Галина Демыкина - Деревня Цапельки, дом один Страница 4

— Не знаю.

— А чего тут знать? — и отвернулась от Жени, спросила про другое: — Как мой голыш-то, Борька, ночью не кричал?

Тут Алёна и вспомнила, что забыла про Борьку и отдать его Тане забыла.

— Я принесу его сейчас, ладно?

— Потом, — отмахнулась Таня. — Твоя бабушка его, наверно, уже накормила. А моя-то Дашутка домой пришла. Ох она и хитрая!

— Почему хитрая? — спросила Алёна.

— А как же! Вот я сказала, что хочу её в лесу бросить, а она как услышала, поскорее камешков в карманы набрала и по дороге раскидала. Потом по камешкам обратный путь нашла.

Женя слушал, раскрыв рот.

— Про кого это?..

— Про дочку. Я её в лес завела, к волкам, а она вернулась. Ну, я и рада. Пускай, — ответила Таня и отбросила назад косу. — Пошли.

Они все трое побежали вдоль деревни и свернули к ручейку, перегороженному земляной плотиной. На той стороне ручья был луг, там часто пасли коров, вот им и устроили водопой. Там и земля вся была изрыта копытами. А с этой стороны берег был покруче, но внизу намыло песочку — приходи да купайся!

Алёна стянула платье, повесила на кустик — и в воду! А вода тёплая, пахнет тиной, ивами, молоком…

— Ой и хорошо, ребятки! — закричала она и захлопала руками по воде. — Идите скорей!..

А потом «поплыла» к берегу: вцепилась руками в илистое дно, а ногами брызгает.

Женя начал было раздеваться, но поглядел на Таню и не стал.

А Таня спустилась к ручью в своих сандаликах и носочках.

И чего это она нарядилась?

Спустилась, села на траву возле куста, ноги вытянула.

— Грязища тут, — говорит. — У вас в Марьине речка есть?

— Есть… — ответил Женя. — А что?

— А то, что скоро наши Цапельки к вам в Марьино переселять будут.

— Говорят… — кивнул Женя. — Не жалко уезжать?

— Мне всё равно. Здесь скучно.

— Ох у нас и речка хороша! — закричала из воды Алёна.

— Что ж ты плавать не научилась? — пожала плечами Таня.

— Она ещё маленькая… — отозвался Женя. — Научится.

— А ты почему, Женя, так медленно говоришь?

Алёна и ногами болтать забыла. Разве можно про это спрашивать?

Женя ничего не ответил, покраснел. Он подошёл к речке, стал ломать ивовую ветку.

— Не будешь купаться? — спросила Алёна.

— Нне…

— Ну и я не буду.

Она вылезла из бочажка, надела платье, отжала трусы. Ей почему-то стало не так весело, как было всё это утро. И вспомнила, что бабушке не сказалась, как пришла.

И эта девочка — Таня… «Не буду я с ней дружить», — опять подумала Алёна.

— Я побежала! — крикнула она, взбираясь на берег. — Ты пойдёшь, Женя?

— Пойду… — ответил он.

Как телёнок. Ну чисто телёнок! И ресницы белые.

Таня тоже встала, отряхнула нарядное платьице.

— Подождите меня. — И зашагала рядом.

Шли молча. Алёна спешила, морщила лоб. Женя, низко нагнув голову, пылил впереди себя ивовой веткой. А Таня что-то напевала, улыбалась. И когда подошли к дому, вдруг обняла Алёнку:

— Знаешь, Алёна, я спрошу маму. Если она позволит, я тебе Борьку-голыша насовсем отдам.

— Не надо мне, — ответила Алёна, вывернулась из-под Таниной руки и побежала к дому.

На крыльце стояла бабушка.

— Алёнушка! Внученька! Как давно ушла, а всё нет и нет…

Алёна обняла её. У бабушки были мягкие, тёплые и немного мокрые щёки. Вот стыдно-то Алёне!

— Бабушка, ну миленькая, ну бабушка… — залопотала она.

Бабушка улыбнулась:

— Ладно, идите в дом, пообедайте. Уж и щи простыли.

Ребята уселись на лавке.

— Бабушка, я бадейку дяди Пашину, Жениного отца, в лесу потеряла, — сказала вдруг Алёна.

— Как же ты?

— Да мы с Женькой в малинник зашли. Там и крыжовник растёт, и смородина…

— Я это место знаю, — кивнула бабушка.

— Там ходил кто-то, — проговорил Женя.

— Я завтра пойду возьму бадейку, — сказала Алёна. Ей стало тепло от щей, разморило после купанья. Да ещё бабушка ей нравилась. Хорошая у неё бабушка.

— Нет уж, теперь вместе пойдём, — отозвалась бабушка. — Теперь побоюсь так-то отпускать. Заблудились вы? Что долго-то?

— Мы, баушк, грядку у Тани пололи, а потом на плотину купаться бегали, — выпалила вдруг Алёна. Она не хотела говорить и промолчать, соврать не хотела. И теперь покраснела. Глаза ей защипало, и слёзы — кап-кап — в тарелку.

— Да что ты, глупенькая?

— Баушк, не говори Таниной бабушке, а? Не говори! Мы обещали.

