Максим Яковлев - Ничего не бойся Страница 4

Уже приходила директор детского дома, я выслушал массу восторженных слов, и мама пила с нею чай. Всё было решено: где и когда состоится встреча с той девочкой, которую я никогда не видел в глаза, — в каком-то зале в присутствии главы администрации и телевидения…

Я сопротивлялся, как мог, но меня не слушали. Со дня на день я ждал, что вот-вот объявится настоящий спаситель, но он не объявлялся.

О, как бы я хотел вернуться в тот день, во всём раскаяться и сознаться, и мама давно бы простила меня, но с каждым часом отдалялся от меня этот спасительный берег правды, уже не перешагнуть было, не перепрыгнуть.

Иногда мне казалось что всё так и было, что всё это правда, что я действительно мог бы спасти эту девочку, я представлял её маленькой неуклюжей толстушкой. Один раз нас подозвали к телефону, чтобы мы поговорили друг с другом, но оба молчали в трубку, кое-как выдавив из себя пару слов.

Между тем всё делалось основательно и катастрофически неизбежно; закупались цветы, подарки; приходили какие-то люди; мама сделала себе модную стрижку… Я больше не сопротивлялся и делал всё, что мне говорили.

В тот день, когда меня наряжали на встречу, Терминатор больно клюнул меня в коленку, за что получил от мамы веником и обиделся.

Наша встреча состоялась в актовом зале детского дома.

Нас провели за сцену в какую-то комнату, где мы, наконец, впервые увидели друг друга.

Девочка была выше ростом; меня встретил внимательный взгляд её сильно прищуренных пушистых глаз и улыбка, больше похожая на усмешку. Она первой протянула мне руку, и я нехотя пожал её.

Вокруг нас царило всеобщее умиление и непрестанная суета; нам поправляли одежду, подбадривали, всё время приглаживали, причёсывали, и целовали в макушки.

Пришла тётя с телевидения, и объяснила, как мы будем себя вести: сначала будет рассказывать Аринка (так звали эту девочку), а потом я, а в самом конце мы обязательно должны обняться.

Нас вывели на сцену и все нам захлопали. Потом она стала рассказывать, как всё было, запинаясь, и посматривая в мою сторону… и все, как один, проваливались вместе с ней под лёд и барахтались в ледяной воде…

Потом пришла моя очередь, и я тоже что-то говорил, глядя в пол… и все опять тонули в реке, вцеплялись онемевшими пальцами в корку льда, их обжигало холодом в набрякшей мокрой одежде, и колотило от дрожи по дороге домой…

Потом выступали мокрые от слёз директор детдома и глава местной администрации… Потом мне вручали грамоту и медаль… Потом пошли цветы и подарки… Потом нас окружили, подтолкнули друг к другу, я почувствовал на своей щеке поцелуй, но лучше бы я проснулся…

— Спасибо тебе, мальчик! — с чувством прошептала она.

Я отшатнулся, но все смеялись…

Засияла, и понеслася вскачь нереальная новая жизнь…

То, чего не было, приносило мне всё, о чём я мог только мечтать.

Я стал знаменитым, в коробочке на полке серванта поблёскивала настоящим золотом медаль «За други своя».

Меня стали уважать, прислушиваться к моим словам; мама советовалась со мной, как со взрослым, и не отходила от моей постели, пока я не засыпал.

На работе её повысили в должности с прибавкой в зарплате…

Всюду встречали меня улыбками и подарками. Чего я только не увидел, где только не побывал: в кабине новейшего танка, и новейшего истребителя; поднимался на воздушном шаре, летал на дельтаплане, плавал с дельфинами; наконец, мне подарили потрясающую железную дорогу: игрушечный паровозик мчался, дымя трубой, по тоннелям, кружил по старинному городу с башенками и вокзалами, проносился по мостам над рекой с пароходами и рыбаками, прорывался через засады грабителей, петлял по склонам гор с бродячими стадами оленей, охотниками, водопадами, и снежными барсами… Это волшебное сооружение занимало собой чуть ли не всю мою комнату, и как бы я хотел порадоваться этому вместе со своим Виталькой…

Но от Витальки не было ни слуху ни духу. Он не появлялся под нашими окнами, не звонил, да и меня с того злополучного дня, совсем не тянуло теперь на улицу.

Аринка

Дни мои, словно сговорясь, продолжали издеваться надо мной, продолжали баловать меня подарками, к которым я, в общем-то, не имел никакого отношения, и всё же приучили меня желать и принимать их как должное.

Я уже знал, что завтра меня дожидается сказочный ледяной дворец, за ним — бразильский карнавал, и дрессированные мартышки; потом меня поджидало ток-шоу на телевидении, и всё это в компании с той девчонкой, которую я, якобы, спас; потом аквапарк, потом какой-то концерт, и клубничный торт, испечённый в мою честь по оригинальному рецепту…

Дальше всё тонуло в тумане, откуда я очень боялся услышать голос Борьки-Цимеса, кричащего на весь мир о моём обмане.

