Радий Погодин - Красные лошади (сборник) Страница 49

— Катя, хочешь эскимо? Мы тебе хоть десять штук купим, — и вытащил деньги из кармана.

Рэмка тоже вытащил деньги.

— Хочешь, правда купим?

— Откуда у вас столько денег? — спросила Катя.

— Лотерея… — Валерка помахал деньгами около носа, как веером, и опять похвастал: — У нас денег сколько хочешь, хоть сто рублей…

Катя встала, поймала его за руку.

— Мальчики, не нужно эскимо покупать. Давайте лучше купим настольный теннис для всего двора, а то вы всё по крышам лазаете.

Валерка и Рэмка переглянулись.

«Молодец», — подумал Рэмка.

Всю дорогу до магазина спорттоваров Рэмка шёл позади. Он смотрел себе под ноги, а когда поднимал глаза, то невольно замечал женщин в красных платьях и считал про себя.

Кроме настольного тенниса, ребята купили две маленькие трёхсотграммовые гантели — Кате в подарок.

— Это тебе, — сказали они, — будешь мускулы развивать. А завтра приходи во двор, мы тебя в настольный теннис научим.

Выходной день называется воскресеньем. Очень красивое слово, хоть и не совсем понятное. Наверное, он называется так потому, что неделя кончилась, всё плохое ушло и начинается новое, весёлое.

В душе у Кати словно раскручивалась пружина, которая сбросила одеяло, толкнула её с постели и поставила на пол. Кате хотелось перевернуться через голову, но она не умела. Поэтому Катя вскинула вверх руки и ногу. Она бы вскинула и другую ногу, но на чём же тогда стоять.

Она встряхнула простыни, застелила кровать, а сама думала: «По-моему, оба они хорошие. Оба красивые. Рэм очень честный, потому что больше молчит и глаза у него суровые. Он, наверное, будет учёным-атомщиком. Валерка тоже… У него глаза блестят, и говорить он мастер. Он, наверное, будет поэтом. Оба они сильные и ловкие. И не такие уж невоспитанные».

Катя достала из-под кровати гантели, стукнула их одна о другую и принялась упражняться, как учили её вчера мальчишки. Руки вверх. Руки к плечам. Руки в стороны. Приседание — руки перед собой.

Катин отец, когда приезжал из Североморска, тоже упражнялся по утрам с гантелями. Только его гантели очень тяжёлые. Когда отец уезжает, мама вытаскивает их в коридор по одной штуке и всегда ворчит:

— Дай ему волю, он всю квартиру железом загадит.

Папа по утрам всегда напевал песенку:

Пума рума ра,Пума рума ра.Оп-ля!

Катя размахивала своими лёгкими гантелями и пела, как отец:

Пума рума ра…

В комнату вошла мама.

— Иди завтракать, — сказала она. Увидела у дочки гантели в руках и нахмурилась. — Это ещё что?

— Мускулы развивать, — ответила Катя. — Это мне Валерик и Рэм подарили.

Брови у мамы приподнялись, глаза стали круглыми.

— Это которые у тебя бант отняли? С хулиганами дружбу завела.

— Они не хулиганы совсем. Они добрые. Они меня вчера конфетами угощали. И теннис купили для всего двора.

Мамины брови поднялись ещё выше. Она отняла у Кати гантели, хотела бросить их и, не найдя куда, положила в карман передника.

— Конфетами угощали! Скажите пожалуйста, какие отношения! Ты что себе думаешь?.. Рано тебе этим заниматься!

— Чем «этим»? — спросила Катя шёпотом и села на краешек постели. — Я ничем не занималась… Мы качались на качелях.

— Конфеты, качели, гантели, теннис — это уже слишком!

Мама села на кровать возле Кати.

— Это же улица… Где они деньги взяли? Ты подумала, откуда у них деньги?

— Не знаю… Они, кажется, в лотерею выиграли!

— Вот-вот, — почему-то обрадовалась мама. — Они украли облигацию «золотого» займа. Превосходная компания!

Катя съёжилась и притихла. Мама говорила во весь голос:

— Нужно вовремя пресечь, пока они не скатились совсем. Это твой долг! Они ещё могут стать честными…

Мама сняла фартук, больно ударив себя гантелями по колену.

— Одевайся! — крикнула она. — Сейчас же идём.

— Куда?

Катя шла за мамой по лестнице. Она считала ступеньки и бормотала про себя:

— Не может быть… Неправда…

У Валеркиной двери Катя заплакала:

— Я не пойду… Это неправда…

Мама схватила её за руку и силой втащила в Валеркину квартиру.

«Пинг-понг. Пинг-понг», — звенит целлулоидный мячик. Он скачет по столу с самого утра. Мячик можно колотить сколько хочешь, ему не больно. Но и у мячика есть запас прочности: грубый, неверный удар — и на мячике трещина.

