Евгения Яхнина - Разгневанная земля Страница 42

— «Полное успокоение у нас не может наступить до тех пор, пока король не будет ограничен во всех государственных отношениях конституционными формами правления. Только на основе конституции, связующей общими братскими чувствами разные народы Австрийской империи, можно примирить сложные и противоречивые интересы венгерской нации и других наций монархии».

— Конституцию! Конституцию! — раздались среди бурных аплодисментов восторженные голоса. — Долой Меттерниха!

Вдруг толпа затихла. В открытом окне Дома сословии появился человек и закричал зычным голосом:

— Перестаньте читать, вы, там, на трибуне!

Все умолкли в ожидании, что скажет человек, уполномоченный сословиями. А он злобно добавил:

— Чего вы шумите? Сословия уже обратились к его величеству с просьбой созвать представителей всех провинций для обсуждения реформ, соответствующих духу времени.

Это был вызов. Депутаты не захотели прислушаться к голосу народа, требовавшего немедленных реформ.

— Долой сословия!..

— Сословия изменили!.. — кричала, свистала, угрожала разгневанная толпа.

И настойчиво, гневно зазвучал клич:

— Долой Меттерниха!..

Один оратор сменял другого. Они взбирались кто на уличную тумбу, кто на груду кирпича, кто на плечи соседей. В своих речах ораторы призывали к немедленным действиям:

— Конституцию!..

— Идём во дворец!..

— Свободу!..

— К императору! Сегодня же! Довольно мы ждали!

— Конституцию! Конституцию!

С каждой минутой толпа всё больше возбуждалась, не теряя притом надежды, что император услышит голос народа, пойдёт навстречу его требованиям. Но Фердинанд давно уже передоверил Меттерниху заботы о судьбе своей монархии.

В этот решительный для всей страны час канцлер остался верен себе. Знамение времени он принял за дерзость кучки бунтарей. Меттерних ещё накануне распорядился об усилении венского гарнизона солдатами из ближайших городов. Войска держали наготове: приказ к выступлению ожидался каждую минуту. Солдатам было роздано по шестидесяти боевых патронов. Однако до одиннадцати утра войска оставались в казармах. Только гарнизон дворца был на рассвете усилен двумя батальонами гренадеров и одной батареей. В полдень, когда Меттерниху доложили о возбуждении, царившем вокруг Дома сословий, и о том, что рабочие движутся из предместий в город, он приказал немедленно ликвидировать «беспорядки» силой. Тотчас были выставлены вооружённые заслоны, чтобы помешать рабочим проникнуть из предместий во внутренний город. В то же время войска стали занимать позиции, охраняющие доступ во дворец. Ведущие от Краснобашенных и Каринтинских ворот улицы и примыкающие к ним переулки были перегорожены. Это были главные пути сообщения с центром рода. Повсюду толпились люди, и навстречу войскам неслись шумные, негодующие возгласы, издевательства, насмешки, свистки и шиканье… Сквозь толпу с трудом протискивались солдаты, расставляя караулы. Налицо были представители всех родов войск. Бастион и главные караулы вокруг дворца были заняты артиллерией, около орудий выстроилась прислуга с зажжёнными фитилями. Сообщение между отдельными частями войска поддерживали патрули и ординарцы. Город сразу преобразился, принял зловещий вид.

По распоряжению полиции спешно закрывали магазины, запирали и заколачивали ворота и двери домов. Фиакры[35], перегоняя друг друга, торопливо покидали места стоянок.

Возбуждение росло с каждой минутой. Одного вид этих военных приготовлений было достаточно для того, чтобы вызвать безграничное возмущение населения.

Однако народ не помышлял о вооружённом столкновении, до тех пор пока войскам не был отдан приказ очистить от манифестантов двор Дома сословий и прилегающие к нему улицы.

В начале второго часа через Малые Францевские ворота и площадь Миноритов на Херренгассе двинула рота итальянских гренадеров. Их встретили улюлюканье и свистом. Перед Домом сословий им пришлось остановиться: толпа не расступилась перед ними. Задние ряды манифестантов нажимали на передние, подступившие к солдатам плотным кольцом. Началась такая давка, что солдатам едва удавалось удерживаться на месте. О сохранении строя нечего было и думать.

— Штыки вниз! — крикнули из толпы.

Испуганный настроением толпы, боясь, что она его раздавит и сметёт, молодой офицер послушно приказал своим солдатам повернуть ружья прикладом вверх.

