Роман Волков - Моя снежная мечта, или Как стать победительницей Страница 4

Мария Николаевна не понимала этого и не поняла бы никогда. Егор Иванович понимал, но только своим чутьем, у него не нашлось бы слов поговорить об этом с Наташей.

И Наташа снова замкнулась. Опять выключилась, как сломанный прибор, и даже глаза посерели. Снова ела только кашу, и то по чуть-чуть. Послушно ходила по будням в школу и просто сидела там. Учителей не слушала, учебников не читала, уроков не делала. Марию Николаевну постоянно вызывали в школу, а она и не знала, что может поделать, только тихонько плакала, склонив повязанную ситцевым платком голову.

В итоге каждый раз они с классной руководительницей сидели молча, а потом расходились со словами: «Что ж тут поделаешь, зверек лесной, сиротка дикая».

Редкими ночами, которые Егор Иванович проводил дома, Мария Николаевна шептала, думая, что Наташа уже спит в своем закутке за занавеской:

– Ну верни девочку, умоляю, боюсь я ее, не понимаю ее, не знаю, как с ней…

Тобуроков, насупившись, слушал жену и молчал. «Может, правда вернуть?» Он и сам думал об этом. Но потом решил: «Не котенок же – взял, вернул. Пойдем до конца теперь, до победного».

Потом и жене ответил так же:

– Не котенок это, Марья, взял, вернул…

Мария Николаевна поплакала снова и смирилась, как смирилась в свое время с тем, что муж ее не любил, и снова предоставила все решать ему самому. Только исправно готовила да убирала и ходила в школу по бессмысленным вызовам классной руководительницы.

Ранним зимним вечером Мария Николаевна и Наташа сидели у телевизора. Егор Иванович как всегда был на охоте. В его отсутствие жена и удочеренная девочка соблюдали полный суверенитет. Но в этом молчаливом союзе они уже выработали свои привычки и негласные правила.

По утрам Мария Николаевна будила Наташу, заходя в комнатку и распахивая шторы. Девочка знала, что на столе уже стоит каша, а на спинке стула висит приготовленная для школы одежда. После уроков ее ждал суп, после супа уроки, после уроков вечер у телевизора. Мария Николаевна вязала, Наташа сидела, погруженная в свои мысли. Так проходили их дни, одинаковые, как камешки в холодных сибирских реках.

Этот вечер начался по такому же привычному сценарию. И закончился бы так же, если бы по телевизору не началась трансляция соревнований по биатлону. В личных гонках выступали наши юниорки. Лыжи отточенными движениями резали ослепительно-белый снег. Винтовки как влитые ложились в руки, невидимые пули выбивали черные круглые мишени. Наташа смотрела на экран точно завороженная. Все это казалось ей виртуозно отработанным танцем. Она представляла себя на месте каждой девушки и отчетливо слышала шуршание снега под лыжами, хлопки винтовки возле уха, ощущала ее вес и даже прищуривала глаз.

Второй раз в жизни ее обычно серые глаза засветились и стали голубыми. Мария Николаевна, оторвавшись от вязания, заметила это молчаливое воодушевление и наблюдала за девочкой затаив дыхание. Она была женщиной тихой и всегда готовой со всем смириться, как уже смирилась с холодным Наташиным безмолвием, как в свое время смирилась с провинциальным бытом и постоянным отсутствием мужа. Старушка даже находила в этом свой покой и определенность. Поэтому неожиданная Наташина реакция сначала ее напугала. Когда Егор Иванович вернулся на пару дней с охоты, она все-таки рассказала ему о том, что видела.

– Смотрела не отрываясь, вздрагивала от каждого выстрела.

– Испугалась, что ли? – уточнил Егор Иванович.

– Да нет, наоборот! Смотрела, смотрела, вздрагивала, словно сама стреляет. И светилась как будто.

– Скажешь вечно, Марья! Светилась…

Мария Николаевна покорно замолчала.

– Найду ей лыжи завтра, – подытожил Егор Иванович и отвернулся к стенке, – у Петровичевой дочки вроде малышовые остались.

Глава пятая

Поздним зимним утром, когда наконец рассвело, старый охотник пошел к соседу в гости. Надел тулуп, валенки, положил в сумку беличью шкурку и вышел из дома. Его ногам было непривычно ступать в валенках по утоптанной дороге. Казалось, что с каждым шагом он стукается ступнями о камни. Ноги за много лет привыкли шагать по нетронутому снегу на широких охотничьих лыжах, подбитых снизу лосиным камусом – шкурой с ног животных, от копыта до колена. Шерсть там жесткая, и по шерсти лыжи катят, против – не отдают, если лезешь на гору.

Вслед ему смотрели две пары глаз. Марии Николаевны, слегка испуганные, как всегда, и Наташины, блестящие, голубые, цвета яркого чистого зимнего неба. Когда широкая фигура старика скрылась за поворотом улицы, Мария Николаевна занялась домашними делами. А Наташа так и смотрела не отрываясь в одну точку. Она слышала ночной разговор супругов и с нетерпением ждала возвращения Егора Николаевича.

