Марк Ефетов - Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести Страница 45

Кто знает, может быть, Костя и стал бы отличником по истории, увлёкшись первым уроком Ираиды Андреевны, если бы не помешала двойка. А получил он её из-за хронологии. Штука эта, надо сказать, такая трудная, что просто так, без усилий и упорства не даётся.

ДВОЙКА

Началось всё, правда, очень хорошо. Учительница спросила Костю, в каком веке была Великая Отечественная война. Костя задумался, а Ираида Андреевна тут же задала вопрос:

— В каком веке мы живём?

— В двадцатом, — ответил Костя. — И Великая Отечественная война была тоже в двадцатом веке.

— Правильно, — кивнула головой Ираида Андреевна. — Хорошо.

И у Кости стало очень хорошо на душе. Оттого ли, что он правильно ответил и учительница похвалила его, или потому, что он, Костя, живёт в том же веке, когда была Великая Отечественная война.

Да, на этот вопрос Ираиды Андреевны он ответил. Но дальше дело пошло куда хуже. Вопросы, правда, тоже были связаны с войнами, но тут Костя оказался не на высоте.

В каком году монголо-татарские завоеватели во главе с ханом Батыем двинулись на Русь? Когда была битва на Чудском озере? Когда в летописях впервые упоминается Москва?

Все эти годы надо было знать так же точно, как знаешь, сколько тебе лет, какой номер школы, где учишься, на какой улице живёшь, номер дома и квартиры.

Номер дома, квартиры, школы и свой возраст Костя знал отлично. Разбудить его среди ночи и спросить — он не ошибётся. А вот на уроке, когда Ираида Андреевна спросила Костю год битвы на Чудском озере, он понёс такую чушь, что учительница прервала его:

— Погоди, Сахаров, подумай.

Костя молчал.

Ираида Андреевна сняла пенсне и принялась вытирать стёкла; это она делала, когда волновалась. Теперь, без пенсне, она видела Костю как бы в тумане. Черты его лица расплылись, и ей показалось, что это один из её сыновей. Тот тоже, когда был озадачен, стоял так, чуть приподняв одно плечо.

Косте подсказывали, и от этого в классе слышалось жужжание, точно здесь летал шмель.

Неожиданно Костя тряхнул головой, будто отмахнулся, и сказал:

— Не надо!

Ираида Андреевна надела пенсне:

— Что — не надо?

— Это я им, Ираида Андреевна. Я же не знаю этого самого… даты, когда что было. Можно я сяду?

— Садись, Костя. Я надеюсь, что ты выучишь хронологию и исправишь отметку. Да?

— Угу, — произнёс Костя и медленно пошёл к своей парте.

«Двойка, — думал он. — Надо же! А с двойкой в исторический кружок и соваться нечего. А на раскопки пускают только кружковцев. Эх!..»

«ИДУ НА ВЫ!..»

В школьном дворе на переменках шла война между «ушкуйниками», грабившими в древние времена прохожих, и «воеводами». В это время гремели деревянные мечи, летели с голов картонные шлемы и то и дело слышался боевой клич «ушкуйников»:

«Сарынь на кичку!»

Здесь Костя бывал одним из первых. Он кричал громче всех, носился из конца в конец школьного двора. И куда только девались при этом его неповоротливость и медлительность? Он и на уроках истории был теперь совсем другим: не сидел, втянув голову в плечи и уткнувшись глазами сквозь очки в крышку парты так, будто видел её впервые. Нет, теперь Костя то и дело поднимал руку: «Спросите меня».

И дома у него всё шло не так, как раньше, а, как говорится, наоборот. Раньше мама, как большинство мам, по вечерам спрашивала:

«А ты сделал уроки?»

И Костя отвечал:

«Угу».

Но Костину маму, Регину Михайловну, как многих мам, это междометие не удовлетворяло, и она говорила:

«Покажи».

И тут начиналась торговля:

«Да я успею. Я во двор только на полчасика. Да я всё знаю. Меня завтра спрашивать не будут. У нас спрашивают по алфавиту, и до моей буквы ещё далеко… Да я, мамочка…»

И вот всё изменилось. Теперь Регина Михайловна говорила:

«Костя, хватит сидеть за столом. Пошёл бы погулять перед сном».

Костя опять произносил своё «угу», но теперь оно означало совсем другое. Дескать, я ещё посижу за книжкой, а гулянье успеется. Не мешай.

Да, Костя готовился к осуществлению своего плана, не жалея времени и сил и даже изменив своей обычной медлительности. Но всё равно, нет-нет, а сомнение охватывало его: удастся ли ему попасть в исторический кружок?..

