Дэвид Алмонд - Небоглазка Страница 4

Мы обнялись.

— Конечно, — ответила я. — Далеко мы все равно не уйдем, нас поймают и вернут обратно.

Я улыбнулась, хотя меня грызли сомнения. Как нас вернут со дна реки или моря?

Уилсон Кэйрнс сидел лицом к стене за отдельным столиком и, как всегда, лепил из глины. Лепил он постоянно. Как одержимый. Морин говорила, что это ему полезно: так он воссоздает что-то из своего утраченного детства. Перед ним лежал большущий ком глины, рядом стояла миска с водой. Руки перепачканы, стол тоже. Он вылепил нескольких глиняных человечков. Одного поднес к лицу и подул на него. Потом повел его по столу. Я коснулась плеча Уилсона и сказала:

— Пока, мы ненадолго!

— Может быть, — откликнулся он.

И ведь не шелохнется, только ведет по столу свою глиняную фигурку.

— Чего? — переспрашиваю.

Смотрит на фигурку через толстые очки. Хоть бы моргнул.

— Может быть, — шепчет.

Отпустил человечка, и тот остался стоять.

Таращится на него.

— Видела, как он шевелится? — шепчет.

Я тоже вытаращилась:

— Нет.

Он поднял на меня глаза — будто сквозь меня видно что-то очень интересное.

— Надо смотреть очень внимательно. А то ничего не увидишь.

— Хорошо, — говорю. — Буду внимательно.

И собралась было уходить.

— Я слышал, что ты сказала.

— Что?

— Твои слова. Ты сказала, что мы можем добиться всего, чего захотим.

— Да.

— Я знаю. Я тоже это знаю. Мы можем добиться всего, чего захотим.

Его глаза стали другими. Сосредоточились на мне. Это было совсем не похоже на Уилсона: он никогда нас не разглядывал, никогда так с нами не говорил. Он провел пальцем по глиняной фигурке.

— Чего захотим, — говорит. — Даже я. Хотя вечно сижу лицом к стене и вожусь с водой и глиной. Я могу добиться всего, чего захочу.

Я снова коснулась его плеча:

— Да. Я знаю.

— Даже я. Даже я, Уилсон Кэйрнс. Жирный урод Уилсон Кэйрнс.

Я улыбнулась.

— Ты совсем не урод, Уилсон, — говорю.

— Ты вернешься.

— Да.

— Я буду ждать тебя, Эрин Ло. Буду думать о тебе.

Затаил дыхание.

— Видела? — шепчет.

— Что?

Он приподнял фигурку. Оглядел, подул на нее. Правда ли я видела, что она шевельнулась? Что глиняная рука потянулась ко мне, как живая? Что фигурка подалась вперед, словно вырываясь из рук хозяина? Или на нее просто так свет упал, а пальцы Уилсона дрогнули? Или мне просто очень хотелось увидеть?

— Не знаю, — говорю.

Он внимательно посмотрел на меня сквозь толстые мутные стекла:

— Ты точно увидишь. Я буду ждать твоего возвращения. Уйти-то легко. Весь фокус в том, чтоб вернуться.

Я коснулась его головы. Наклонилась к нему, улыбнулась:

— До скорой встречи, милый Уилсон Кэйрнс!

— Смотри внимательнее! — прошептал он.

— Да. Буду смотреть.

— Отлично. Возвращайся — и тогда увидишь.

Я подошла к Январю. В дверях возник Жирный Кев:

— Надеюсь, вы там ничего не затеяли?

— Вот еще! — говорю.

— Вот еще! — повторяет Ян.

Кев покачал головой и потер нос кулаком. Потом пожал плечами. Ему глубоко наплевать, что там у нас происходит, лишь бы не бегать потом за нами туда-сюда, да зарплата бы шла исправно, плюс ежедневно бесплатный обед с добавкой. Я посмотрела на него и рассмеялась, вспомнив, как он втискивает за стол свой большущий живот и сопит, заглатывая еду. Он в ответ уставился на меня своими свиными глазками.

— Барышня, — говорит.

Я вспомнила, как он ведет себя с теми, кто его боится, как наклоняется к самому лицу и шипит, что вправит им мозги, таким невежам невоспитанным.

— Свинья! — бормочу.

— Что ты сказала?

— Ничего.

Он отвернулся, пробурчал какую-то гадость на мой счет и вышел из игровой.

— Свинья! — выдохнула я. — Свинья, свинья, свинья!

Я поцеловала Макси Росса, и мы с Яном тронулись в путь. Тощий Стью стоял снаружи, привалившись к стене, пряча в кулаке сигарету. Рубашка у него была расстегнута, послеполуденное солнце освещало торчащие ребра. Он откинул со лба сальные волосы.

— Вы чего?

— Да ничего, хотим пикничок устроить, — отозвался Январь.

— К ужину вернемся, Стью, — пообещала я.

