Андрей Сахаров - Бамбино Страница 4

Волны, не ослабевая ни на минуту, вели свое призрачное наступление на надежно защищенную бухту, и у них в руках был полубезжизненный, но еще борющийся человеческий комок. Джованьо уже не чувствовал боли. Валы возили его взад и вперед по камням, он еще дышал, но был совсем плох. Проходила минута за минутой. Джованьо не знал, что на берегу около причала прогулочных катеров бегал Джузеппе и умолял владельцев выйти в море. «Этот щенок плавает, как дельфин, катер разобьет о камни», — отвечали ему. И лишь когда Джузеппе поклялся святой мадонной, что он заплатит за лодку всеми своими сбережениями, один из них согласился. «Ты дурак, Джузеппе. Ты мог бы открыть собственное дело, но раз тебе так дался этот мальчишка…» Он надвинул на лоб фуражку с золотым якорем и завел мотор.

Когда Джузеппе втащил Джованьо в лодку, тот уже не двигался. Его вынесли из лодки, положили на песок и попробовали сделать искусственное дыхание. Изломанные руки висели безжизненными угловатыми плетями. Из бедра и плеча текла кровь, и левая ключица неестественно выпирала под тонкой синеватой кожей.

Пришел врач. Он долго что-то делал с Джованьо, поворачивал его из стороны в сторону, мял живот, затем поднес к его носу пузырек с пахучей мутноватой жидкостью. Джованьо медленно поднял веки, пошевелился и застонал, и снова врач ловкими равнодушными пальцами начал ощупывать его тело.

— Бамбино, они оставили тебе деньги, — сказал, подходя, один из официантов.

Врач повернулся к Джузеппе:

— У мальчишки перебиты руки, по-видимому сломано несколько ребер, вывихнута ключица, не считая царапин. Это то, что можно определить без аппаратуры. Работать сможет, но с водой покончено.

Джованьо не слыхал слов врача. Он смотрел вверх на небо. Ближе к горизонту оно голубело, а прямо над головой было белым, как расплавленное олово. Солнце поднималось к зениту. Потом он закрыл глаза.

Бойскаут Джим

До Вестминстерской церкви было уже недалеко, и можно было не торопиться. Джим шел, заложив руки в карманы своей кожаной курточки, и насвистывал веселую песенку; его толстые добрые губы стягивались в узкую трубочку, а брови неудержимо поднимались вверх. Джим слегка волновался. Главное, нужно было правильно начать: «Уважаемый скаутмастер Смэби…» — именно так. И избави бог обратиться со словом «мистер». Здесь, в Вестминстерской церкви, Форест Смэби просто бы этого не стерпел. Здесь он был именно скаутмастером, старшим товарищем, шефом отряда бойскаутов, учителем и другом этих веселых, аккуратных мальчиков, одетых в темно-зеленые рубашки с нашивками на рукавах и с разноцветными шарфами, повязанными вокруг шеи. Он считает, что каждый истинный американец должен пройти школу скаутов. «Скауты — это надежда Америки», — говорит Форест Смэби. Поэтому он и не жалеет сил на их воспитание.

Но говорят, скаутмастер строг. Не всякого он и совет отряда допускают в ряды избранных. Джим вспоминает лицо Смэби: седина, тяжелые веки, отвисшие книзу по-бульдожьи уголки губ. Джим несколько раз видел его разъезжающим по городу в роскошном лимузине — владельца местных типографий и лесопилок Фореста Смэби, скаутмастера. Странно, что он обратил внимание на Джима. Не такая уж тот видная персона. Правда, Джим быстрее всех в школе бегает и хорошо прыгает. У него длинные сильные ноги и широкие для тринадцати лет плечи. И в баскетбол он уступает лишь Дональду Смерлингу, но тому идет уже пятнадцатый год. Он учится двумя классами старше и собирается поступать в колледж.

…Все началось с того вечера, когда отец Джима пришел с митинга городского Общества борьбы за права негров. Общество в этом городке на северо-западе США было организовано совсем недавно — после бурных событий в Чикаго, когда там восстало негритянское гетто и когда вся негритянская Америка следила затаив дыхание за борьбой чикагских негров. Здесь же, в их скромном городке, до поры, до времени было тихо, но и здесь негры начинали поднимать голос в защиту своих прав. И вот состоялся первый митинг Общества борьбы за права негров. Там было принято решение: поддерживать на выборах в городской совет тех кандидатов, которые включат в свою предвыборную программу положения, защищающие негров в их борьбе за сносную человеческую жизнь и достоинство.

А потом началось совсем невероятное.

