Равиль Бикбаев - Кундуз-Гардез. Бригада уходит в горы Страница 45

— Да? — П*** чуть опешил, спросил, — Верно? — злобно матернулся, быстро решил, — Пойду и начальнику штаба доложу, я им б…м покажу как офицеров голодом морить…

Пропавшие ящики с доппайками в тот же вечер нашли, а кладовщик в дурака играл: «ой забыл что убрал, ой инвентаризацию не провел, ой не подумал, виноват исправлюсь». Про три пропавших ящика он уже и не заикался. Сильно забывчивого кладовщика отмудохали товарищи офицеры и перевели служить в четвертый батальон, а мой взвод досыта пожрал. Дристали они правда потом с денёк, но ничего, это дело житейское, уж лучше от обильной и жирной пищи животами пострадать, чем чахнуть с голодухи. Вот как учатся воины боевой науке, не по дням, а по часам постигают военное дело, все влёт ловят. Одно слово молодцы! А кто их учил? Вот то-то и оно.

Уже дома участь в институте, я с искренним изумлением узнал, что точно такой же методики в обучении бойцов придерживались спартанцы. Там тоже молодых воинов в качестве боевой подготовке поощряли самостоятельно добывать пищу. Не верите? А вы первоисточники по истории древнего мира прочитайте, там об этом черным по белому написано. Так что ж это значит мои ребята вроде спартанцев были? Путь это и нескромно, но я считаю, что десантники с нашей бригады пошустрее были. Спартанцев с детства к военной службе готовили, а мои ребятки только второй месяц как от мамкиных юбок оторвались и службу тащить стали. И потом вы вот только послушайте:.

Приходит рота с тактики, личный состав весь вымотанный, замерзший, мокрый, солдатня злая до чертиков. Мечтаем согреться и обсушиться Вваливаемся в палатки, а там холодина. Продрогший дневальный в шинели стоит и чуть не плачет, не смог растопить чугунную печку, не горит мокрый уголь, нет дров на растопку. Палатка промерзла, а дневальный потупив голову и виновато шмыгая носом готов принять заслуженную кару. Его сразу вся рота растерзать готова. А пацан дневальный с отделения Лёхи. Стал быть Лёхе судить его и карать.

— Смотри, — показывает расстроенному мальчику Лёха и достает из лотка с минами дополнительный минометный заряд: промасленный бумажный сверток с порохом.

Разрывает колечко заряда и порох в печку на мокрый уголь высыпает, штык — ножом вскрывает патронный ящик, два цинка с патронами отбрасывает, сухие дощечки ящика расщепляет на растопку, промасленную всю в крапинках пороха бумажку поджигает и… через полчаса печка вся малиновая от жара, по палатке теплый воздух волнами гуляет. Все уже разделись до белья, верхняя одежда сушится, скоро ужин, благодать.

— А вот теперь, — сурово объявляет Лёха счастливому пацану дневальному, — Запомни! Еще раз будет печка холодной, я тебя урою. Понял?

Могут спартанцы, лютой зимой в чужих горах одними щитами и мечами огонь развести? Нет! По крайней мере мне из истории такие случаи неизвестны. А вот наши ребята запросто сумеют военное снаряжение не по назначению использовать, так сказать при острой нужде «перекуют мечи на орала». А печки у нас в палатке с тех пор жару достаточно давали.

В конце декабря пообвыкли ребята, приноровились, кое-чему выучились, пора образование солдатское заканчивать, пора вам ребята крови и пороха понюхать.

Первый выход он учебный был, вот только солдатики об этом не знали, было решено по кишлакам, что рядом располагались, маршем пройти, как говорится себя показать и на них посмотреть. Учебный то он учебный, но в Афгане никогда не знаешь когда и на кого напорешься. Поэтому собирались, как на боевую операцию, боеприпасы, пайки, разбивка бойцов по боевым группам, все как положено.

— Родной! Ты зачем сухпаек выкинул, а в РД патронов и гранат напихал?

— Товарищ сержант, так вдруг не хватит! Что же мы без патронов делать будем?

Мне смешно, а воин серьезный такой. Видит воин кровавый бой, вот кончились у взвода боеприпасы, а враг все ближе и ближе, и он достает предусмотрительно захваченные лишние патроны и гранаты, и спасает весь взвод. Со слезами на глазах благодарит его товарищ сержант, «спасибо солдат» — говорит ему ротный, к ордену его представляют, и все им восхищаются. Боже ж ты мой, ну какие это знакомые симптомы, а раз так то неси мальчик свои патроны, неси, следующий раз, ты их выкинешь, а наберешь хлеба и консервов.

