Анатолий Мошковский - Двое на одном велосипеде Страница 4

Что-то больно резануло Васю по самому сердцу. Ну зачем Санька с ним? Ведь не друзья же они. Вася хорошо помнил, что говорил Санька о Борисе, а теперь вот веселится с ним. Наверно, потому, что не было сейчас в посёлке никого другого, а Санька терпеть не мог скуки и одиночества…

Они отчаянно гребли руками в разные стороны: кто кого перегребёт. Конечно же, перегребал Санька! Пересмеивал, перебрызгивал, пересиливал…

У Бориса было толстое, вытянутое лицо с длиннющим носом. Было в его лице что-то насторожённое, что-то акулье. И глазки были маленькие, острые. Вдруг Васе представилось, как Борис безжалостно заглатывает своей огромной зубастой пастью нечаянно свалившегося в воду Крылышкина. И стало не страшно, а смешно — Вася чуть не рассмеялся вслух.

— Борька, не царапаться! — крикнул Санька своим не очень внятным буркующим голосом. — Не было такого уговора, слышишь? Кровь уже на руке.

— Сам на что-то напоролся! Хочешь, водичкой напою? Свеженькая, вмиг остудит! Ну?

— Я уже пил квас! — Санька продолжал работать ногами и руками. — А вот ты… Ты у меня сейчас похлебаешь щей из тины… Вкусные, говорят! Хочешь?..

«Саньку не запугаешь», — подумал Вася и поплыл к мостку, на котором сидел Крылышкин.

Первый раз в жизни Вася прыгнул в воду так далеко. Прыгнул нормально и даже изогнулся в воздухе по всем правилам — дельфинчиком, да вот приводнился совершенно бездарно. Если Санька видел — засмеёт. Он вообще любит смеяться, даже без особых причин, просто так.

Видит он сейчас его, Васю? Может, крикнуть ему? Поздороваться?

Лучше — не надо. Если бы рядом не было Бориса, тогда другое дело. Зловредный. Отпустит чего-нибудь в его адрес — сам рад не будешь.

Между тем Крылышкин всё сидел на мостке в своей голубой майке, длинных отглаженных брючках и в соломенном картузике, надвинутом козырьком на глаза. Ему очень хотелось в воду, но было боязно. Он боялся Саньку и Бориса, и неизвестно, кого больше. Не хватило у Крылышкина духа сразу рассказать Васе обо всём, что случилось. О том, что отколол Санька в стаде, как удрал, как пастухи прибежали в их посёлок и Петя показал им Санькин дом. Не знал же, что тот проштрафился! Санька за это потом крепко двинул его по затылку, обозвал доносчиком и перестал замечать. А Борис имел на него зуб за другое. Крылышкин без всякого дурного умысла рассказал папе, как Борис, хвастая перед ребятами силой, запустил в небо увесистую палку и она приземлилась на его собственные парники и разбила добрую половину стёкол. Дед Бориса, дед Кхе (ребята прозвали его так за постоянное покашливание), конечно же, рассердился. Он подозревал в этой проделке любого, только не своего любимого внука. Скоро до деда дошло — возможно, и от папы Крылышкина, — кто истинный виновник всего, Борису досталось на орехи, и он возненавидел Крылышкина. Что уж там говорить, в Петиной жизни началась плохая полоса…

— А ты чего не купаешься? — крикнул Вася. — Мамочка не разрешает? Насморк схватил?

— Нет! — засмеялся Крылышкин.

— Тогда я выкупаю тебя! — Вася кинулся к мостику, выплёскивая на доски воду; Крылышкин быстро подобрал ноги, вскочил и кинулся на берег. Вася брызнул в него обеими руками; вода, блеснув на солнце, догнала Петю и легла на голубую спину. — Раздевайсь!

Вася не вытерпел и опять посмотрел в сторону камеры-удава.

Санька, широко расставив ноги, стоял на ней в полный рост. Он был плотный, большегубый, смуглый, в тугих плавках, и Васе было чётко видно, как горят капельки воды на его мускулистом животе, на крепких ногах и лбу, как вызывающе ярко светятся его крупные, белые, не очень ровные зубы — уголок переднего косо сломан. С тёмных, прилипших ко лбу волос струилась вода.

Вдруг Санька стал резко, с ноги на ногу, раскачиваться, и Борис, полноватый и рыхлый, не удержался на камере и некрасиво, боком плюхнулся в воду, а Санька продолжал неустрашимо раскачиваться.

Всё резче хлюпала и стонала под камерой вода, всё опасней и выше вздымались бока толстой камеры.

Рывок — и Санька, будто посланный в воздух катапультой, взлетел в небо вверх ногами, перевернулся и аккуратно, бесшумно вошёл головой в Мутный пруд.

Ребята — здесь уже были и Оля с Валей — восторженно завопили с других мостков.

