Девять возвращений [Повести и рассказы] - Коршунов Михаил Павлович Страница 40

Было поздно. Уже давно стемнело, когда Зая и Петрович вернулись из Адлера. Петрович завел автомобиль, и они поехали домой в крайнем левом ряду. Они спешили. А в крайнем левом ряду едут те, кто спешит.

МЫ ПРИЕХАЛИ ЛЕНТЯЙНИЧАТЬ

Повесть

Нам с Леной давно хотелось поехать к Черному морю.

Часто по вечерам мы всё говорили и говорили про море: вспоминали, как еще до войны жили в Крыму, вспоминали крепость Зиго-Исар, тысячелетний тис близ Ай-Петри, дачу «Нюра» в Мисхоре, где отдыхал Горький.

Вспоминали сладкую рыбешку ставридку, летние закаты, когда солнце опускается в море и зажигает его, виноград «тайфи», в котором сквозь дымчатый налет просвечивают розовые косточки, майские теплые и густые, как облака, туманы с моря и бушующее цветение глицинии.

Осыпаются голубые хлопья цветов. Их подхватывает ветер, сметает в пенистые гребни. Крепкий запах пропитывает камни, дома, траву, гравий на дорожках, и даже морские туманы начинают пахнуть глицинией.

Мы с Леной решили: поедем в Крым, в Ялту. Я у себя на работе взял отпуск, Лена — у себя.

Стали думать, выбирать, на чем и как интереснее поехать. Но долго выбирать не пришлось. Лена сразу предложила:

— А не отправиться ли на автобусе?

— Конечно, — согласился я, — надо отправиться на автобусе.

От Москвы до Черного моря построена шоссейная дорога — автострада.

Чемодан упакован. В нем самое важное для путешествия, начиная от стопочки почтовых открыток, которые мы будем присылать из Ялты нашему приятелю — мальчишке Гошке, и кончая махровой простыней для купания, желтой, как цыпленок.

Мы с Леной сидим в автобусе, в мягких широких креслах с кнопками на подлокотниках.

Нажмешь одну кнопку — спинка у кресла откинется, чтобы лежать можно было; нажмешь другую — спинка придвинется, чтобы сидеть и в окно все видеть.

Пассажиры открыли окна. В автобус влетел ветерок, подхватил на окнах белые занавески.

Помахал наш автобус этими занавесками Москве: «До свиданья! До свиданья, милый город, сердце Родины моей!» И мы тронулись в путь.

Выехали из Москвы ночью. Пассажиры нажали кнопки, откинули у кресел спинки и уснули. Уснули и мы с Леной. Уснули недалеко от Москвы, а проснулись уже в городе Туле.

Чем дальше ехали, тем просторнее становились поля, а леса редели.

Чаще всего попадались на дороге белые одинаковые постройки. Это были гостиницы, бензозаправочные станции, домики линейных мастеров.

Под крышами на высоких чердаках жили веселые, любопытные птицы. Когда автобус останавливался — набирал воду или бензин, — птицы внимательно нас разглядывали: что за люди? Куда они едут?

Около каждой деревни, поселка, речки на столбе прикреплена табличка с названием.

Лена затеяла состязание, кто раньше прочтет самое интересное: Ивановские дворики, Озерки, река Плава, река Зуша, село Крапивное.

Побеждала Лена. Я уставал и лежал в кресле с закрытыми глазами. А Лена — человек неутомимый: все в окошко глядит. Высмотрит что-нибудь удивительное, толкает меня:

— «Бутылки»!

— Какие бутылки?

— Деревня так называется. Правда, смешно?

— Смешно.

— Только странно, почему «Бутылки»?

— Наверное, прежде здесь жили стеклодувы, — пытаюсь догадаться я.

Увлекательно ехать в сумерки. Вспыхивают в темноте дорожные знаки — паровозы, выложенные рубиновыми стеклышками: «Внимание! Переезд!»; белые и зеленые стрелки: «До поворота 200 м», «До Белгорода 150 км» — вспыхивают и гаснут.

Шофер объяснил, что стеклышки, которыми выложены знаки, состоят из маленьких призмочек. Они преломляют свет фар, а потом отражают его.

Бежит и бежит дорога навстречу колесам автобуса, то с уклона, то на уклон, то направо свернет, то налево. А то прямая сделается, точно в край земли упрется.

