Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин Страница 40

— Вот тебе и праздники! — с горечью произносит Михал и даже вздрагивает от испуга: из-за стола вскакивает не менее перепуганная Агнешка, с грохотом опрокидывая низенькую табуретку, на которой она сидела.

— Ну и перепугал ты меня! — Она уже смеется. — А я думала, что дома никого нет.

— Я тоже думал, — смущенно оправдывается Михал. — Я зашел сюда посмотреть на улицу.

— Ага, отсюда видно часть набережной. Иди на балкон. Кстати, Михал, может, ты мне что-нибудь посоветуешь? Посмотри — вся ограда на балконе ржавая, противная: как бы ее очистить, а?

— Очистить? — задумывается Михал. — Можно оттереть наждачной бумагой, но это долго. Да и зачем? Все равно скоро переезжать.

— Конечно. Но все лето мы наверняка еще здесь проживем. А пока герань вырастет и хоть чуточку прикроет решетку — противно смотреть.

— Под черной лестницей стоит ведро с краской, которой медсестра комнату красила… Можно покрасить балкон, вот ржавчины и не будет видно.

— Идея! — радостно восклицает Агнешка. — Весь балкон сразу посветлеет, станет желтенький! А вдруг эта краска еще нужна? Надо будет спросить. А ты есть не хочешь? Мне мать Витека дала целое блюдо пирогов. Вот, ешь, пожалуйста!

Агнешка говорит и угощает так искренне и непосредственно, что Михал не заставляет себя упрашивать. Но сначала он уходит на минуту к себе и тут же возвращается, неся тарелку с нарезанной колбасой.

— Попробуй, домашняя крупянка. Мировая. А Петровские тебя с собой не взяли? — спрашивает он, помолчав. — Или ты сама не пошла?

— Мне не хотелось идти. Что там делать? У них все свои, а я одна чужая. Дома лучше. Почитала, с балкона посмотрела. Погода — красота!..

— И тебе… не скучно? — Михал хотел сказать: «тебе не грустно», но выговорилось по-другому.

— Ни чуточки. Я люблю быть одна… Лучше быть одной, чем сознавать, что мешаешь…

— Факт, — согласился Михал, но тут же взглянул на нее подозрительно.

— Я… говорю о себе, — спохватилась Агнешка и даже покраснела от растерянности. — Знаешь, когда я жила там, в Жешове, они не очень-то со мной церемонились.

— Ты же у родных жила?

— У родных, но…

— Родителей у тебя давно нет? — отважился спросить Михал.

— Мамы я совсем не помню, знаю ее только по фотографии. Меня воспитывала бабушка. Несколько лет назад она умерла. Я была уже большая, и мы хорошо жили… А потом папа…

— Женился?

— Нет… не женился…

Агнешка умолкает, Михал не решается спрашивать. Опущенные длинные ресницы отбрасывают тень на побледневшее лицо девочки. Она кусает губы и мужественно борется с охватившим ее волнением. Потом негромко и сдержанно начинает рассказывать…

Обхватив руками колени и опершись о них подбородком, Агнешка рассказывает присевшему рядом Михалу о тяжких и горьких днях, с которыми успела столкнуть ее жизнь.

Короткие, отрывистые фразы. Скупые слова. А Михал, тот самый Михал, о котором все совсем недавно еще говорили, что у него нет ни воображения, ни души, этот Михал все понимает чуть ли не с полуслова, на лету ловит каждую недомолвку.

— Я осталась одна… им было на меня наплевать. Я их ненавидела. Всех… Хорошо, что меня забрала тетя…

Она умолкает и долго не произносит ни слова.

— Как-то ты сказал мне: «Ты у тетки вместо прислуги». Сначала мне стало так обидно, а потом я подумала: «Ну и что? Пусть что хотят, то и думают. А если бы я не могла хоть как-то отблагодарить тетю, мне было бы, пожалуй, еще хуже».

— Я хочу сам зарабатывать. — Михал вздыхает. Он прекрасно понимает Агнешку. — И ты тоже говорила об этом, помнишь?

— Да. С нового года я хочу давать уроки. Наш учитель обещал помочь мне найти учеников. Ты тоже мог бы по математике…

— Нет. Это не по мне. Учить надо уметь. Я лучше поищу что-нибудь другое. Какую-нибудь физическую работу, где нужна сила. Я все умею делать.

— Вот видишь! — обрадовалась Агнешка. — Выход всегда найдется. А как ты думаешь, к осени наш дом будет готов?

— Петровские, кажется, уже ходили смотреть и выбирать себе квартиру. Ты заходила в дом?

— Нет.

— Давай сходим. Посмотрим однокомнатные квартиры. Дяде, наверно, такую дадут.

— Тете тоже. Пойдем…

На стройку пробраться не так-то легко. Горы кирпича, досок, мешки с цементом загораживали дорогу. Но Михал ловко лавировал среди всего этого хаоса, ведя за собой Агнешку.