Чего не сделаешь ради поставленной перед собой цели! Костя засел за историю, стараясь за несколько дней догнать недоученное. Можно ли так поступать, хорошо ли это? Не о том сейчас речь.

Костя воображал себя русским воином в кольчуге…

Всю неделю Костя воображал себя русским воином в кольчуге, которая была надета поверх полотняной рубахи. Голову прикрывал шлем — не картонный, как у мальчишек, игравших во дворе, а настоящий, из железа. Косте даже казалось, что он ощущает тяжесть этого шлема. А может быть, от усиленных занятий историей у него просто болела голова.

В своих мечтах Костя рубился в бою тяжёлым мечом, стрелял из лука и самострелов, вытаскивая острые стрелы из колчана.

Костя читал страницу учебника, снимал очки, закрывал глаза, и вот уже он скачет по льду Чудского озера или бьётся на поле Куликовом с войсками Мамая.

В эти дни мечтаний Костя побывал в широких степях у берегов Каспийского и Чёрного морей, где жили хазары и печенеги. Он слышал, как бесстрашно князь Святослав предупреждал врагов: «Иду на вы!..»

В долгих походах Костя вместе со всеми воинами спал на земле, прямо под звёздами, а подушкой ему служило скрипучее седло. Он обедал кониной или мясом зверей, которое пахло дымными углями. Воины любили его, как любили они Александра Невского, и вместе с Костей смело врубались в ряды врагов, сбивая их с коней, топча и обращая в бегство.

И даже во сне Костя продолжал рубиться с врагами, скакал на лошади, стрелял из лука и пращи…

— Костя! — Мама трясла его за плечо. — Оторвись от книжки. Марш во двор!

Иногда Костя слушался маму.

Он закладывал раскрытую книгу промокашкой, вставал, потягивался и уходил на улицу. Но и сюда история шла вместе с ним.

В вечернем сумраке, как сквозь туман, виднелись контуры кремлёвских стен. Тишина. Вдруг в эту гулкую тишину врезался скрипуче-грохочущий звук старого грузовика, что прошёл по площади. Машина громыхала своими дряхлыми суставами и болтающимися в кузове железными бочками. Известно: от пустой бочки, особенно железной, много шуму. Но Косте в этом шуме слышится иное…

…С кремлёвских стен летят вниз, на головы врагов, юркие стрелы, громадные камни и брёвна, горшки с углями, железные колёса и кузнечные молоты — всё, что под руки попало.

Вот уже на каждой улице Новгорода бой.

Высоко вздымается в небе рыжее пламя, голосят женщины. Но не сдаются врагу ни женщины, ни старики, ни дети. И Волхов темнеет от крови. Рыжие его воды текут из Ильмень-озера мимо горящего города.

А набат громко бьёт и бьёт: бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Нет, новгородцы не сдаются врагу, хотя в каждом переулке груды тел, как срубы для новых изб, хотя дым и гарь стоят над городом и сажа падает на кремль, на воинов, живых и мёртвых, как чёрный снег.

Бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Множество новгородцев побито, но и силы врага иссякают. А тут из засады вылетают всадники и рубят врага с тыла. Молча бьются воины. Только слышно — звенят мечи, храпят кони, глухо падают всадники, как туго набитые мешки!

Бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Набат не знает отдыха, не знают отдыха и бойцы до той самой поры, пока не повержен враг, не освобождена новгородская земля, пусть истерзанная, кровью залитая, но близкая, как мать, — любимая, родная русская земля.

И снова тишина. Костя слышит, как бьют большие башенные часы: бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Надо идти домой. Пустынны прямые, широкие улицы города. Прошуршит по асфальту поздний автобус, и снова тишина. А Косте слышится треск мотоциклов. Гитлеровцы разъезжаются по Новгороду, обливают дома керосином, поджигают факелами. Пылают дома, старинные церкви, превращённые фашистами в конюшни, с треском лопаются и осыпаются древние фрески — замечательные картины.

Но вот уже катится по улицам города русское «ура-а».

Грохочут танки, наступают советские воины, гонят захватчиков, гасят пожары.

Костя смотрит на площадь перед новым большим Домом Советов и вспоминает прочитанное в истории. Для Кости Великая Отечественная война советского народа — история: его, Кости, в те годы ещё не было на свете. Но он теперь знает: после ухода гитлеровцев на Софийской стороне Новгорода сохранился, можно сказать, только кремль. Над кремлёвской стеной у звонницы в день освобождения Новгорода было водружено наше боевое красное знамя. Здесь навстречу нашим воинам вышло несколько жителей города: обросшие, почерневшие, измождённые. Они скрывались в подвалах разрушенных домов.