Жигмонд Мориц - Будь честным всегда Страница 49

«Дорогой папа, я уезжаю сегодня. Не беспокойтесь обо мне. Надеюсь, что сумею помочь нашей семье больше, чем помогла бы, занимаясь целыми днями мытьем посуды в угоду мадемуазель Виоле. Целую Вам руку.

Виола бросила письмо.

— Дрянь! — вскричала она и чуть добавила: — В первом классе понадобилось ей ехать! В первом классе! Мы тут с голоду подыхаем, вот-вот ноги протянем, а она путешествует в первом классе! Ей, дряни этакой, видите ли, не подходит третий… Ну, теперь-то я знаю цену этой барышне! Тьфу! Тьфу!

Миши сидел молча, переводя взгляд с одного лица на другое. Госпожа Дороги, как обычно, хранила молчание, только лицо ее стало еще бледней и безжизненней. Шани втянул голову в плечи и весь съежился. Илика перестала смеяться, насторожилась, как кошка. Личико у нее вытянулось от испуга и очень похорошело.

А господин Дороги покуривал себе сигару и улыбался в усы, словно даже повеселел немного.

— До свидания, дети, — встав наконец, сказал он.

— Неужели вы уходите? Как вы, отец, можете сейчас уйти?

— А в чем дело? — посмотрел он удивленно на дочь.

— Вы покидаете нас в такую тяжелую минуту!

— Не гневи бога, к чему беспокоиться об этой девочке? Я не тревожусь за ее судьбу. Разве ты не слышала, она же уехала в первом классе!

Виола смотрела на отца, глаза ее сверкали гневом. Она была точно восставший ангел в этой разорившейся, деградирующей семье.

После ухода господина Дороги все словно онемели. Да и о чем говорить? Им нечего было сказать друг другу. Белла, казалось, сплачивала эту распадающуюся семью.

Время шло. Мысли о театре все больше поглощали Миши.

Но он не решался встать и уйти, боясь, как бы не подумали, будто он явился сюда только для того, чтобы сообщить неприятную новость. И он спросил Шани, приготовил ли тот уроки на завтра.

Шани, хмыкнув, пробормотал, что письменную работу еще не сделал.

Вскочив с места, Виола принялась беспощадно его бранить:

— Тебе все равно надо учиться! Даже если эта подлая вертихвостка сбежала, я здесь, и хоть светопреставление начнись, а твои занятия должны идти своим чередом. И смотри у меня, если этот мальчишка не в состоянии с тобой справиться, я найму великовозрастного гимназиста, который палкой с двумя наконечниками будет вбивать науку в твою голову!

Илика так и прыснула: ее рассмешила «палка с двумя наконечниками», понадобившаяся для пущего устрашения Шани.

От занятий и насмешек в этом доме не спасешься. Мальчики достали учебники, и Миши это было на руку, поскольку он сегодня, разумеется, и не открывал их.

У Дороги он и поужинал. Ужин был очень вкусный, и Миши просто не понимал, почему здесь непрерывно твердят о голодной смерти, а на стол подают прекрасные голубцы.

В половине седьмого с тревогой на душе он отправился в театр.

Это был удивительный вечер, чудесный, волшебный, такой, что и описать невозможно. Лишь некоторые обстоятельства огорчали мальчика. Он как завороженный смотрел на сцену, где изображалась, по всей вероятности, модная лавка, — без конца мелькали белые цилиндры и неописуемо красивые девушки, бесстыдно сбегавшие с молодыми людьми. Из происходящего там Миши почти ничего не понимал, потому что никак не мог отделаться от двух мыслей: первая — что классный наставник не разрешил бы ему пойти на такую непристойную пьесу, а вторая — что в девять часов запирают ворота коллегии, и, если он до того времени не вернется в пансион, ему придется провести ночь на улице, и к утру он окончательно закоченеет. Или его возьмут на заметку, отберут матрикул, и тогда завтра он вынужден будет идти в деканат, что равносильно смерти.

Он сбежал после первого акта и, хотя было только восемь часов, со всех ног помчался в коллегию. Но сразу идти в пансион постеснялся, ведь там, безусловно, знают, что он пошел в театр, и спросят, почему так рано он вернулся.

Спрятавшись в старом здании, возле оратории, он сидел, поглядывая на ворота, пока, наконец, во двор с шумом не ввалились возвращающиеся из театра гимназисты.

Тогда, дрожа и лязгая зубами от холода, Миши прокрался к себе в комнату.

Все спали, но Лисняи проснулся и сердито спросил:

— Где вы шатались?

— Я был в театре, господин Лисняи.

— Зажгите свет.

Но у Миши так озябли руки, что он предпочел не возиться с лампой и попросил разрешения лечь в темноте.