— Эй, Джим, — говорит отец, — ты ведь хотел быть бойскаутом. Я знаю, что хотел…

Еще бы Джим не хотел! В их школе несколько учеников были бойскаутами. Иногда они приходили на занятия в своей красивой темно-зеленой форме с нашивками и значками. Образцовые молодые люди — корректные, веселые, ловкие. Джим честно завидовал им. Говорили, что они в своем отряде учились делать удивительные вещи: добывать, как древние индейцы, огонь при помощи кусочков дерева и сухого мха, вязать из канатов удивительные узлы, спасать утопающих и тушить пожары. Джим тоже был ловок и силен, как и они. Он тоже хотел добывать огонь, уходить в далекие походы с рюкзаками на плечах и обязательно спасать утопающих и тушить пожары. И все-таки до сих пор он не был бойскаутом. Когда он однажды заикнулся отцу о своих планах, тот нехотя ответил: «Ну, это ты зря выдумал. Какое им дело до того, что ты сильней. Не все так просто. Не стоит, малыш». Джим верил отцу, хотя толком и не понял, в чем дело.

— Так вот, — продолжал отец, — на митинге подходит ко мне Смэби — ну, этот, типографии и лесопилки — и говорит: «Послушайте, Смэлс, у вас, кажется, есть сын». Ну, что я ему сказал? «Есть, мастер, есть». — «Крепкий парень, а?» — «Крепкий, мастер, очень крепкий». — «Почему бы ему не вступить в скауты, Смэлс? Если хочет, пусть приходит на той неделе на сбор». Смэби метит в городской совет, и ему нужна наша поддержка, как бы там ни было, а то, что ты будешь бойскаутом, — это тоже победа, а деньги «несет за тебя наша община…

Джим на минуту останавливается и начинает шевелить губами. Он скажет скаутмастеру, как мечтает стать скаутом, он наизусть прочитает ему скаутскую клятву… Как это… «Скаут должен быть правдивым и преданным своим родителям и своей стране. Он должен быть вежливым, добрым и религиозным, послушным и смелым…» Джим стоял и шевелил губами. Он очень хотел быть бойскаутом.

— Эй, ты, черномазый, оглох, что ли! Как проехать к Вестминстеру?

Только тут Джим заметил небольшую спортивную машину, стоявшую около тротуара прямо напротив него.

— Сколько раз тебе можно кричать! Что за народ!

За рулем сидел широколицый белоголовый мальчик с совершенно белыми бровями и белыми ресницами. И глаза его — круглые, сердитые — казались от злости тоже совершенно белыми.

— Извините, сэр, я задумался. Ехать так: два блока прямо и затем три блока налево. Две минуты при хорошей скорости.

Белоглазый небрежно махнул рукой и дал газ. «Задумался! Вот народ! Намучаешься», — пробормотал он. Джим посмотрел ему вслед. Где-то он видел эти белые ресницы. Ну, да бог с ним. Стоит ли портить праздничное настроение. Скоро все это переменится — так говорит отец.

Когда большие часы Вестминстера пробили семь, Джим уже отворял тяжелые резные двери. Это где-то здесь.

Он идет по темноватому выбеленному коридору. Пусто и тихо. Он входит в большую светлую комнату. Блестящий паркетный пол и ослепительно белый высокий потолок. Лампы дневного света и группа мальчиков в зеленых форменных костюмах с нашивками на рукавах и значками на груди. Они все здесь, городские скауты — шесть патрулей: «тигры», «совы», «лани», «антилопы», «бизоны» и «лисы». Джим знал их наперечет. Сейчас они стоят вперемежку и готовятся к церемонии открытия сбора, поправляют шарфы, разглаживают форму. Джим узнает многих из них: Дерек Калан — сын местного врача, толстый мальчик в роговых очках, с маленьким ртом и тонким голосом. Джим всегда сомневался в его качествах, но факт есть факт, он младший скаут. Долговязый Стефан Кэлсоу — сын пастора, покровителя отряда бойскаутов. Положительный и невозмутимо спокойный Виктор Чессман — сын владельца ресторана «Вечер Парижа». Даже малыш Лесли Шаргин — сын комиссара полиции — и тот здесь, хотя ему, как говорят, нет и одиннадцати. Важно стоит и разглаживает и без того гладкую, новенькую, с иголочки форму. Он недавно перешел из кандидатов в младшие скауты и ужасно горд.

А этот? Знакомое лицо. Да это белоглазый из спортивной машины. Как он сюда попал? На нем нет формы, но он здесь всех уже знает. Он стоит — крепкий, белоголовый — рядом с двумя старшими скаутами, что-то говорит им и показывает бровями на него, Джима. А, да ведь это Уолт Бэйкер! Он только несколько дней как приехал в город и поступил в их школу. Дональд говорил, что его отец дьявольски богат: не то лес, не то бумага, а может быть, то и другое, вместе взятое.

— Вы, наверное, сын Гарри Смэлса?

Джим отрывается от белоглазого. Перед ним в форме скаутмастера Форест Смэби. Он улыбается. Морщинки на его лице разбегаются тонкими добрыми лучиками, а в стеклах очков вспыхивают веселые приветливые огоньки.