Владислав Крапивин - Рассказы Страница 49

— Так мы и спрашивать не будем…

Окошко находилось под самой крышей. Оно было без стекла, но подняться к нему с земли ни за что не удалось бы.

— Можно с крыши, на веревке, — предложил Тоник. — Только надо когда стемнеет, чтоб никто не видел… А то мне здорово влетит от брата за такую акробатику.

В чулане было совершенно темно. Славка включил фонарик и огляделся. У одной из стен стояли какие-то ящики, на полках громоздилась старая посуда и пыльные книги. В углу Славка заметил черный горбатый сундук, обитый ржавыми железными полосами.

Он поднял тяжелую крышку. В сундуке лежала стопка журналов, настольная лампа с порванным абажуром, расколотый письменный прибор из мрамора и другие ненужные вещи. Славка лихорадочно перерывал их. Наконец, рука его нащупала что-то гладкое, и Славка, замирая от волнения, вытащил плоскую деревянную коробочку. В темной глубине полированной крышки маленькой искрой горит отблеск фонаря. Вот она, свидетельница загадочных событий, происшедших почти целый век назад! Она видела парусные корабли и дальние страны.

Никаких бумаг Славка не нашел, только вытащил из-под журналов кожаные корки тетради. По формату переплет подходил к листам, которыми была оклеена стена. Но он был пуст, и Славка хотел уже бросить его обратно, как заметил вдруг на внутренней стороне подпись, сделанную знакомым почерком: «А. Смоленский».

«Смоленский… Смолин… И почерк тот же, и фамилия похожа, думал Славка. — Но почему она так знакома?»

И вдруг он вспомнил. Вспомнил, что есть в городе небольшая зеленая улица. Улица Смоленского. И еще вспомнились светлые прищуренные глаза под козырьком морской фуражки и скупые слова под большой фотографией в одном из залов городского музея:

«Александр Николаевич Смоленский. Выслан в наш город из Одессы за революционную пропаганду среди моряков торгового флота в 1907 г… Активный деятель подпольной большевистской печати. Погиб во время боев с колчаковскими бандами».

Славка закрыл сундук и выпрямился. Теперь он знал, чьей рукой написаны загадочные страницы.

Сунув тетрадный переплет за ремень, а табакерку в карман, он вскарабкался по ящикам под самый потолок, где в маленьком оконце слабо светилось ночное небо.

— Тоник, давай, — негромко крикнул Славка, высунувшись в окошко. Сверху, с крыши, спустился толстый электропровод, который Тоник на время позаимствовал у брата. Обвязав кабель вокруг пояса, Славка выбрался наружу.

Встав на нижний карниз окна, он закинул руку на выгнутый край железного кровельного листа и стал подтягиваться.

Проржавевшее железо разогнулось совершенно неожиданно. Локоть соскользнул, Славка откинулся назад, и ноги сорвались с карниза. Теперь он висел лишь на проводе, который нестерпимо резал грудь и спину.

— Славка! — окликнул его с крыши Тоник. — Ты что, сорвался? Меня так дернуло, что чуть пополам не перерезало.

— Я сейчас, — выдохнул Славка, пытаясь ухватиться за край окна. Но не мог. Теперь окно было выше головы.

— Слушай, кажется, мы сейчас полетим, — довольно хладнокровно сказал Тоник. — Я не удержусь.

Славка представил, как Тоник лежит на крутом скате, обвязавшись кабелем, и судорожно цепляется за гребень крыши. Падать ему пришлось бы не на ноги, а вниз головой, и с большей высоты, чем Славке.

— Ты скорей, у меня железо гнется, — снова заговорил Тоник.

— Я сейчас! — крикнул Славка и оставил бесполезные попытки дотянуться до окна. — Сейчас! Еще секунду продержись.

Он вынул из кармана перочинный нож, открыл его зубами и принялся пилить тупым лезвием кабель, стараясь не думать о том, что висит в пяти метрах от земли. Славка всегда боялся высоты.

Он упал на четвереньки и сразу вскочил. Удар о землю оказался слабее, чем Славка ожидал. Только звенело в ушах и слегка болели отбитые ступни. Лезвие ножа захлопнулось само собой и глубоко разрезало палец.

— Ты что, оборвался? — послышался голос Тоника. — Ты жив?

— Жив, — сказал Славка, зажимая порез, — Спускайся. Я нашел табакерку…

Через полчаса, когда Славка рассказал о своем открытии, они расстались.

— Знаешь… ты хороший товарищ, — сказал Тоник чуть смущенно, прежде чем уйти. — Я бы здорово треснулся с крыши…

— Брось ты, — отмахнулся Славка. — Знаешь что? Оставь пока табакерку у себя. Завтра я зайду…

На следующее утро, придя к Тонику, Славка узнал о его несчастье.