Однако и в постели он долго не мог согреться, целый час пролежал без сна, пока не отошел немного и не собрался с мыслями.

«Господи, неужели Белла все еще едет в поезде?» — подумал он.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Утром, одеваясь, Миши обнаружил у себя в кармане десять форинтов.

Он готов был вскрикнуть от удивления, но побоялся издать хоть звук. Зажав ассигнацию в кулаке, спрятал ее в карман куртки и стоял в недоумении, покусывая губы: как попали к нему эти деньги?

Десять форинтов, вот так история! Вчера господин Тёрёк, вдруг осенило мальчика, беря у него чемодан, сказал, что шесть крейцеров за услугу мало, а десять форинтов как раз. Чтобы не мучиться угрызениями совести, этот негодяй подсунул деньги…

Миши так разволновался, что с трудом собрал учебники для предстоящих занятий.

Эта десятка жгла ему руки, не давала покоя… Он, разумеется, ее не вернет, купит башмаки за шесть форинтов, а четыре потратит на рождественскую поездку в деревню. Как нельзя кстати! Ботинки совсем прохудились. Счастье еще, что погода хоть и холодная, да сухая, а как начнется грязь, слякоть, на улицу не выйдешь, ноги промокнут, а ему ведь приходится бегать немало, чтобы заработать деньги.

Миши смущало, что в боковом кармане куртки ассигнация спрятана ненадежно: ее можно выронить, доставая носовой платок или еще как-нибудь, а если у него увидят десять форинтов, то… Смяв бумажку, он засунул ее в карман штанов, но тут же спохватился, вспомнив: однажды, когда у него не оказалось носового платка, он оторвал этот карман и вытирал им нос. В ужасе он стал отыскивать ассигнацию, и, хотя она провалилась довольно глубоко, ее удалось достать. Зажав десятку в кулаке, он вздохнул с облегчением. Но куда ее деть? Бросил взгляд на ящик стола, однако что будет, если служитель зачем-нибудь полезет туда? Самое лучшее — спрятать деньги в сундучок, в потайной ящичек, но, поскольку пропал лотерейный билет, могут устроить проверку. В книгу положить нельзя. Самое надежное — зашить в подкладку, как делал его дядя, сапожник, возвращаясь пешком из Румынии на родину, — Миши слышал как-то его рассказ… Но с делом этим долго провозишься, и еще неизвестно, как справишься. Где шить и чем? Правда, он привез из дому иголку, нитки, и однажды пытался зачинить распоровшиеся сзади по шву штаны, но лишь кое-как стянул дырку…

В восемь часов прозвенел звонок, и мальчики пошли в классы.

— А ты, Нилаш, почему не идешь? — спросил Шандор.

— Иду, да вот хочу кое-что прихватить…

Миши открыл свой сундучок и принялся усердно в нем рыться.

Но спрятать туда десятку он не решился и сунул ее в верхний карманчик жилетки, такой маленький, что она едва там поместилась. Миши обычно ничего туда не клал.

Спускаясь по лестнице, он пожалел, что не оставил деньги в сундучке: мало ли что случится в классе, вдруг станут его обыскивать или уголок ассигнации вылезет наружу? Он то и дело хватался за кармашек, проверяя, все ли в порядке.

И в классе он страшно нервничал, краснел, бледнел, сидел как на иголках — и все из-за нечестно присвоенных денег. Ничего страшного, уговаривал себя Миши, он взял лишь часть того, что причитается ему по праву.

— Деньги непременно найдутся!

Миши застыл, как громом пораженный.

Неужели найдутся деньги?.. Тогда позор держать в кармане эту десятку.

— Неужели? — пролепетал он.

— Папа пошел в полицию, — прибавил Орци, окончательно напугав приятеля, на лбу у которого даже выступил холодный пот.

И он принялся, захлебываясь, рассказывать вполголоса, что отец его, крайне возмущенный, заявил: он во что бы то ни стало добьется поимки этого мошенника. Вчера он уже разговаривал с начальником полиции, которого «держит в шорах»… Пусть Миши не волнуется, начальник все сделает…

— Ты почему вчера не пришел? — обратился он к Гимеши.

— Куда? — спросил тот?

— Ко мне.

— К тебе? Зачем?

— А ты разве не расписался?

— Где?

— На циркуляре.

— На каком таком циркуляре?

Орци с веселым недоумением взглянул на него.

— Ну, а ты расписался? — спросил он Миши.

— Да, да, — встрепенувшись, подтвердил тот.

— А, на том листочке! — вспомнил наконец Гимеши. — Я написал свою фамилию, но не понял зачем.

Тут Орци покатился со смеху, и даже Миши улыбнулся.

— Да это же был циркуляр председателя, — тихо проговорил Орци.

— Почему вы мне не сказали? — покраснев как рак, пробормотал Гимеши. — Ерунда какая!