Лидия Чарская - Щелчок Страница 5

— Дяденька Андрон, а что, ежели в усадьбу его? Барышня раз навсегда приказали к ней доставлять всех увечных птиц и больных собак, — поднял нерешительно голос молоденький конюх Иван.

— Да ведь то животное, а это человек, и притом злостный человек: вор, конокрад, — запротестовали в два голоса Андрон и Антипка.

— Так тем пуще надо. Не погибать же душе христианской.

— Воровская у него душа, цыганская… Ну, да и впрямь, снести бы… Может, в усадьбе-то отойдет да скажет, куда лошадь девал. Несем-ка его в усадьбу, братцы!

И Андрон нагнулся над бесчувственным Орлей и с помощью конюха Вани поднял его и понес. Антип взял их лошадей за поводья, и печальное шествие двинулось по направлению к усадьбе.

Глава IX

Проснулся господский дом. В окнах его замелькали огни.

На террасе собрались все обитатели усадьбы: Валентина Павловна Раева с внуком Кирой и калекой-внучкой, хромой четырнадцатилетней девочкой Лялей, ходившей на костылях, их гувернантка, Аврора Васильевна, — пожилая сухая особа; француз, добродушный старичок мосье Диро, или «Ами», как его называли дети; репетитор белокурого черноглазого мальчика Киры, поразительно маленького для своих десяти лет, дальний родственник Раевых, студент Михаил Михайлович Мирский, «Мик-Мик» по прозвищу, данному ему самим Кирой, и другие.

Тут же были и три товарища по гимназии маленького Раева — дети бедных родителей, которых гостеприимная и добрая Валентина Павловна пригласила провести в Раевке лето: маленький, необычайно нежный, похожий на тихую девочку, Аля Голубин, сын отставной школьной учительницы; краснощекий, румяный, плотный крепыш, Ваня Курнышов, сын бедного сапожника, и синеглазый веселый, горячий, как огонь, одиннадцатилетний хохол-сирота — Ивась Янко.

Между мальчиками то и дело юлила небольшая фигурка двенадцатилетней девочки, с носиком-пуговицей, вихрастой головкой и бойким птичьим личиком, шаловливой, везде и всюду поспевающей. Это была Симочка — приемыш Валентины Павловны, выросшая в ее доме вместе с сиротами-внуками.

Няня Степановна и щеголеватый лакей Франц, у которого ничего не было немецкого, кроме его имени, тоже пришли на террасу разделить беспокойство своих господ.

Кира, прелестный изящный мальчуган, с короткими кудрями и глазами, похожими на коринки, волновался больше других.

— Вы поймите! Вы поймите! — обращался он то к одному, то к другому. — Бабушка мне его подарила! А они его украли! Гадкие, противные, злые цыгане!.. Мы проезжали, катаясь утром, мимо табора… Останавливались… А они так смотрели на Ахилла! Так смотрели!.. О, бабушка, бабушка! Да неужели же мы не найдем Ахилла, моего голубчика? Неужели не вернем?

— Будьте же мужчиной, Кира, — шепнул, приблизившись к своему ученику, Мик-Мик, в то время как Валентина Павловна, стараясь всячески утешить внука, гладила его кудрявую головку.

— Жаль, что я не поехал вместе с погоней! Я бы поймал вора, — неожиданно проговорил синеглазый красавчик Янко, вспыхивая от нетерпения.

— Как раз! Кто кого? Ты вора или он тебя? — шепотом насмешливо осведомился у товарища Ваня Курнышов.

— Ну, знаешь, благодари Создателя, что уж больно торжественная минута, а то бы я тебя…

И Янко незаметно щелкнул Ваню по его широкому, бойко задранному кверху носу.

— Ах, ты!.. — всколыхнулся тот.

— Тише, тише! Я слышу, сюда идут. Лошадиные копыта тоже слышу, — и бледная, тоненькая, хромая девочка Ляля, подняв пальчик, остановилась у дверей террасы.

— Идут! Господи Иисусе! И несут кого-то, — невольно крестясь, вставила свое слово Степановна, тоже выглядывая за дверь.

— Поймали! Вора поймали! Ура! — неистово, на весь сад, крикнул веселый Ивась и осекся, замолк сразу.

Двое мужчин с мальчиком, бессильно свесившимся у них на руках, подошли к террасе и положили бесчувственное тельце па ее верхнюю ступеньку.