Стью стряхнул пепел. Показал пальцем на небо:

— Видали?

— Что? — спросил Январь.

Стью рассмеялся сухим дребезжащим смехом:

— Летающую свинью, сынок!

Затянулся снова.

— Ладно, до ужина!

Мы подошли к железным воротам. Когда мы проходили через железные ворота, я обернулась. Хотелось увидеть в окне Морин. Чтобы она смотрела нам вслед и плакала. Но там был только Уилсон. Он прижался носом к окну игровой и сквозь толстые очки смотрел на нас — или сквозь нас, на что-то далекое. Солнце скатывалось за крыши. Мы топали между домов. Вот и улица над рекой, где я жила с мамой. Мы прошли мимо нашего дома. Сад совсем зарос. Входная дверь вся искорябана — собака скреблась или еще что. Изнутри доносится музыка. Я отвела глаза, и мы зашагали быстрее. За рекой шумел город. Мосты сверкали на солнце. Поблескивала вода. Мы вышли из Сент-Габриэля на огромный пустырь, где склады и жилые дома давно снесли.

Январь вскинул кулаки и замахал ими. Я топнула ногой, подняв вихрь пыли.

— Свобода! — орем оба. — Свобода!

Мы наперегонки понеслись вниз к реке. И тут раз дался голос Мыша Галлейна:

— Эрин! Январь! Вы чего? Вы куда?

6

Сидит на старом поребрике, копается в грязи сплющенной ложкой.

Январь чертыхнулся:

— Его тут не хватало! Пошли, не обращай внимания!

Мыш как подскочит:

— Эрин! Январь!

И бегом к нам. Руки перепачканы, лицо все забрызгано грязью. Пискля сидит, вцепившись, на плече.

— Смотри, что я нашел, Эрин!

Синий пластмассовый динозаврик.

— А еще вот что! — говорит.

Достает из кармана игрушечную машинку. Без колес, внутри все забито присохшей грязью, краска облезла.

— И деньги! — Так и расплылся, показывает пятипенсовую монету.

— Здорово! — говорю. — Отличные находки, Мыш!

Он вечно копается в земле, выискивая что-то. Его комната забита вымытыми, вычищенными, аккуратно разложенными по полкам и по полу находками. Говорит, что земля полна всяких древних вещей и что однажды он выкопает из холодной темной почвы что-нибудь действительно ценное, настоящий клад.

Январь снова чертыхнулся.

— Пошли! — говорит.

— Возьмите меня с собой! — говорит Мыш. — Вы сбежать решили, я знаю.

— Мы не можем, — говорю.

— Ну пожалуйста, Эрин!

— Это опасно. Мы собираемся плыть по реке. Можем утонуть, на фиг.

— Ну пожалуйста, Эрин!

Январь потянул меня за локоть и еще раз чертыхнулся.

— Отвяжись! — зашипел он на Мыша. — Эрин, пошли!

Мы повернулись и зашагали дальше. Мыш упорно шел за нами. Мы перебирались через огромные завалы щебня — все, что осталось от складов и мастерских. Переступали через пятна почерневшей земли и золу — дети жгли здесь костры. Под ногами было сплошное запустение, рытвины и ямы. Вороны копошились в кучах мусора. Дорогу нам перебежала крыса. Кое-где нас встречала колючая проволока и надпись «Вход воспрещен». Мы перелезали через заграждения и двигали себе дальше.

— Сюда, — командовал Ян. — А теперь сюда.

Мы шли быстрым шагом, размахивая руками. Мыш почти сразу отстал. Мы подбирали обломки кирпичей и цемента, подбрасывали в воздух и слушали, как они с грохотом разбиваются о землю. Солнце скатилось еще ниже. Дальние пустоши темным контуром обозначились на горизонте. До нас доносился шум реки — до нее оставалось метров сто, не больше. Река билась и плескалась о заброшенные причалы. Мерцала в лучах заката. Блестела, как чеканный металл, а неспешные длинные волны катились в сторону далекого моря.

Наконец Ян произнес:

— Здесь.

Скрючился у кучи битого кирпича и щепы. Начал раскидывать ее.

— Давай!

Я подключилась к делу.

— Вот он, — прошептал Ян.

На поверхности показался угол двери, угол плота. Январь засмеялся:

— Ну, покажись, красавец мой!

Копаем. Откидываем мусор в сторону. Потом приподняли плот за угол и наклонили, чтобы остальной мусор просто свалился. Наконец мы вытащили плот на поверхность и с грохотом уронили на землю.

Январь как рассмеется от радости. Стал руками сметать песок с досок.

— Красавец, правда, Эрин?

Плот был сделан из трех дверей, приколоченных к раме. На дверях облупившимися золотыми буквами было написано:

Через весь плот шла красная надпись рукой Яна:

— Красавец, правда?

— Да. — Я отвернулась к темнеющей в сумерках воде. — Красавец!

7