Охотник вернулся через час. В руках он нес потертые, но крепкие детские беговые лыжи. Наташино сердце забилось часто-часто; вспомнились первые лыжи, которые сам сделал ей отец из своих охотничьих. Не настоящие, конечно, но она, еще трехлетняя, гордо вышагивала в них по двору перед домом. Ходила за отцом, как утенок, пытаясь подражать движениям. А в лунку заледеневшего окна за ними наблюдала мама, смеясь и вытирая руки о накинутое на плечо полотенце.

Пошуршав в сенях и прошаркав тапками по дому, Егор Иванович отодвинул занавеску и заглянул в Наташину комнатушку. «Глаза-то и впрямь горят», – отметил он про себя.

– Пойдем-ка, Наталья, в сарай.

– Зачем? – спросила девочка, старательно делая вид, что ничего еще не знает.

– Затем, – отрезал охотник и вышел.

Наташа одевалась в жуткой спешке и волнении, долго не попадая ногами в теплые колготки и пытаясь победить пуговицы кофты негнущимися пальцами. В темных сенях бесконечно искала ногой свои валенки, хотя всегда попадала в них не глядя. Наконец, накинув тулупчик, толкнув всем телом дверь, в сбившейся набок шапке вылетела под ослепительное солнце, перебежала двор и, пытаясь успокоиться, шагнула в полумрак сарая.

Егор Иванович что-то делал, склонившись над столом, сделанным из деревянных ящиков и досок. Над ним висела на проводе тусклая голая лампочка. Таких столов было еще несколько, на них охотник выделывал шкурки. Вдоль стен стояли сбитые из досок полки, забитые банками с солью и уксусом, пакетами с хозяйственным мылом, тюбиками лыжной мази, тазами и прочим завораживавшим Наташу хозяйственным барахлом. Она снова как будто оказалась дома, почти такой же сарай был у ее отца-охотника. Правда, Наташа не знала, какой чести удостоилась. В этот сарай никому нельзя было заходить без приглашения. Покорная Мария Николаевна не была в нем никогда.

Подойдя к столу, девочка увидела заветные лыжи. Первые настоящие. Почти как у отца, только маленькие и узенькие. Пусть не широкие охотничьи, подбитые мехом, чтобы не проваливаться в снег, ну и что? Егор Иванович как раз колдовал над ними с самодельной лыжной мазью. До боли знакомая смесь запахов – дегтя, зверя и мыла – стояла в воздухе. Наташа жадно вдыхала ее, как будто пытаясь сохранить в памяти про запас.

– Поди сюда, Наталья, – сказал старый охотник, не поднимая головы.

– Лыжи? – от волнения шепотом спросила девочка.

– Лыжи! Ногу давай. Да не так. Прям в валенке. Крепеж подгоним.

Наташа послушно пыталась засунуть негнущуюся от волнения ногу в полужесткое брезентовое крепление.

– Не возись!

– Прости, дядя Егор.

– Бог простит. Вторую давай.

Наташа светилась от счастья. Лыжи казались ей крыльями, на которых она полетит, стоит коснуться снега.

– Так, снимай! Подгоню до завтра, и начнешь учиться.

– Я умею.

– Знаю я, как ты умеешь. Иди теперь.

Девочка послушно вышла.

– Хм, и впрямь светится, – еще раз усмехнулся себе под нос Тобуроков.

Следующим утром Наташа проснулась рано и, когда Егор Иванович еще затемно постучался в ее комнатку, уже сидела одетая на кровати.

– Завтракать и в лес, – скомандовал старик.

Мария Николаевна накрыла на стол.

– А в школу как же, Егор? – начала было она.

– Лес – ее школа, – ответил охотник.

Наташа посмотрела на него с восхищением и благодарностью. Егор Иванович заметил это, но вида не подал. Не приучен он был суровой жизнью показывать эмоции.

Вышли ранним утром. Охотник решил сделать первый тренировочный выход в лес совсем небольшим – пару километров. Он тоже нашел в сарае свои беговые лыжи, чтобы пройтись с девочкой по лыжне, проложенной малышней вдоль проселочной дороги.

Ожидания Наташи, что лыжи превратятся в крылья, конечно, не оправдались. Она неуклюже ковыляла за Тобуроковым по лыжне, ноги не слушались, заплетались, глаза слезились от колючего снега. Несколько раз она упала, снег набился за воротник и в рукава. Но отцовские охотничьи гены не разрешали жаловаться, и девочка упорно преодолевала шаг за шагом, вставала, расплетая запутавшиеся ноги, опираясь на деревянные палки. Егор Иванович не знал, как надо учить детей ходить на лыжах, но чутье подсказывало ему, что в девочке есть стержень. И сейчас он удовлетворенно отметил про себя ее упорство.