Выходят во двор ребята — и прямо к столу.

— Кто последний? Я за вами.

Играют на вылет.

— Подходи! — кричат Валерка и Рэмка. — Теннис для всех. На всё общество!

Валерка и Рэмка поглядывают на Катино окно — очень уж долго она сегодня.

Из парадной вышел Валеркин отец.

— Вот что, голубчики, пойдёмте. — Он ухватил приятелей покрепче за воротники.

Когда отцы говорят такое, значит, ничего хорошего впереди не ждёт. Игра остановилась. Кто-то начал отвязывать сетку. Кто-то сложил в коробочку мячи и ракетки.

— Всё равно играйте, — сказал Рэмка.

— Теннис для всех, — добавил Валерка.

Они дёргались в отцовских руках, бормоча:

— А что мы такое сделали?..

Валеркин отец держал их крепко. Он провёл друзей мимо дворничихи. Дворничиха нахмурилась и сочувственно покачала головой. Он провёл их мимо управхоза. Управхоз почесал затылок. Ребята у теннисного стола дружно молчали. Малыши в песочнице отложили на время совки и формочки.

В большой комнате сидела Валеркина мать, Майя Петровна.

— Вот они, субчики, — пихнув мальчишек к столу, сказал отец.

— Мы работаем, времени у нас мало, но мы стараемся, чтобы ты стал хорошим человеком, — начала Майя Петровна, — а ты… — Глаза у Майи Петровны были красные и нос тоже. — Слушай, Александр, — сказала она мужу, — я не верю… Не могу я в это поверить…

— Сознавайся, ты у матери деньги стянул?! — загремел Валеркин отец на всю комнату.

Майя Петровна поморщилась.

— Тише, тише, — сказала она. — Если Валерий виноват, он сознается. Валерий, может быть, на вас кто-нибудь дурно влияет?

— Никто на нас не влияет! — горячо выкрикнул Валерий. — С Рэмкой мы с первого класса дружим, и никаких денег мы не брали, хоть режьте нас, хоть калёным железом!..

— Не кричи на родителей! — топнул ногой отец. — Ты ещё комар, букашка!

— Видишь ли, Валерий, — снова начала Майя Петровна, — нам сейчас рассказали странные вещи. — Она неуверенно потянулась рукой к столу.

Мальчишкам стало ужасно тоскливо. На столе возле вазы с тюльпанами лежали две маленькие чёрные гантели.

— Выворачивайте карманы! — скомандовал Валеркин отец.

Валерка и Рэмка подчинились. Они выложили на стол оставшиеся пятьдесят четыре копейки.

Майя Петровна глубоко вздохнула, поднялась с дивана и пошла в кухню.

Муж проводил её взглядом, горестно крякнул и подтолкнул мальчишек к дивану.

— Довёл мать, босяк… А ну, ложитесь!

Валерка лёг на диван, словно собрался вздремнуть, сунул в рот кулак и закрыл глаза.

— Меня вы пороть не имеете права! — запротестовал Рэмка. — Я не ваш сын… Мы ничего не сделали!

— Мой не мой, а ложись. Я тебя выдеру, твои же родители мне спасибо скажут. Ты думаешь, это приятное дело — вас, паршивцев, ремнём пороть?

Рэмка отскочил.

— Всё равно не дамся!

Валеркин отец подумал-подумал, потом вздохнул и, сняв ремень с брюк, нацелился Валерке по тому самому месту, в которое принято вкладывать основы морали и чести.

Валерка съёжился, засунул кулак поглубже в рот.

Рэмка вцепился в край стола.

— Обождите! — крикнул он. — Мы с Валеркой всё вместе делали, вместе и порите. — Он потеснил товарища на диване, засунул в рот кулак, на его манер, и промычал: — Нахиахи… (Начинайте.)

Вдвоём было спокойнее ждать, и ремень не казался страшным. Мальчишки потеснее прижались друг к другу, уставились в одно и то же пятнышко на диване и напрягли мускулы.

Но тут отворилась дверь. В комнату вбежала Майя Петровна с продуктовой сумкой.

— Подожди! — крикнула она мужу и, приподнявшись на цыпочки, зашептала: — Вот деньги, как это я их не заметила? Под газету завалились. — Она посмотрела на мальчишек с состраданием и спросила: — Вам больно, мальчики?

Отец отшвырнул ремень, проворчал зло:

— Слушаешь всяких дур…

— Да, да, — бормотала Майя Петровна, — они нам всё расскажут… Пойдём в кухню.

Ребята спокойно сопели. Они думали о чудовищном предательстве, о боли, которую можно причинить без ремня, ножа и калёного железа.

Валерка вытащил изо рта кулак, проглотил что-то раз в пять побольше кулака, солоноватое и стыдное. Проглотил с трудом, с большим усилием, но, может быть, поэтому глаза у него стали сухими и твёрдыми.