Но с ещё большим ужасом я ждал возвращения папы.

На телестудию мы поехали в комфортном мини-автобусе. Нас посадили рядом и за всю дорогу мы ни разу не обратились друг к другу; я, отвернувшись, смотрел в окно.

Нас подвезли прямо к входу, но в вестибюле фойе нас никто не встречал. Выяснилось, что мы приехали на час раньше назначенного времени. Тогда нас повели в кафе и усадили вдвоём за один столик. Нам принесли пирожное и сок, но я ничего не хотел, я изнывал от одной только мысли, что мне опять предстоит рассказывать, как я «шёл по берегу Вилюйки и случайно увидел, как у берега что-то сильно полощется, тогда я подумал, что это, наверное, утки и подошёл поближе, чтобы посмотреть, и увидел, что это девочка, она захлёбывалась…»

— Я же не спасал тебя, ты же знаешь.

— Ну и что, — сказала тихо она.

— Я больше не буду всё это рассказывать. И врать… — сказал я.

Она посмотрела на меня испуганными глазами.

— Сама всё рассказывай, а я не хочу и не буду.

— Ужас… — девочка зажмурилась.

— Ну и пусть!

— Не надо, — сказала она, — ну пожалуйста!

— Сама про меня ври, если тебе так хочется.

— Я прошу тебя мальчик… я тебя очень прошу!

— Да? А я что ли опять буду всем говорить, как я тебя тащил, да?

— Ты не знаешь, что тогда будет! Мне же никто не поверит…

— Ну и ладно.

Девочка щурилась, пытаясь разглядеть меня.

— И можешь не смотреть на меня, — отвернулся я.

— А думаешь, мне самой легко врать, да? Как я пошла, как заблудилась, как провалилась, про какого-то мальчика?.. Мне может в сто раз больше тебя врать надо!

— Почему? — не понял я.

— Потому, — она опустила голову, — потому что я тоже там не была, на речке…

— А ты что, — опешил я, — ты разве не тонула?

Она мотнула головой.

— Вот это да! — вырвалось у меня. — А зачем же ты про это врала?

— Из-за дедушки.

— Какого дедушки?

Тут только я вспомнил, что действительно видел рядом с ней какого-то деда. Я помню, он даже подходил ко мне, и что-то говорил мне о рыцарях. Он показался таким весёлым и почти совсем не старым…

— Я тебя умоляю, мальчик, миленький, не выдавай меня, а то он откажется от меня.

— Кто? Твой дедушка?!

Девочка уронила голову на руки, я ждал, что она вот-вот заплачет.

За соседним столиком на нас обратили внимание, мама перестала говорить с Ириной Анатольевной из детдома, и подошла к нам.

— Что с тобой, Ариночка? — спросила она. — Что-нибудь случилось у вас? Вы не поссорились?

— Нет, нет, всё нормально, — сказали мы в один голос.

— Ну, хорошо, сидите, — улыбнулась мама и вернулась к Ирине Анатольевне.

— Раньше он не был моим дедушкой, — сказала девочка, и я услышал от неё совершенно невероятную историю.

Деда звали Василий Егорыч.

Но вообще-то все в детском доме называли его Кагорыч, потому что у него была такая привычка — лечиться от кашля «Кагором». Ещё у него была привычка приносить по церковным праздникам полную коробку с пряниками. Придёт во двор и кричит: «С пряничком, с пряничком — с Божьим праздничком!» Угощает и всем говорит: «Бери два, — один оставишь, другой подаришь.» Так всем всегда по два и доставалось. И все знали, что он полковник, только в отставке, потому что он пошёл помочь Ирине Анатольевне принести краску из магазина, и его окатила машина «УАЗик»; она его забрызгала с головы до ног, а из неё выскочил капитан в погонах и стал его отряхивать и говорить: «Простите, товарищ полковник, я не нарочно!»

Кагорыч всё делал по хозяйству, даже к себе домой не уходил иногда, и оставался ночевать в детдоме, он ведь тоже совсем один жить остался.

Этим летом детский дом должен был переехать из своих корпусов в другой город и там его объединят с другим детским приютом, — так решила комиссия, потому что эти корпуса ещё довоенные и в них всё отваливается, а на этом месте лучше построить супермаркет.

Когда Кагорыч узнал об этом, он ходил сам не свой: во-первых, в тот город очень далеко ездить, а во-вторых, там у них свой персонал. И тогда у него появилась мечта (а может она и давно у него была): он захотел взять какую-нибудь девочку на воспитание, как внучку, потому что, когда-то у него была своя родная внучка, она жила со своими родителями в Москве, в том доме, который взорвали чеченские террористы, и с тех пор он остался совсем один. Но он не знал, какую девочку ему выбрать, потому что ему все нравились, хотя Аринку он чаще других сажал на плечи, и даже разрешал собирать ещё дымящиеся метеориты, залетавшие в сад осенними звездопадами, и всякая вкусная ягодка или конфетка, как казалось Аринке, тоже почему-то доставались именно ей.