Сусанна Георгиевская - Бабушкино море Страница 4

— А у нас есть поле «Жертв революции», — говорит Ляля. — Посредине города. Всё в цепочках.

— Ой-я! — говорит Света и разводит толстыми ручками.

— Завралась! — говорит Люда. — Откуда цепка посреди поля? Какая такая цепка?

— А вот такая! — говорит Ляля. — Можешь даже маму мою спросить.

— И спрошу, ты что думаешь!

— О-лень-ка! — кричит, показавшись вверху, над скалою, тётя Сватья и придерживает рукой край летящей косынки. — Ты что ж загулялась, деточка? Мамочка кличет, по саду бегает. «Не утопла бы», — говорит. А я говорю: «Грех накликаете, Зинаида Михайловна! Зачем ей утопнуть? Дитё гуляет…» Так ты обедать иди, Оленька! Обедать тебе сготовлено.

Ляля смотрит вверх на скалу, на тётю Сватью, на её растрепавшиеся от ветра волосы, на её летящий платок и вспоминает, что ей и в самом деле очень хочется есть.

Рыбалят

Третий час. Как жарко!

Разомлев от жары, Ляля, Света и Люда плетутся вдоль берега.

Говорить им трудно. Приходится громко кричать, потому что на берегу очень шумно.

Над самым обрывом, который навис над морем, стоит, весь в лесах, большой пароход, похожий на дом.

На лесах, свесив ноги, сидят босые рабочие. Их так много, будто все люди из бабушкиной станицы прибежали сюда и взобрались на леса. Рабочие стучат молотками о железный бок парохода. Под ударами их молотков пароход звенит, гудит и звякает.

Два раза в жизни Ляля ездила с маминой мамой, бабушкой Капитолиной, на пароходе по Неве. Но у тех пароходов видны были только полы, каюты, перильца да грубы. Всё остальное — и бока и дно — оставалось под водой.

А у этого, здешнего, парохода видны бока, видно и днище. Бока у него шершавые, все в ракушках. Это море его облепило ракушками, когда он тоже плавал в воде.

Ляля останавливается и поднимает голову.

Теперь ей видно, что на скале вокруг лесов, обхвативших судно, валяются кадки, доски, брусочки, железки, гвоздики.

Ей видно, что весь кусок скалы, на котором стоит пароход, отгорожен от бабушкиной станицы высоким забором из потемневших от ветра и дождя досок. Из-за зубчатых краёв забора виднеются крыши каких-то длинных-длинных сараев и верхушка большого кирпичного дома с железной крышей и толстой трубой. Из трубы валит тёмный, густой, как у паровоза, дым.

— Чего глядишь? — говорит Люда. — Не видывала ремонта?

— Видывала! — отвечает Ляля и отворачивается. Она никогда не видала ремонта.

Постояв немного возле судоремонтной верфи, девочки идут дальше.

В ушах у них теперь уже не так сильно звенит. Чем дальше они отходят, тем глуше шум. Далеко за ними остался вытащенный на скалу пароход, одетый в леса.

Всё мягче, всё дальше, всё глуше шум у них за плечами.

Ляле кажется теперь, что это тишина гудит и жара гудит. Гудит жаркий воздух и жаркий песок.

Как жарко!

Люда, Света и Ляля садятся в тень, под скалой, на камешек.

Они видят, как, разгоняя в обе стороны волны, проходит по морю катер.

Вода, рассечённая катером, похожа на длинные, завившиеся усы. Катер уходит. Водяные усы разглаживаются…

Гуськом, на маленьком расстоянии друг от друга, проходят новые катера. Они далеко и кажутся маленькими.

Оставив в море широкий, дрожащий след, проплывает вереница катеров. И море опять не колеблется. Кажется, будто и морю жарко. Из его глубины торчит неподвижный и толстый палец — вышка землечерпалки.

Когда-то, в войну, здесь стояли фашисты. Они хотели забрать себе море, и берег, и землю в станице — так рассказывает Люда. Это они разбили землечерпалку. С тех пор она перестала черпать ил и песок со дна, но до сих пор ещё торчит над водой её ржавая вышка, похожая на указательный палец.

— Ой, а чего здесь было… — задумчиво говорит Люда. — Вот раз, когда уже фашист утёк, вышел ранним утречком на берег дед Никифор. Видит, три морячка лежат на песке. В моряцкой одёже, в хороших сапожках… На одном майорский погон. На другом — капитанский. На третьем погонов нет. Рядовой. Матрос. Дед бегом до колхоза. Так и так. Прибило к берегу морячков… Сбежались бабы со всей станицы. Смотрят, в лица заглядывают. Всем страшно: не свои ли, не родные ли?..

Не признали за свойственников. Стало быть, с дальнего берега землячки.

Захоронили их вон там, под клёном. Шибко плакали. Соколиками, сыночками называли. Гробы всю дорогу на плечах несли.

Схоронили, конечно. А по фамилии не знаем. До сих пор не знаем, какое у них имя, отчество.