— Взвод! Слушай мою команду! Верхнюю одежду снять, приторочить к РД. Сам бушлат и ватные штаны снимаю и к ранцу привязываю. В декабре в горах минус двадцать, да ветер тысячами ледяных пуль пронизывает, в декабре в горах снега по пояс, а когда и по грудь. Да как же мы в одном х/б пойдем? Да вот так! Только так и надо ходить, чтобы от холода и ветра не умереть, налегке надо ходить, чтобы силы были, что бы на привале или в засаде сухую одежду на мокрое и потное х/б одеть, чтобы не загнуться, вытерпеть, дойти и вернутся в родные палатки, к печке «буржуйке» да к кухне батальонной.

— Твой взвод головной заставой пойдет, — говорит мне ротный, пока он сам третьим взводом командовал, мы только передовыми и ходили, советует:

— Ты особенно ребят не нагружай.

— Не учи ученого, — огрызаюсь я.

— Да? — злится П***, - А тебя кто учил? Ученый ты наш! Забыл умник, как сам щенком беспомощным под ногами путался.

— Ты с училища приехал, не лучше меня был, — возражаю, — сам первые операции болтался как…

И не договариваю, что было то прошло, я уже давно не щенок, а он… его мы по праву считали лучшим офицером бригады. Высшую воинскую награду он получил, уважали его ребята, все с кем ему служить довелось. Да и не только мы — солдаты, даже штабные его уважали, с мнением его считались. Сколько раз он выводил нас из тупиков, когда сбивались с пути в незнакомый горах, сколько раз воевали под его командой. Знания свои на опыт этой войны помножил, вот и был третий взвод батальонной разведкой, и не разу по нашей вине не попадал в огневой капкан, наш батальон. Еще уважали мы тебя Сашка П*** за то, что не было в тебе ни капли гонора офицерского, и ел ты с нами на операциях с одного котелка, и пару раз поминая погибших ребят водку с одной кружки пил, но при этом каждый, даже вконец оборзевший дембель, точно знал — ты командир, и приказ свой любого выполнить заставишь.

— Ты понял! Ребят не перегружай, — повторил П*** и отошел к другим взводам.

Первые километры марша настороженно шли бойцы, в снегу тропу для роты топтали. От х/б пар валит, горячим солдатским потом обливается на двадцати градусном морозе и ветру, третий взвод. А потом… Потом поникли головы у ребятишек, не по сторонам, под ноги смотрят, и думы все об одном: «Когда привал? Когда же вы сволочи объявите: Привал!» Не скоро еще мальчики, не скоро. До ночи нам топать, терпите.

— Это сигнальный огонь, — показываю ребятам со своей группы, небольшой продолговатый цилиндр пирофакела, — он горит три минуты, ночью этим огнем мы показываем, «свои», только не спутайте сигнальный огонь с сигнальными ракетами.

После двенадцати часового марша по горам попадали на снег солдаты, но сначала, как и положено, огневые позиции оборудовали. Бушлаты и ватные штаны отвязали, оделись в сухое, портянки перемотали. Вот и нормально, жить можно. Вот только как в горах в снегу, пищу разогреть и горячего похлебать?

— Дальше смотрите, — я достаю котелок, бросаю туда чистый снег, чайную заварку и сахар, срываю запал сигнального огня, ярко сильно вспыхнуло пламя, подношу к котелку, минута и растаял снег, заварился чай. Готово, можно пить, горячий, крепкий, бодрящий, полный глюкозы напиток.

— У каждого из вас есть сигнальный огонь, как его использовать я показал, — оглядываю обступивших меня солдат, — к приему пищи приступить! Только не пожгите друг друга. А ты придурок, — это я тому солдатику, что сухпай выкинул, а патронов с гранатами набрал, говорю, — садись со мной и жри. Да не выделывайся ты, если не поешь горячего зимой в горах, то сдохнешь. Ешь, давай.

Ну, вот уже и сутки пошли, как мы вышли. Втянулись бойцы, попривыкли, если уметь то и в горах на снегу выжить можно, и горячую пищу добыть. Подучились солдатики выживать, подучились.

— Ложись! В укрытия ползком, да тихо не шуметь, — шепотом отдаю команду.

Заметил, что метрах в пятистах от нас по склону соседней горы редкой цепочкой в колонну по одному, идут человек двадцать, вооружение винтовки и автоматы. Нагружены мешками — вьюками, тяжело идут. По укрытиям расползлись солдатики, все как учил, молодцы.

— Сержант! Люди! С оружием, — задыхаясь от волнения, шепчет мне лежащий рядом боец.

— Сам вижу.

Нет, вы только посмотрите на этого пацана, личико все красными пятнами пошло, такой весь взволнованный мальчик, уже и «товарища» при обращении пропустил, совсем к службе привык, это хорошо. Тихо отдаю команду:

— Приготовится… прицел постоянный… Огонь!

Из пятнадцати стволов длинными очередями, стали бить по колонне духов.

— Огонь! Огонь под такую…. Огонь!