Ганна Ожоговская - Не голова, а компьютер Страница 39

Костик соглашается. Каникулы пролетели незаметно, промелькнули, как один день.

Будь Костик министром просвещения, он издал бы указ, чтобы учебный год начинался в октябре, когда ничто уже не напоминает о лете. А сейчас напоминает все: ярко-синее небо, солнце, зеленая листва на деревьях, цветы…

Но примиряют с печальной неизбежностью летние трофеи: сушеные грибы, орехи, подсолнух. В корзине — отборные помидоры и маленькие огурчики: в самый раз мариновать. Не забыл Костик и про цветы. Один букет — для мамы, другой — для Скочелёвой. Авось удастся задобрить.

У Марцина тоже два букета: для мамы и для Пуси.

Марцин ежеминутно высовывается в окно и посматривает на калитку. За ним должен приехать отец. Он радуется и немного трусит. За все лето отец ни разу ему не написал. Значит, сердится за последнюю историю. Мама, конечно, все ему рассказала, иначе как объяснить, почему Марцин не в лагере. Но все это ведь было так давно!

Общество помощи жертвам насилия, цирк, изверги-родители…

Марцин ухмыльнулся.

— Ты чего ржешь? — спрашивает Костик.

— Помнишь, как Томаш к дочке в Италию укатил?

Оба дружно рассмеялись, а с ними Альба. Он знал эту историю. Ему жалко с ними расставаться. И он напоминает: они в ближайшее воскресенье обещались приехать…

Но вот от калитки идет отец. Марцин выбегает навстречу. Поздоровались. Отец в хорошем настроении.

Перед отъездом Марцину захотелось все ему показать. И он повел его в сад, во двор, даже на базарную площадь, где состоялся вчера прощальный матч. Все прошло как положено. Были болельщики; венки преподнесли капитанам обеих команд, так как сыграли вничью.

— Пап, ты на меня не сердишься?.. — собравшись наконец с духом, спросил Марцин.

— Нет, теперь уже нет… — вздохнул отец. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Два месяца — срок немалый. Надеюсь, ты поумнел? А?

Марцину и самому кажется, что он стал умнее.

Отец рассказывает о маме, о братьях. Все уже в сборе и ждут его с нетерпением. Марцину поскорее хочется домой.

— Папа… — говорит он, запинаясь и не глядя на отца, — правда, дома…

— Да, сынок, — улыбается отец, — испокон веку известно: в гостях хорошо, а дома лучше.

Автобус трогается с места, безжалостно прерывая слова прощания, рукопожатия, дружеские признания. За окном мелькает седая голова дедушки, голубая рубашка Альбы и множество машущих рук — это пришли проститься футболисты.

— А здорово мы каникулы провели!

— Да! — соглашается Костик. — Лучше быть не может! На пять с плюсом.

— Не на пять, — вздыхает Марцин. — Одно нам все-таки не удалось.

— Что?

— Ну, это… — наклоняется к другу Марцин, чтобы не расслышали непосвященные. — Цепь… С цепью-то все-таки не вышло.

— Не беда! Найдешь другой способ волю закалять.

25

Первое сентября, первый день занятий, встретило ребят солнечной погодой, золотыми листьями, румяными яблоками.

В седьмом классе «А» списывали с доски расписание уроков на завтра, когда вошла Скочелёва. Загорелая, в синем платье, она выглядела гораздо моложе, чем до каникул.

Ребята встали, а Эва и Ирена подбежали к ней с газетой.

— Вы уже знаете?

— Как? Не читали?

— Про нашу школу написано!

— Садитесь! О чем вы говорите? Я ничего не знаю, — улыбалась учительница.

— Вот здесь! — показала Эва.

— Вслух прочтите! — попросили ребята.

И Скочелёва прочла:

«Через газету «Вечерний экспресс», которая неизменно выступает в поддержку полезных начинаний, поселковый Совет Зеленой Седловины сердечно поздравляет в первый день учебного года педагогический коллектив 407-й варшавской школы с большими успехами в деле воспитания подрастающего поколения. В этом убеждает пример ее учеников, которые общеполезным трудом ознаменовали каникулы, проведенные в нашем поселке. Желаем дальнейших успехов!»

По мере чтения любопытство на лице учительницы сменилось удивлением, потом гордостью.

— Ученики нашей школы! Наши воспитанники! Четыреста седьмая школа всегда… — начала она и запнулась, покраснев до корней волос: получалось, будто она сама себя хвалит. — Интересно, из какого же они класса? Может, из восьмого «Б»? Там много хороших, дельных ребят. — Она снова взяла газету и, еще раз пробежав глазами заметку, повторила вслух: — «Желаем дальнейших успехов!» Действительно, приятное пожелание в начале учебного года. Душа радуется, хочется верить и надеяться, что… — обвела она глазами класс, задержав взгляд на Марцине.

