз молчал. Прошла томительная минута. Наконец он вымолвил:

— Мне понятны ваши чувства и справедливый гнев. Но не будем подражать врагам, не будем творить самосуд над безоружным, хоть он и достоин сурового наказания. Этого человека будут судить. Ферре позаботится, чтобы суд состоялся сейчас же. А суд Коммуны не допустит, чтобы нас безнаказанно убивали.

Делеклюз взял за руку продолжавшего протестовать и выражать своё недовольство коммунара и добавил:

— Если вы нарушите революционную дисциплину, вы сыграете на руку врагу.

— Хорошо, — мрачно ответил юноша, — мы будем драться до конца!

Делеклюз долго смотрел вслед трём удаляющимся фигурам, затем медленно отправился обратно в мэрию.

Здесь он узнал, что версальские колонны обходят одиннадцатый округ и правительство решено переместить в мэрию двадцатого округа.

— Похоже, что это будет последним пристанищем Коммуны, — мрачно сказал подошедший к нему Ферре.

Делеклюз ничего не ответил, присел к столу и стал писать:

«Дорогая сестра, прощай! Едва ли я переживу ещё одно поражение после тех, что пережил ранее. Я не хочу быть ни игрушкой, ни жертвой торжествующей реакции. Остатки своих сил я использую для дела, которому отдал всю жизнь. Последняя моя мысль перед тем, как я найду покой, будет о тебе. Ты заменила мне семью после смерти нашей бедной матери. Благословляю тебя! Прощай! Прощай!»

Положив письмо в карман и надев шляпу, он вышел из комнаты. У порога он столкнулся с Журдом.

— Мы за тобой, — сказал делегат финансов. — Садись в омнибус. Надо перебираться в мэрию двадцатого округа.

— Нет, мне там нечего делать, — сказал Делеклюз. — Я пойду и выполню свой долг — умру с пользой для дела Коммуны. Это последнее, что я ещё в силах совершить.

С твёрдостью, какой трудно было от него ожидать, он зашагал в сторону Шато д’О.

Журд и Лиссагарре[67] последовали за ним.

Их то и дело обгоняли небольшие отряды федератов, торопившиеся на защиту укреплений Шато д’О.

Делеклюз шёл по бульвару Вольтера в своём обычном костюме: в шляпе, тёмном длиннополом сюртуке и чёрных брюках. Шёл без всякого оружия, опираясь на палку. Из-под пояса чуть виднелась полоска красной перевязи. По мере приближения к площади Шато д’О идти по бульвару становилось всё труднее. Вокруг баррикады непрерывно падали и разрывались снаряды.

— Остановись, Луи! — крикнул Журд. — Ведь это самоубийство!

— Ничуть! — продолжая идти вперёд, ответил военный делегат. — Самоубийство — это отрицание жизни. Мы же умираем во имя жизни! Мои силы истощились. Я больше не в состоянии держать винтовку, но ещё могу поднимать дух других. Это я и делаю…

Журд ничего не успел ответить. Рядом упал с лошади раненый Верморель.[68] Он впервые сел сегодня на коня и верхом объезжал баррикады, ободряя коммунаров и формируя новые отряды.

Журд и Лиссагарре поспешили к нему на помощь. Они подняли Вермореля и на руках понесли в госпиталь. Делеклюз пожал руку раненому другу и пошёл дальше.

Солнце уже садилось за площадью, а Делеклюз всё тем же твёрдым шагом продвигался вперёд. За ним никто больше не следовал. Пули градом падали по улице, но Делеклюз дошёл до баррикады невредимый. Его появление на самом верху насыпи было столь неожиданно, что стрельба вдруг замерла.