Этот первый успех ободрил манифестантов. Многие из них не слыхали приказа офицера, истолковали поведение гренадеров как их солидарность с народом и бросились к ним с братскими приветствиями. Но гренадеры растерянно молчали, не выражая ни сочувствия, ни враждебности. Тогда их стали осмеивать, осыпали ругательствами. Итальянские солдаты не понимали, когда к ним обращались немцы, венгры, поляки или чехи на своём родном языке. Они недоумевающе посматривали на командира, который думал только о том, как удержать на месте свой отряд. Офицер не решился пустить в ход оружие и после некоторого колебания предпочёл увести солдат. С трудом они выбрались из толпы и отошли в беспорядке на Штраухгассе. Это беспорядочное отступление гренадеров сопровождалось победными кликами толпы.

Франц стоял, прижатый толпой к стене здания на Херренгассе, озадаченный неожиданным для него поворотом событий. Он силился понять причины, превратившие безоружную манифестацию в грозное волнение. Кто в этом повинен? Исчерпаны ли были мирные пути, в которые он верил? И как случилось, что сам он, вначале принявший такое горячее участие в движении, вдруг оказался стоящим в стороне пассивным созерцателем, одним из тех венских обывателей, которые тысячами высыпали на улицы поглазеть на манифестацию?

«На чьей же я стороне? — спрашивал себя Франц. — Оставаясь безучастным, не оказываю ли я моральную поддержку тем, кто охраняет старый порядок?.. Нет, нет, только не это!» Мелькнувшая мысль привела его в трепет.

Вдруг Франц услышал ружейный залп со стороны Ландгаузгассе. В неясном предчувствии надвигающейся катастрофы он ринулся вперёд, стремительно прокладывая себе путь. Вскоре он очутился у площади Миноритов. Зрелище, представшее перед ним, потрясло его: батальон сапёров со штыками наперевес, заняв всю ширину улицы, медленно, но неудержимо продвигался вперёд, а толпа, рассыпавшаяся в разные стороны, оглашала воздух отчаянными криками. Безоружные люди старались найти спасение в бегстве, но сапёры накидывались на них, рубили и кололи бегущих. Тела убитых лежали на булыжной мостовой.

Ошеломлённый Франц уцепился за фонарный столб и стоял как вкопанный. Его толкали, ему наступали на ноги, но он видел перед собой только трупы, разбросанные там и сям на очищенной теперь от людей улице.

А поодаль, окружённый свитой, неподвижный, подобно статуе, восседал на коне эрцгерцог Альбрехт. Вся фигура его выражала непоколебимую уверенность в незыблемости габсбургского дома. Ветер тихо колебал зелёные перья на его шляпе-треуголке.

Франц переводил растерянный взгляд с надменного лица эрцгерцога на бездыханные жертвы его злодеяний. Внезапно в воздух взвился клетчатый платок, порывом ветра сорванный с мёртвой головы. Распущенные пряди седеющих женских волос всколыхнулись и упали, прикрыв побелевшее лицо.

Франц задрожал. Смутное воспоминание промелькнуло вдруг в памяти. Он рванулся вперёд. Его неудержимо манили знакомые, но не узнанные черты. Ещё шаг — и Франц замер: распростёртая лежала на мостовой мёртвая Эрна…

Взгляд Франца остановился на самодовольном лице эрцгерцога. И юноша вдруг весь преобразился: вмиг исчезли расслабленность и сомнения. Он рывком подался вперёд, схватил с земли деревянный обломок, выпрямился во весь рост, размахнулся и швырнул… Деревяшка, задев зелёное перо, сбила с головы эрцгерцога генеральскую треуголку.

Всё это продолжалось лишь короткие секунды, но на толпу гонимых и расстреливаемых людей произвело неописуемое впечатление. Крики: «К оружию!», «Месть!», «Смерть палачам!» — неслись теперь со всех сторон. И люди, только что бежавшие в панике, остановились и стали вооружаться всем, что попадало под руку.

Несколько человек подняли полицейскую будку и с такой силой швырнули её на землю, что она с треском разбилась на мелкие части, подняв облако пыли. С криками: «Ура!» — люди подбирали обломки. Рядом разбивали пожарную лестницу: штанги с заострёнными концами оказались в руках возбуждённых людей грозными пиками. Люди хватали железные прутья лестницы и устремлялись навстречу солдатам. Те же, не подчиняясь более приказам начальников, поворачивали ружья прикладами вверх.

Взбешённый эрцгерцог приказал драгунам врезаться в толпу и во что бы то ни стало её рассеять. Но и перед драгунами не расступилась толпа. Люди падали под копыта коней, но не хотели отступать… Драгун стаскивали с сёдел и на их лошадей сажали раненых. Сметая солдат, толпа устремилась к дворцу. Ворваться туда и говорить с самим императором — такова была сейчас цель, и едва ли кто ясно представлял себе, что ожидает их во дворце, как встретят там требования народа.