Катарина Киери - Никто не спит Страница 4

Человек, которого, должно быть, зовут Буссе, хлопает меня по плечу в ту самую секунду, когда я снимаю ботинок. Я едва не теряю равновесие, но, к счастью, удерживаюсь на ногах. А то хорошенькое было бы начало: дружеским приветствием уложили на лопатки у самого входа.

— Молодец, что пришел.

Почему он так уверен, что я — это я? Он меня несколько лет не видел. Может, отец притащил на работу мою школьную фотографию? Мало ли чего я не знаю.

— Хотел позвонить и предложить тебя подвезти, да жена машину забрала, так что пришлось оседлать стального коня.

Он смеется собственной остроте, одновременно разуваясь. Я, наверное, должен что-то ответить, но ничего не могу придумать.

— Эрик тебя подвез?

— Нет, я тоже… на велосипеде.

Такие выражения, как «оседлать стального коня», я не употребляю.

— У нас тут неплохая компания подобралась, — говорит Буссе. — Человек пятнадцать. Плюс несколько членов клуба, которые помогут с инструктажем. По весне мы частенько такие открытые уроки затеваем.

Меня немного смущает то, как он со мной говорит — как будто мы знакомы сто лет и как будто мне очень хочется знать, как организована работа клуба будо. Меня это, прямо скажем, не сильно волнует.

— Здесь раздевалка есть, ступай за мной.

Буссе не то чтобы приказывает. Просто он, видимо, прирожденный лидер: никаких колебаний, всегда в авангарде, привык, что его слушают. Уж он-то, наверное, не оставляет втихаря записки на кухонном столе. Буссе идет в зал, а я плетусь за ним, словно у меня нет собственной воли.

На пороге зала Буссе останавливается и коротко кланяется. Потом приветствует людей в белых одеяниях с поясами разных цветов — двух парней и одну девушку, — и они поворачиваются к нам. Я смотрю не на лица, а на ноги: они босые — хорошо, понял.

Я не знаю, должен ли тоже кланяться. Вдруг, если не поклонюсь, придет трехсоткилограммовый борец сумо и вышвырнет меня из зала? Я то ли киваю, то ли просто опускаю взгляд и плетусь дальше, не поднимая головы. Для спортзала тут довольно тихо.

В раздевалке все тело тяжелеет, хочется просто лечь и ничего больше не делать. Я жалею, что пришел, не могу понять, зачем вообще здесь появился, хочу просто выйти вон и поехать домой. Но для этого нужна решимость, которой у меня нет. Я глубоко вздыхаю.

Следуя инструкции, я взял с собой футболку с длинными рукавами и спортивные штаны. На дне сумки лежат кроссовки, прикрытые полотенцем — на случай, если спортивную обувь сюда никто не приносит. Мысленно хвалю себя за то, что заметил босые ноги в зале.

Я переодеваюсь, растягивая время и глядя на часы, — не хочу идти в зал до назначенного времени и бестолково стоять в углу.

Ровно в семь я стою босиком в одном ряду с остальными. Перед нами Буссе в белом подпоясанном халате и штанах. Все это кажется нереальным. Остальные чувствуют себя как рыба в воде — похоже, никому не кажется странным, что мы выстроились в шеренгу, даже новичкам вроде меня.

Пятница, вечер, весна. Отец сидит дома у приоткрытой балконной двери и читает газету; скоро он включит телевизор и будет смотреть какую-нибудь развлекательную передачу. В гостиной у Сары на усыпанном крошками столе стоят блюда для чипсов, хотя все, наверное, едят прямо из пакетов; галдеж усиливается, бутылки пустеют. Скоро кто-то вырубится на Сарином диване, отец задремлет дома в кресле, а чокнутая малявка, которая даже имени своего не помнит, будет нарезать круги на велосипеде. Не то чтоб я скучал по кому-то из них: чем бы они ни занимались, у меня с ними почти ничего общего. Но и с этим старым спортзалом, где я стою босиком на мате, меня мало что связывает.

Коммивояжерская улыбка исчезла с лица Буссе. Вид у него не угрюмый, а скорее решительный и собранный: он уверенно стоит на коврике, чуть расставив ноги. Чувство нереальности отделяет меня от происходящего вокруг, как фильтр. Издалека доносится голос Буссе: он рассказывает нам о ритуалах, объясняет, что самые опытные стоят справа, что носки у всех должны быть на одной линии. Словно издали вижу, как некоторые убегают в раздевалку, чтобы снять часы, украшения, а кому-то приходится заклеить скотчем пирсинг, который невозможно вынуть. Я вижу, что в зале много людей без белых костюмов и что почти половина — девушки. Потом Буссе выкрикивает какие-то непонятные слова — наверное на японском. Все выглядит ужасно странно, и нам приходится садиться, кланяться, вставать, снова кланяться. И я не понимаю, есть ли на земле место, где мне сейчас хотелось бы оказаться.