Вдруг до их ушей донесся слабый писк.

— Крысы? — испугалась Агнешка.

— Крысы? Откуда? Что им здесь грызть? Кирпичи, что ли? — пожал плечами Михал и прислушался. — Подожди!

Писк повторился, потом еще и еще раз.

— Щенята?..

— А может быть, это Пимпус? — воскликнула Агнешка.

— Откуда ему здесь взяться? Наверное, дома под кроватью спит.

— Разве ты не знаешь, что он пропал? — удивилась Агнешка.

Нет, он узнал об этом только сейчас и сразу стал окликать собаку, продвигаясь в направлении писка.

Это был Пимпус! В глубокой яме из-под извести. Но как же он изменился! За несколько дней вынужденной голодовки он отощал, живот у него ввалился, одну лапу он поджимал (наверно, ушиб), но при виде друзей все-таки радостно завилял хвостом и жалобно заскулил.

Вытащить его оказалось делом нелегким. Михал притащил доску, опустил ее в яму, но Пимпус, несмотря на все свои старания, бессильно с нее соскальзывал. И только когда Михал приладил снизу к доске несколько поперечных перекладин, а Пимпус за них уцепился, его удалось осторожно вытащить на этой — вот уж воистину — доске спасения.

— О, смотри-ка, у него веревка на шее! Видишь? — показала Агнешка.

— Похоже, его украли, а он перегрыз веревку, — осматривал ошейник Михал. — Умный пес: вырвался и помчался домой. Но по дороге, наверно, не заметил ямы и свалился вниз, бедняга.

Пимпус настолько ослаб, что не мог идти и через каждые несколько шагов обессиленно ложился на землю. Тогда Михал взял его на руки и стал нашептывать ему в ухо разные нежные слова. Агнешке никогда бы и в голову не пришло, что он знает такие слова.

Они покормили собаку молоком с хлебом. Получила она и кусок домашней колбасы. Потом они принялись очищать Пимпуса от извести.

За этим занятием их и застали Витек с Геней, вернувшиеся из гостей.

— Пимпус нашелся! Пимпус! — завопили они с неподдельной радостью. — Где ты был, что творил?

— Провалился на стройке в яму, — начала рассказывать Агнешка, — Михал его еле-еле…

— Еще чего! — зло выкрикнул вдруг Михал. — Не я это!.. И нечего трепаться!

— Михал, Михал, — стала успокаивать его Агнешка, — ты что?..

— Ничего! От кошки рожки! Ясно?

— Не ясно, — передернула она плечами. — Ну ладно, все это ерунда, важно, что пани Анеля теперь успокоится.

Вместе с ребятами радовались и Петровские, и старики Шафранец, которые тоже вернулись уже домой. Пимпуса любили, он никому не мешал, и горе пани Анели видели и разделяли все.

Витек ни на шаг не отходил от Михала — «ужинать будем вместе».

Агнешка, пошептавшись с матерью Витека, накрыла стол для ужина в своей комнате. Петровский расспрашивал, где отыскали Пимпуса, и удивлялся уклончивым ответам Агнешки. Всю правду выложил Геня.

— Пимпуса нашел один мальчик, который живет у нас. И он его вытащил, но Агнешка должна говорить, что это не он, а то он ей всыплет ого-го! — шепотом информировал он отца.

Ребята ужинали в комнате у Агнешки. Михал на этот раз не отказывался. Он принес большой кусок колбасы и два апельсина, разделив все по справедливости на четыре части: Геню на этот раз тоже причислили к большим — и честь эту он оценил по достоинству.

У медсестры глаза, видно, как и у Агнешки, были на мокром месте: она опять плакала, только на этот раз — от радости.

«Зачем она мне все это рассказала? Зачем? — Михал уже укладывается спать, но на душе у него по-прежнему неспокойно. — Может быть, ей хотелось показать мне, что я вел себя тогда, как… как…»

Он не находит достаточно резкого слова для оценки своего поступка. Вот ведь как все это странно: тогда он был сердит на Витека и вроде бы сказал об Агнешке истинную правду, только правду, а теперь при одном лишь воспоминании об этом ему становится не по себе. Что изменилось?..

А вот изменилось! И изменилось многое: в конверте было еще одно письмо, адресованное дяде! Мама благодарила дядю за то, что все расходы на содержание Михала он взял на себя и что на него не приходится высылать ни копейки…

Хорошо, что никто об этом не знает! Ну конечно не знают! Он и сам сначала вытащил из конверта только одно письмо, а второго даже не заметил. А вдруг! А что, если эта проныра медсестра… в один из дней скажет ему: «Ты нахлебник…»

Михал сжимает кулаки.

Агнешка тоже не спит. Она сидит на пороге открытой на балкон двери. Огни с другого берега Вислы так красиво отражаются в воде! Бегут неоновые рекламы, пламенеет высоко над землей надпись над зоопарком, изредка грохочет пробегающий по мосту трамвай.