Астрид Линдгрен - Три повести о Малыше и Карлсоне (с иллюстрациями) Страница 41

– Почему? – удивился Малыш.

– Потому что ты сможешь спать днём в тени персикового дерева! Здорово, правда? Да, кровать тебе, конечно, придётся выбросить, мебель вообще как-то не подходит к персиковому дереву… Так, а где мои подарки?

Малыш вытащил одну из своих маленьких машинок, но Карлсон покачал головой. Тогда Малыш показал ему сперва игру-головоломку, потом «Конструктор», потом мешочек с разноцветными камушками, но Карлсон всякий раз молча качал головой. И тогда Малыш наконец догадался, что Карлсон хочет получить: пистолет! Он давно уже лежал в верхнем ящике письменного стола в спичечном коробке. Это был самый маленький в мире пистолет и, конечно, самый прекрасный. Папа привёз его Малышу из-за границы, и Кристер, и Гунилла в своё время ему очень завидовали, потому что они в жизни не видели таких малюсеньких пистолетов. Он выглядел точь-в-точь как самый настоящий, а стрелял почти так же громко, как большой. Совершенно непонятно, говорил папа, как эта малютка может так громко стрелять.

– Будь осторожен и не стреляй, а то люди вокруг будут пугаться, – сказал папа, когда положил эту крохотульку Малышу на ладонь.

По понятной причине Малыш решил тогда не показывать этот пистолетик Карлсону. Впрочем, Малыш и сам знал, что не очень красиво с его стороны таить от друга игрушку. Да к тому же это оказалось бессмысленным, потому что Карлсон сам обнаружил пистолетик, когда рылся в его ящике.

Карлсону этот пистолетик, конечно, тоже необычайно понравился. «Может, поэтому он и решил устроить себе сегодня день рождения», – подумал Малыш и, глубоко вздохнув, достал коробок из ящика.

– Поздравляю тебя, дорогой Карлсон! – сказал он.

Карлсон издал дикий вопль, бросился к Малышу и поцеловал его в обе щеки, потом открыл коробок и с радостным кудахтаньем вынул пистолетик.

– Ты лучший в мире друг! – сказал он.

И Малыш вдруг почувствовал себя счастливым, таким счастливым, словно у него было ещё сто таких пистолетиков.

– Понимаешь, – сказал Карлсон, – он мне в самом деле нужен. Сегодня вечером.

– Зачем? – с тревогой спросил Малыш.

– Чтобы, лёжа в постели, считать овец, – объяснил Карлсон.

Тут надо сказать, что Карлсон не раз жаловался Малышу, что плохо спит.

– По ночам, правда, я сплю как убитый, – говорил он. – И по утрам тоже. Но вот после обеда я лежу и ворочаюсь и не могу сомкнуть глаз.

Тогда-то Малыш и научил его, как надо бороться с бессонницей. Если вам не удаётся сразу заснуть, то нужно притвориться спящим и представить себе, что видишь стадо овец, которые прыгают через заборчик. И всех овец надо пересчитать одну за одной, как раз в момент, когда они взлетают над заборчиком, и в конце концов сон тебя обязательно одолеет.

– Понимаешь, я никак не мог заснуть сегодня вечером, – сказал Карлсон. – Я лежал и считал овец. И вот среди них была одна паршивая овца, которая никак не хотела прыгать, ну никак.

Малыш рассмеялся.

– Почему она не хотела прыгать?

– Чтобы меня помучить. Стоит себе у заборчика, переминается с ноги на ногу и ни с места. Тогда я подумал, что, если бы у меня был пистолет, я заставил бы её прыгнуть. И вспомнил, что у тебя, Малыш, в ящике письменного стола лежит маленький пистолетик, и тогда я решил, что сегодня у меня день рождения, – сказал Карлсон и радостно потрогал пистолетик.

Конечно, Карлсон тут же захотел испытать свой подарок.

– Проверка! – сказал он. – Сейчас как бабахну, знаешь, как будет весело! А не то я не играю.

Но Малыш сказал очень твёрдо:

– Нет! Мы перебудим весь дом.

Карлсон пожал плечами.

– Ну и что ж? Пустяки, дело житейское! Снова заснут. А если у них нет овец, чтобы считать, я им одолжу своих.

Но Малыш упёрся и ни за что не соглашался на испытание пистолета. Тогда Карлсон придумал такой выход.

– Мы полетим ко мне, – заявил он. – Всё равно ведь надо отпраздновать мой день рождения… Не найдётся ли у вас пирога?

Но пирога на этот раз не было, а когда Карлсон стал ворчать, Малыш сказал, что это, мол, пустяки, дело житейское.

– Запомни, – строго оборвал его Карлсон. – «Пустяки, дело житейское» про пироги не говорят. Но делать нечего, попробуем обойтись булочками. Беги и неси всё, что найдёшь!

Малыш пробрался в кухню и вернулся, нагружённый булочками. Мама разрешила ему в случае необходимости давать Карлсону булочку-другую. А сейчас необходимость в этом была.