— Разбиваемся на пары, — говорит Буссе. Слава богу, по-шведски.

Я осторожно оглядываюсь по сторонам и встречаюсь взглядом с парнем в черном джемпере, стоящим рядом. Буссе и его помощник в белом одеянии показывают нам, как надо взять друг друга за рукава и прыгать в такт. Я смотрю на ноги парня в черном джемпере и пытаюсь уловить ритм. Получается не очень. Через пару минут Буссе говорит, что каждый должен найти себе нового партнера. Возникает заминка: новички, не знающие друг друга, стоят и глупо смотрят по сторонам — как в младших классах, когда в игре надо выбрать пару. Буссе решительно обращается к нам:

— Когда я говорю «найти нового партнера», надо немедленно выбрать нового партнера. Не надо стоять и ждать, когда выберут вас, не надо топтаться на месте, глядеть по сторонам, надо выбрать нового партнера. Понятно? Представьтесь друг другу, если вы незнакомы.

Мне нравится то, что он говорит, — это необычные для спортзала слова.

Девушка из тех, с кем Буссе поздоровался при входе, берет меня за руку. Я сразу узнаю ее и не задумываясь улыбаюсь — всем лицом. Она улыбается в ответ, радостно и удивленно. Заметив это, я вдруг понимаю, что я, может быть, ее вовсе и не знаю. Глупое такое чувство: иногда вдруг понимаешь, что тот, с кем ты только что радостно поздоровался, — вовсе не знакомый, а кассир из соседнего магазина. Проходит несколько секунд, но я так и не могу вспомнить, откуда знаю эту девушку.

У нее зеленый пояс, зовут ее Юлией. Она кланяется мне, я кланяюсь в ответ. Выходит как-то по-дурацки, но я рад оказаться в паре с опытным человеком. Мы по-прежнему должны держаться за рукава друг друга и прыгать, но теперь уже поочередно поднимая то левую, то правую ногу, тоже в такт. Девушка все время смотрит мне прямо в глаза. Судя по ее сосредоточенности и зеленому поясу, именно так и надо делать, поэтому я тоже стараюсь прыгать, не отводя взгляда. Глаза у нее каре-зеленые или зелено-карие, сложно сказать точно. И я понимаю, что за последние несколько дней прикоснулся уже к двум девчонкам: к той светленькой малявке и теперь вот к Юлии — и что в последний раз такое было на дискотеке в шестом классе. Я совсем не понимаю, почему мы должны тут прыгать, но через некоторое время, когда у нас начинает получаться и мы поднимаем ноги поочередно и в такт, а я сосредоточенно удерживаю ее взгляд, приходит какое-то облегчение. Как будто это упражнение, пусть и дурацкое, освобождает от необходимости думать: просто делай то, что велено, просто выполняй указание.

Остаток тренировки мы проводим, стоя в разных позициях — оборонительных, как их называет Буссе, — и в определенном порядке выставляем перед собой руки и одну ногу. Еще мы странным образом ползаем по коврику, чуть не до мозолей натирая подъемы стоп, и пробуем несколько защитных приемов.

Я чаще всего оказываюсь в паре с Юлией. Когда мне удается верным приемом освободиться от «двухзапястного заднего захвата», она одобрительно хлопает меня по плечу.

— У тебя здорово получается, — хвалит она. Интересно, сколько ей лет?

В конце тренировки — тот же ритуал, что и в начале. Буссе выкрикивает команды на японском, а мы кланяемся сидя и стоя. Потом он произносит бодрое напутствие и приглашает прийти снова на следующий день.

— Увидимся завтра, — говорит Юлия, когда я сажусь на велосипед.

Письмо № 117

Твои глаза.

Иногда они превращались в две темные глубокие впадины.

Как будто взгляд обращался внутрь.

А за глазами — великая пустота.

Порой мне становилось страшно, что ты провалишься в эти бездны и исчезнешь.

Может быть, так и случилось?

6

Субботнее утро. На столе стоит готовый завтрак: отец заварил чай, достал йогурт, хлеб и прочее. Я не говорил ему, во сколько начинается тренировка, но он выведал сам. Когда-то он, кажется, хотел стать журналистом — и, наверное, из него вышел бы толк.

— Как все прошло вчера?

Ему так хочется услышать, что все было хорошо, что мне понравилось, что я нашел себе хобби, с мыслью о котором буду просыпаться каждое субботнее утро, что я окажусь в кругу людей, разделяющих мой интерес. Восходящая интонация выдает его надежды. Слышно, как он сдерживает рвение, изображая непринужденность.