Выстроили заборчик вокруг могилки. Стали ребята из детского сада носить на могилку цветки. А летом Нетопорченко с «Плодоовощбазы» просвежает краской ихний заборчик…

Люда часто-часто мигает. Её белые бровки вздымаются, движутся, словно хотят взлететь.

— А один паренёк из юнгов на дно нырял, — вдруг говорит Света. — Землечерпалку чинить будут, вот он нырнул… Так столько ракушек на ней осело, что ужас!

— А как это он увидел на дне ракушки? — спрашивает Ляля. — Ведь в воде же темно!

— Очень просто. Вот эдак. Взял да увидел.

— А под землечерпалкой этой, — вдруг говорит Люда, — один дедка живёт… Волоса у него до пяток. Вместо пальцев — крабы, вместо глаз — медузы. Ну, а вместо носа — камыш…

— Нет такого деда! — говорит Ляля.

— То есть как это нет? — удивляется Люда. — А ты докажешь? Вредная какая! Деда нет, а цепки посредине поля есть? Ага! Губы-то сразу подобрала… Молчишь!

— Не молчу! — говорит Ляля и вспоминает, что надо обидеться. Но ей лень обижаться. Так жарко!

Вся размякнув от жары, раскрыв рот, Ляля смотрит кругом и видит, что в неподвижно-прозрачном воздухе над длинными деревянными мостками, убегающими в море, чернеет труба катера. Труба будто дремлет в этот жаркий и долго длящийся час. Дремлет под небом без облачка, без тучки.

Катеру, наверно, тоже жарко.

Вот лежит медуза на бережку. Это море выбросило её на песок.

Медуза тает. Ей жарко.

Девочки поднимаются. Лениво, гуськом бредут они вдоль берега. Берег пустынный. Кругом ни души. Но вдруг Ляля видит, что на берегу стоит седой человек. Он стоит в странном доме без стен, но зато с широкой красивой крышей из камыша. Человек спокойно смотрит вперёд, на море. На нём белый передник и шапка-зюйдвестка. Перед ним большие весы.

— Приёмщик, — говорит Света.

— Заядлый он! — объясняет Люда. — Такой скандальный… Дед Матвеич, который сменщик ему, тот много потише.

А «заядлый» даже и не глядит на девочек. Он почёсывает затылок.

На песке, рядом с ним, лежит лодка, опрокинутая кверху днищем. Её днище просмолено. Из пряно и сладко пахнущей черноты рвётся муха. Она увязла в смоле, вздымает крылышки и жужжит. Ей тяжко.

— Давай-ка отпустим её, — говорит Света.

— Отпустим! — говорит Ляля.

И девочки отдирают мушиные ножки от днища лодки.

Освободившись, муха чистит лапку о лапку, сгибает лапку в коленке… И вдруг — летит!

…Здесь тихий берег.

Далеко справа осталась верфь. Далеко за плечами у Ляли — бабушкина станица.

Глухо, протяжно крича, вьётся над головами девочек птица с белой грудкой и чёрными крылышками — мартын. Он кружится над берегом. За ним летят другие большие птицы. Летят, расставив широкие, тяжкие крылья, вытянув вперёд свои маленькие головки.

Среди них одна длинноногая. Это цапля. У цапли тощая шея и тощие, словно разутые ноги. Она на минуту присаживается на берег и сидит, печальная, склонив набок маленькую глупую головку.

Соединившись над морем в большой треугольник, птицы летят над мостками, кружатся над портом, над спящими трубами катеров.

И пропадают.

Ляля смотрит в ту сторону, куда они улетели. Там пусто.

И вот ни с того ни с сего опять виднеются в море белые точки…

— Возвращаются! — кричит Света.

— Возвращаются, — говорит шёпотом Ляля.

А птицы летят так низко, над самой водой. Всё море покрыто белыми точками. Точки начинают расти, вздуваться крылом, горбом, облаком… И Ляля видит, что это не птицы, а паруса.

— С рыбалки идут! — говорит Люда.

Лодок много. Они плывут по гладкой воде, обгоняя друг друга.

Ляле видно, что люди на лодках работают: опускают паруса. Паруса осторожно соскальзывают вниз по канатам. Их треплет ветер. На минутку они становятся будто кривыми и рвутся из рук рыбаков. Потом покорно падают на дно лодок.

Паруса опали. Они больше не помогают лодкам плыть. Теперь рыбаки сами отталкиваются от дна большими шестами.

Когда первая лодка подходит к берегу, девочки видят, что на дне лодки много разной рыбы.

Люди в лодках то прыгают прямо в воду и тащат свои лодки на берег, то лезут обратно в лодки и выносят оттуда свёрнутые паруса. Они топчут рыбу ногами. Они вычерпывают её из лодок огромным сачком.

На берегу становится людно и шумно. Со всех сторон сбегаются люди. Как много, оказывается, людей в станице у бабушки! Все суетятся, кричат, толкают друг друга.