Правда, мама не разрешала летать с Карлсоном на крышу, но об этом Малыш совсем забыл и искренне удивился бы, если бы кто-нибудь ему об этом напомнил. Он привык летать с Карлсоном и совсем не боялся, и даже сердце у него не ёкало, когда он, обхватив Карлсона руками за шею, стремительно взлетал ввысь, прямо к домику на крыше.

Таких июньских вечеров, как в Стокгольме, не бывает нигде. Нигде в мире небо не светится этим особым светом, нигде сумерки не бывают такими ясными, такими прозрачными, такими синими, что город и небо, отражённые в блеклых водах залива, кажутся совсем сказочными.

Такие вечера словно специально созданы для празднования дней рождения Карлсона в его домике на крыше. Малыш любовался сменой красок на небе, а Карлсон не обращал на это никакого внимания. Но когда они сидели вот так рядышком на крылечке, уплетали булочки и запивали их соком, Малыш ясно понимал, что этот вечер совсем не похож на другие вечера. А Карлсон так же ясно понимал, что эти булочки совсем не похожи на другие булочки, которые печёт мама Малыша.

«И домик Карлсона не похож ни на один домик в мире», – думал Малыш. Нигде нет такой уютной комнаты, и такого крылечка, и такого удивительного вида вокруг, и нигде не собрано вместе столько удивительных и на первый взгляд бессмысленных вещей, как здесь: Карлсон, как белка, набивал свой домик бог знает чем. Малыш не имел понятия, где Карлсон раздобыл все эти предметы. Большинство своих сокровищ Карлсон развешивал по стенам, чтобы их легко было найти в нужный момент.

– Видишь, какой у меня порядок. Всё-всё висит слева, кроме инструментов, а инструменты – справа, – объяснил Карлсон Малышу. – И картины тоже.

Да, на стене у Карлсона висели две прекрасные картины. Малыш очень любил на них смотреть. Их нарисовал сам Карлсон. На одной в самом углу листа была нарисована крошечная крылатая козявка, и картина называлась «Очень одинокий петух». На другой была изображена лисица, но картина при этом называлась «Портрет моих кроликов».

– Кроликов не видно, потому что они все у лисицы в животе, – пояснял Карлсон.

Набив рот булочкой, Карлсон сказал:

– Когда у меня будет время, я нарисую третью картину: «Портрет маленькой упрямой овцы, которая не хочет прыгать».

Но Малыш слушал его рассеянно, у него кружилась голова от звуков и запахов летнего вечера. Он уловил аромат цветущих лип с их улицы, слышал стук каблуков о плиты тротуара – много людей гуляло в этот ясный вечер. «Какой летний звук!» – подумал Малыш. Вечер был совсем тихий, и каждый шорох из соседних домов доносился до него удивительно отчётливо: люди болтали, и кричали, и пели, и бранились, и смеялись, и плакали – всё вперемешку. И никто из них не знал, что на крыше высокого дома сидит мальчишка и вслушивается в это сплетение звуков, как в самую настоящую музыку.

«Нет, они не знают, что я сижу здесь с Карлсоном, и что мне так хорошо, и что я жую булочки и пью сок», – подумал счастливый Малыш.

Вдруг в ближайшей к ним мансарде раздались какие-то вопли.

– Слыхал? Это мои хулиганы-сороканы, – объяснил Карлсон.

– Кто?.. Кто? Филле и Рулле?

Малыш тоже знал Филле и Рулле. Это были самые отпетые хулиганы и воры во всём Вазастане. Они тащили всё, что плохо лежало. Словно сороки. Поэтому Карлсон их звал «хулиганы-сороканы». Год назад они как-то вечером забрались в квартиру Свантесонов, чтобы обокрасть её, но Карлсон тогда поиграл с ними в привидения и так их напугал, что они это, верно, и по сей день не забыли. Даже серебряной ложечки им не удалось унести.

Когда Карлсон услышал вопли Филле и Рулле в мансарде, он решил вмешаться.

– Я думаю, сейчас самое время их немного попугать, – сказал он. – А не то мои хулиганы-сороканы отправятся на охоту за чужими вещами.

И они двинулись по скату крыши к мансарде жуликов. Малыш не предполагал, что можно так ловко прыгать на коротких толстых ногах: угнаться за Карлсоном было просто невозможно, тем более Малышу, который не так уж часто прыгал по крышам, но он изо всех сил старался не отстать от своего друга.

– Хулиганы-сороканы отвратительные типы, – сказал Карлсон, перепрыгивая с выступа на выступ. – Когда я себе что-нибудь беру, я всегда плачу за это пять эре, потому что я самый честный на свете. Но скоро у меня кончится запас пятиэровых монеток, и что я тогда буду делать, если мне захочется что-нибудь себе взять?.. Просто не знаю…

Окно мансарды Филле и Рулле было открыто, хоть и завешено занавеской. Крик там стоял невообразимый.