— Эту историю во всех подробностях я узнал гораздо позже, — сказал Виктор, кончая свой рассказ. — На аэродроме Славка объяснил мне лишь самое главное. Когда он кончил, я задал вопрос:

— Табакерка у тебя?

Славка протянул мне ее и спросил в свою очередь:

— А теперь вы возьмете Тоника к морю?

Я не торопился с ответом, внимательно разглядывая его находку. Наконец сказал:

— Возьму… Но при одном условии: если ты отдашь мне эту вещь.

— Зачем она вам? — удивился он.

— Зачем! Для табака, — усмехнулся я.

Славка пожал плечами и, подумав, ответил:

— Берите.

— А Тоник согласится? Ведь вы ее вместе искали.

— Согласится. Ему что? Он и так счастливый.

— Это почему?

— Конечно, — сказал Славка. — К морю едет. Я бы за это что угодно не пожалел, не то что табакерку.

Тогда я и подумал: «Почему бы не сделать счастливым еще одного человека?»

Виктор затянулся трубкой и замолчал. Я с любопытством посмотрел на него.

— Твои сбережения на мотоцикл, верно, пошли прахом?

Он усмехнулся.

— Ерунда… Но если бы ты знал, чего стоило уговорить Славкиных родителей отпустить его со мной!

— Ты это хорошо сделал, конечно, — сказал я. — Но объясни, зачем ты отобрал у мальчишек дорогую им вещь? Маленький ты, что ли?

Виктор достал табакерку и подцепил ногтем пластинку медной защелки так, что стала видна ее обратная сторона. Я разобрал выгравированные на меди маленькие русские буквы: «фабрика И. Крамер».

— Каждую минуту ребята могли обнаружить клеймо и понять, что эта штука никогда не была в Австралии. Думаешь, это было бы для них лучше?..

Мы медленно шагали по берегу. Я продолжал разглядывать табакерку, а Виктор с равнодушным видом сосал трубку.

— Вот что! — сказал я, наконец. — Если ты боишься рака легких, то брось курить вообще. А табакерку отдай ребятам. Ты ненаблюдателен, иначе заметил бы, что замок сюда поставлен гораздо позже, чем сделана табакерка.

С этими словами я вытряхнул табак.

— Сумасшедший! — закричал Виктор. — Это «Золотое руно»!..

Однако я отмахнулся от него, потому что в этот момент заметил на внутренней стороне крышки искусно вырезанный, но уже почти стершийся маленький вензель: латинскую букву «N». И неожиданная мысль поразила меня.

— Ведь старик туземец говорил Смолину: «Норфольк»! — вспомнил я.

— «Норфольк»… Ну и что же?

Прошло два года. История с табакеркой стала постепенно забываться. И вот однажды, перелистывая вечером какой-то исторический журнал, я наткнулся на такие строчки:

«Пролив, отделяющий остров Тасманию от Австралии, носит имя Джорджа Басса. Вместе с лейтенантом Флиндерсом морской врач Басе в 1798 году обошел вокруг Тасмании на маленькой, водоизмещением в двадцать пять тонн шхуне. Это было великим открытием. Жители Сиднея восторженно приветствовали вернувшихся путешественников. Шхуна „Норфольк“ была поставлена на вечный якорь в бухте Порт-Джексон и стала музейным экспонатом. Из ее деревянного киля выточили несколько табакерок. Эти вещи бережно хранятся владельцами. Ценятся они на вес золота…»

Дальше я не стал читать. Схватив журнал, бросился к моим друзьям.

— Так вот откуда наша табакерка… — задумчиво произнес Славка.

— Это-то мы узнали, — возразил Тоник. — Одно теперь неизвестно, как такая редкая вещь попала к старику?

КРАСНЫЙ КЛИВЕР

В час пятнадцать, как по расписанию, появляется Владька. Он ставит у порога измочаленный портфель и старательно трёт о резиновый коврик подошвы. На меня старается не смотреть.

— Зашёл бы сначала домой, — сдержанно говорю я. — Хотя бы пообедал.

— Потом, — отвечает он. — Ладно? Я немножко посижу…

— Ну сиди, — обречённо говорю я, прекрасно понимая, что работать до вечера уже не придётся.

Впрочем, первые минуты Владька добросовестно соблюдает тишину. Сидит на краешке стула и почти не дышит. Разглядывает книжные корешки в шкафу. А я, тоже добросовестно, склоняюсь над статьёй, которую обязательно надо сдать в редакцию к следующему вторнику.

Потом на пол падает жестянка. Я оборачиваюсь. Владькины большущие глаза виновато смотрят на меня из-под берета, который он забыл снять. Затем мы оба переводим взгляд на жестяную баночку — виновницу шума.

— Что это? — спрашиваю я (имеется в виду: «Что это за жизнь? Дадут мне, в конце концов, спокойно работать или нет?»).