— Полно, полно, не скажу. А обманывать-то и чужих негоже. Ну, поели? Идите гуляйте.

— Я к отцу… — сказал Женя. Он зашарил руками по лавке. — Ой, да я кепку вроде бы у Тани оставил…

— Ну иди бери, — ответила Алёна. — Я не пойду. Да заходи завтра!

— А то…

Алёна взяла с сундука свёрнутое вчетверо пёстрое одеяло, постелила на лавке, свернулась калачиком. Глаза сами закрылись, заходили перед ними деревья, кусты, гладкая жёлтая вода бочажка…

— Ты, баушк, посуду-то не мой. Вот я встану…

— Ладно, ладно, куда ж я без тебя, помощь ты моя неусыпная!..

Глава VI. Борька

Алёна во сне вспомнила: у неё братик! И сразу села:

— Баушк! У меня ведь братик!

— Знаю, знаю.

Бабушка как раз ставила самовар, лучинки в трубу подбрасывала.

— Как же ты узнала?

— Да отец заезжал, пока ты по лесу-то бегала.

— Ой, папка! За мной заезжал?

— Нет, Алёнушка, в колхоз, по делу. Ведь вот скоро наши Цапельки в вашу деревню переедут. Слышала?

— Ага. А как? Как переедут-то?

— А так. Разберут дома по брёвнышку, перевезут. А чтоб не спутать, где какому бревну лежать — которому вверху, которому внизу, — краской номера напишут: первое, мол, второе, третье…

— И ты, баушк, переедешь?

— Не знаю. Жаль мне. Плохи ли наши Цапельки?

— Хороши, баушк. Я уж привыкла.

— А всё домой тянешься.

— Я, баушк, не тянусь. Я братика поглядеть хочу. Поиграть с ним.

— Ещё ой как наиграешься! Это ведь тебе не кукла, — и кивнула на кровать, — вот лежит и лежит, помалкивает.

Алёна встала с лавки, одеялко сложила, взяла в руки голыша. Был бы он её голыш, ох она б его и любила! А то он и хороший, а глаза вроде бы сердитые.

— Баушк, а как его назвали?

— Братика-то? Борисом.

— Ой!

— Чего ты?

— И голыша тоже Борькой зовут! Баушк, а он на кого похож?

— Да ить я не видела.

— Баушк, а у него глаза не сердитые?

— Ой господи! Что ты говоришь такое!

— А вот у Борьки моего… Баушк, я пойду его Тане отдам.

— Ну иди.

Алёна вышла. На улице уже не жарко. Солнышко хоть и не закатилось ещё, а светит в полсилы. Подошла Алёна к Таниному дому, а Таня на лавочке под окном сидит.

— Чего несёшь Борьку? Надоел?

А сама отвернулась, не глядит на Алёну.

— Да нет, наигралась уже.

— Ну давай. Ябедничать-то не стыдно?

— Неужели Женька сказал?

— А то кто же! Я спросила, он и сказал.

— Женька никогда не врёт! — обрадовалась Алёна. — Он ни вот столечко не соврёт!

— А тебе, — сказала Таня и сердито поглядела, — а тебе секрет никакой доверить нельзя.

— Нет, можно! — обиделась Алёна. — Нет, можно, можно! А что это за секрет — бабушке врать. Она у меня хорошая.

— У меня не хуже твоей, — ответила Таня. — А раз обещала не говорить…

— Так ведь моя бабушка твоей бабушке не скажет.

— «Моя бабушка», «твоя бабушка», — передразнила Таня. — А вот Женька бестолковый говорил громко, моя и услышала. Теперь меня завтра на покос не берёт.

— Куда?

— На покос. Сено ворошить.

— И я хочу.

— Ступай. Мне-то что!

Таня снова отвернулась, стала голыша Борьку на лавочке усаживать, разговаривать с ним, будто Алёны здесь и нет совсем.

— Ну что, дурачок, соскучился у чужих-то людей? В гостях хорошо, а дома лучше. Верно? Не мыли небось тебя? Не кормили?

— Кормила его бабушка, — сказала Алёнка, и голос её дрогнул.

А Таня опять:

— Ну не беда, сейчас сварим кашки…

«Кашки»! А сама дочку в лес к волкам отвела… Алёна постояла, постояла и пошла домой. И так-то ей обидно! Эта девочка Таня… И отец вот приезжал — не дождался. Домой не берёт. А почему? Потому что никто её не любит.

Села Алёна на крыльцо, голову в ладошки опустила.

Вышла бабушка из избы, села рядом:

— Ты чего пригорюнилась?

— А ты меня любишь, баушк?

— Ой ты светик мой! А как же?

— Я, баушк, у тебя жить останусь. Насовсем. И всё-то время буду тебе помогать. И полоть, и поливать, и поросёночка кормить.

— Заскучаешь, — улыбнулась бабушка. — Ведь купаться-то на плотину я не бегаю.

Алёна покраснела.

— Я, баушк, и купаться-то не люблю. И плавать не научилась.

— Ну и ладно. А завтра на покос пойдём. И бадеечку дорогой прихватим. Да?

Алёна поднялась со ступеньки, обняла бабушку за голову так, что бабушкин старенький платок на затылок съехал.