— Вот это номер! — закричал Вася и, не в силах больше стоять на месте, забегал, запрыгал по траве, перекувырнулся через голову, потом обхватил сзади Крылышкина и, подзадоривая, начал подталкивать к воде.

Санька между тем вынырнул и крепкими, звучными сажёнками, сильно выскакивая из воды, двинулся к камере, которую уже прочно оседлал Борис.

— Исчезни! — приказал Санька и кинул на камеру руки.

Борис стал отталкивать их, не пускать Саньку. На пруду началась настоящая свалка, морской бой; камера иногда вставала стоймя, точно собиралась катиться по воде, и тогда оба парня барахтались, тащили камеру к себе, подныривали друг под друга, кидались в её широкое круглое отверстие.

По пруду пошли большие волны.

Васе хотелось к ним, на эту блестящую камеру, заманчиво поскрипывающую под босыми ногами! Хотелось сидеть рядом с Санькой, плавать, суматошно отталкиваясь руками, орать во всю глотку и чувствовать себя независимым, свободным, сильным, непобедимым!

Вася чуть было уже не крикнул: «Санька! Это я, Васька… Ну как ты здесь?» Да как крикнешь, если тот и замечать его не хочет. Санька ведь старше Васи на четыре года, на целых четыре, и первый должен заметить и позвать его…

Глава 4. Обида

Васе стало обидно. Он рвался сюда, даже мама с папой не продлили путёвку на три дня… И вот тебе на!

Увидев, что Крылышкин всё ещё на берегу и в одежде, Вася закричал:

— А ну в воду, Петух! Не бойся! Положись на меня!

И Крылышкин, не выдержав, забыл об опасности и стал стряхивать с ног тапки, расстёгивать брючки. Раздевшись, он сошёл вниз и боязливо коснулся ногою воды. До чего же он был неловкий и беспомощный! А ведь сколько книг прочёл — куда больше Васи! — и в шахматы его ни за что не обыграешь. До отъезда на юг Вася с Санькой научили его немножко держаться на воде и плавать… Не разучился ли?

И Вася крикнул, когда тот вошёл в воду:

— Поплыли?

Крылышкин кивнул, окунулся и, выпучив глаза, замолотил изо всех сил руками и ногами по воде. Потом поплыл по-собачьи: вода кое-как держала его.

Минуты через три Крылышкин выдохся, встал на топкое илистое дно и неуклюже полез на берег, хватаясь за пучки травы и кустики мелкого ивняка. Взобрался и благодарным взглядом посмотрел на Васю.

У Васи от этого взгляда что-то сдвинулось внутри. Только сейчас понял он до конца весь смысл его письма: он, Вася, очень нужен ему… Но если разобраться, и Крылышкин был нужен ему, и не только для того, чтобы жалеть, опекать и защищать. Рядом с ним Вася казался себе смелым и удачливым, каким всегда хотел стать и, может быть, понемножку становился…

— Позагорай, а потом снова в воду, — сказал Вася. — И бери из карманов абрикосы…

Васе стало хорошо. Вот если бы ещё Санька наконец заметил его…

Но Санька был занят собой, Борисом и резиновым кораблём.

Он оголтело кричал:

— Ты старше — ну и что? Кто капитан корабля? Где на небе Марс, знаешь? А что такое минреп? А секстан? А швабра? А сколько метров в морской миле? Так уж и быть, боцманом возьму тебя в команду, если не будешь вредничать…

Васи будто и не было здесь. Он отвернулся от пруда и вдруг увидел качели.

Да, да, на довольно высоком берегу пруда стояли самые настоящие качели с врытыми в землю двумя столбами с перекладиной сверху. И доской на верёвках. Эти качели в прошлом году придумал Санька и соорудил с Серёгой. И не просто для того, чтобы качаться на них, а для того, чтобы, сильно раскачавшись, прыгать в воду. Старшие ребята, стоя в плавках на качающейся доске, храбро кидались в воду — кто дальше. Вся малышня собиралась сюда и, разинув рот, наблюдала за отчаянными прыжками. Вася с Петей Крылышкиным уже не были малышами, но, конечно же, не решались прыгнуть с этих качелей в воду. Несколько раз Вася пробовал — не хватало смелости!

Однако Вася не вспомнил сейчас, как боялся оторвать от доски ноги, и побежал к качелям.

Вскочил на шаткую доску, вцепился обеими руками в верёвку и, глядя на Саньку на чёрном резиновом корабле, стал изо всех сил раскачиваться и при этом громко распевать.

Кажется, ребята на берегу и корабле посмотрели на него. В точности сказать этого Вася не мог, потому что и пруд с кораблём и отражённым солнцем, и берег с кустами и мостками стремительно взлетали, опускались и расплывались перед ним, и он толком ничего не видел.

Над головой ритмично скрипела верёвка. Он раскачивался всё сильней и сильней и ловил миг, когда доска под ногами окажется ближе всего к краю пруда и можно будет, упёршись в неё пятками, оттолкнуться.