В это время в дверь просунулась седая голова сторожа:

— Пани Скочелёва, директор…

— Иду, иду! — не дала ему договорить учительница.

— Нет! Нет! — замахал руками сторож. — Солянского.

Марцина бросило в жар, а историчку словно холодной водой окатили.

— Как, уже? — заломила она в отчаянии руки.

У Марцина заколотилось сердце — не от страха, а от смутного предчувствия, что вызов к директору связан с заметкой в «Вечернем экспрессе».

Так и оказалось.

— Как дела, Солянский? — спросил директор в ответ на его поклон. — Подойди-ка поближе! — Еще издали Марцин увидел на письменном столе «Вечерний экспресс». — Ты приготовил нам приятный сюрприз к началу учебного года! Вот бы и дальше так! — положил директор руку на газету.

Марцин прикинулся, будто не понимает, о чем речь.

— Не притворяйся, мне все известно: я звонил в Зеленую Седловину и разговаривал с председателем тамошнего Совета. Он случайно слышал, как ребята тебя называли Солянкой. А номер школы на куртках на нашивках разглядел. Так что догадаться было нетрудно. Но чтобы окончательно удостовериться, я маме твоей позвонил…

— Елки-палки! И мама знает?

— Солянский, — сказал директор мягко, — мне понятно ваше желание этого не разглашать. Я догадываюсь даже почему. Но неужели тебе не хочется мать порадовать? Которая в конце года столько настрадалась из-за тебя… Чего-чего, а огорчений каждой матери хватает. Слышал бы ты, как она обрадовалась! Она же ничего не знала. Не все ведь читают «Вечерний экспресс»…

— Мы читаем! — не без гордости заявил Марцин. — Но вчера маме некогда было: она к школе нас готовила.

— Видишь, как хорошо, что ты радость ей доставил в благодарность за ее труды. У меня тоже вчера не было времени просмотреть газету. До позднего вечера на собрании просидел. А сегодня утром сказала пани Пусек. Она понятия не имеет, кто эти ребята, из какого класса. Но когда узнает, очень обрадуется… Она всегда тебя выгораживала…

«Только Пуся по достоинству меня и оценила», — с горечью подумал Марцин, а вслух сказал:

— Пан директор… мы поклялись друг другу хранить тайну: ни слова никому и никогда об операции «Невидимая рука». В курсе был только дедушка, но он нам обещал… И при чем тут поселковый Совет? Нас там никто не знает… И Немек всего раз в куртке с нашивкой пришел. Недаром я говорил: от этих нашивок с номером школы неприятности одни…

— С вами Немек был? — удивленно спросил директор. — Ведь он, кажется, в Болгарию с родителями собирался?

— Родители поехали, а его не взяли. Ему стыдно было за них, и он прятался от нас. А потом они с Альбой…

— Альбой?

— Это мальчик один, круглый сирота, он у моего дедушки пока живет.

— Значит, в Зеленой Седловине были ты, Бартович и еще кто-то из нашей школы?

— А вы никому не скажете?

— Без твоего согласия не скажу. Но думаю, ты не станешь возражать.

— Не уверен. Ну ладно, где наша не пропадала! Третий — Костик Пшегонь.

— Пшегонь, который из лагеря убежал? И через товарища письмо матери послал?

— Он самый. У него выхода другого не было. Мы еще раньше решили в каникулы волю закалять. Правда, с цепью ничего не получилось, но зато что бы Немек и Альба делали без нас…

Директор не все, конечно, понял, но не стал перебивать.

— Костик на день позже приехал, и мы оказались вместе. А так как я был для дедушки опорой…

— Опорой? Ты?! — не в силах сдержать улыбку, переспросил директор.

— А что? Вы меня просто не знаете. Если со мной по-хорошему — я в огонь и в воду! Когда Костик приехал, дедушка обрадовался, что я буду не один. И мы зажили втроем. Потом дедушка Альбу взял к себе, и каникулы получились что надо!

— Твой дедушка, наверно, состоятельный человек. Столько времени такую ораву кормить!

— Какое там состоятельный! Пенсионер, да дочка немного помогает. Мне деньги мама дала. Костик отдал дедушке лагерный взнос. И еще мы в садоводческом хозяйстве работали, в час по десять злотых получали! На жизнь хватало, у нас всего было вдоволь. И каждый немного еще скопил. Альба тоже. Альба — хороший, но детство у него очень тяжелое. Поэтому мне кажется, у него больше всего шансов стать гением.