А мы с Леной говорим о море, о теплоходах, о черном бамбуке, цветущем в Крыму раз в семьдесят лет, о мускате «Красный камень» и «Магарач» — вине, в котором никогда не увядает виноград и не остывает солнце.

Шофер включил радио, и мы услышали голос диктора:

«Девять годин, пятнадцать хвилин».

Тут мы почувствовали, как далеко находимся от Москвы.

За окнами автобуса один город сменялся другим: Лозовая, Павлоград, Запорожье, Мелитополь.

Попадались эшелоны грузовиков с ящиками, а в ящиках — фрукты. Это в Москву. И мы с Леной радовались, что фрукты едут в Москву.

По обочинам автострады встречались мальчишки в пестрых рубахах и в брюках разной длины. Когда автобус проезжал мимо мальчишек, они поднимали на вытянутых руках арбузы, предлагали купить.

— Эх вы, чудаки! — смеялась Лена. — Ну кто поверит, что арбузы у вас спелые. Вы всегда торопитесь и все срываете раньше времени!

На второй день мы прибыли в город Симферополь, откуда началась горная дорога на Ялту.

Когда приехали в Ялту, было уже темно.

Мы выбрались из автобуса. Подошли к перилам набережной.

— Постоим немного, — сказала Лена.

— Постоим.

— И помолчим, да?

— И помолчим.

Когда море рядом — хочется молчать.

На бетонном молу то вспыхивала, то меркла лампа маяка-мигуна. Мы вдыхали запах камней набережной, причальных канатов, запах смолы в ведерках с квачами для засмолки баркасов и лодок. Все это принадлежало морю. Далеко покачивались огоньки катера: бортовые — зеленый и красный и белый — на мачте.

Лена сказала:

— Здравствуй, море Черное!

Точно в ответ, мощно и протяжно загудел пароход. Парохода видно не было. Эхо от гудка долго блуждало в ночных горах.

— Пойдем. Поздно уже.

— Хорошо, пойдем. — Лена достала из кармана серебряные деньги и бросила за перила: — Дань морскому царю, чтобы не было штормов.

Мы отправились на поиски Севастопольской улицы, дома номер шесть.

Такой адрес был обозначен на конверте рекомендательного письма к Елизавете Захаровне Блажко, у которой мы должны остановиться. Наши московские знакомые, родители Гошки, уже послали Елизавете Захаровне телеграмму, предупредили о приезде.

Улица эта оказалась в противоположном конце города и поднималась от набережной круто в гору, как почти и все улицы Ялты.

Лена обладает удивительной способностью: быстро ориентироваться в незнакомых местах. Вот и сейчас, хотя номера домов почти не были видны — на улицу выходили сады, в которых в глубине стояли дома, — Лена отыскала шестой номер.

Мы прошли по аллее, обвитой виноградом. Около дома женщина снимала с веревок белье.

— Скажите, здесь живет Елизавета Захаровна Блажко?

— Здесь. Поднимитесь на веранду, крайняя дверь налево. Стучите громче — они, кажется, легли спать.

Мы поднялись на веранду, нашли крайнюю дверь налево.

— Неудобно получается, — сказала Лена. — Люди уже спят, а мы…

За дверью раздался громкий лай, царапанье, потом кто-то прикрикнул: «На место!» — дверь отворилась, и мы увидели девочку в коротком ситцевом халате, с подвязанными на ночь косами.

Сзади девочки, толкая ее лапами в спину, прыгали две большие собаки.

— Вы из Москвы?

— Да, из Москвы.

— А я слышу — спрашивают маму. Проходите. Динка! Марта! Кому сказано — на место!

Мы прошли в комнату.

Девочка зажгла настольную лампу.

Я поставил в угол комнаты чемодан. Приблизилась одна из собак, собралась потрогать носом, узнать, с чем пожаловали.

Вторая собака, переминаясь с лапы на лапу, выглядывала из-под стола.

Это были охотничьи псы из породы пойнтеров, коричневой масти.

Девочка предупредила:

— Они не кусаются.

Мы и сами знали, что пойнтеры — псы незлобивые.

Из соседней комнаты вышла молодая женщина, поправляя на ходу прическу.