Кучер Андрон выступил вперед и, волнуясь, передал в коротких словах обо всем случившемся.

— Вот он, воришка этот, либо мертвый, либо живой, не знаем. А лошадь исчезла, как в воду канула. Утром мы с Ваней обшарим весь лес… С парнишкой что прикажете делать, Валентина Павловна, ваше превосходительство? Куда нам велите доставить его? — заключил вопросом свою речь Андрон.

Бабушка подняла к глазам лорнет, взглянула на распростертое перед пей маленькое тело цыганенка, с курчавой головой, с сочившейся струйкой крови из раны на виске, и проговорила взволнованным голосом:

— В больницу его надо… Запрячь коляску и отвезти его сейчас же в больницу… Скорее!

— Ах, нет! Не надо в больницу!.. Он умрет по дороге! Смотрите, какой он бледный жалкий и весь в крови!

И хромая девочка наклонилась над Орлей.

— Бабушка, милая, дорогая, не отсылайте его от нас!.. Я выхожу его… Может быть, он выживет… не умрет… Умоляю вас, бабушка, хорошая, дорогая.

И девочка со слезами на глазах прильнула к старушке Раевой.

— Но ведь он вор, Ляля! Пойми, таких в тюрьму сажают, — волнуясь, протестовала Валентина Павловна. — Он, наконец, у твоего брата лошадь украл! Сделал несчастным бедного Киру!

— Бабушка! Милая! Но ведь, может быть, и не он украл. И притом, кто знает, его могли научить украсть другие или заставить… принудить… Это ведь никому не известно… Я умоляю, бабушка, разрешите его оставить у нас… Он поправится и тогда скажет, куда девалась лошадь и зачем он увел ее. Я сама буду ухаживать за ним. Милая бабушка, разрешите только!

Калека-девочка просила так трогательно и кротко, что не привыкшая отказывать в чем-либо своим внукам бабушка невольно задумалась. Легкое колебание отразилось на ее лице.

Валентина Павловна сама была очень добрая и чуткая по натуре. Пропажа дорогой лошади огорчила ее, тем более что лошадь эта была любимой забавой ее внука Киры-Счастливчика, как его называли все в доме. Но, с другой стороны, нельзя же было дать умереть мальчику, которого еще можно попытаться спасти. Вор он или не вор — покажет будущее, а пока надо во что бы то ни стало помочь ему.

И, покачав своей седой головой, Валентина Павловна сказала отрывисто:

— Осторожно поднимите мальчика и отнесите его в угловую комнату. Да пускай кто-нибудь скачет за доктором в город… Попросите его сейчас же, ночью, приехать к больному.

Потом, помолчав немного, добавила тихо: — И воды принесите мне теплой, ваты и бинтов. Пока что надо промыть и забинтовать рану.

И первая принялась хлопотать около бесчувственного тела Орли.

Глава X

Орля не умер, хотя то состояние, в котором находился мальчик две долгие недели, было близко к смерти.

Как во сне, слышались ему, точно издалека, чьи-то заглушенные голоса. Боль в голове помрачала ему сознание, но в минуты прояснения, слегка приоткрыв глаза, мальчик видел участливо склонившиеся над ним добрые лица. Чаще других — седую голову и красивое старческое лицо, еще чаще хрупкую фигуру калеки-девочки с бледным личиком и тоскливыми кроткими глазами.

Иногда боли в голове становились нестерпимы. Орля кричал тогда и стонал на весь дом. Человек в круглых очках промывал рану на лбу, вливал в рот больного лекарство и выстукивал ему каким-то молоточком грудь.

Все это Орля чувствовал и видел в каком-то дурмане.

Мальчик долго находился между жизнью и смертью, но крепкий организм победил смерть, и Орля почувствовал облегчение, спустя же три недели впервые сознательно открыл глаза.

Орля лежал в светлой чистенькой комнате, залитой лучами солнца.

У постели его, прислонив к коленям костыли, сидела бледная девочка с кроткими темными глазами.

— Тебе легче, мальчик? Не болит голова? — наклонившись к нему, говорит она с участием в голосе.

Но Орле не понравилось, что его тревожат, что ему задают вопросы.

— А тебе что за дело? — грубо обрезал он ее.

— Ну, бранится — значит здоров! Это первый признак. Успокойтесь, Ляля! Исполать вам: отходили молодца! — послышался по другую сторону Орлиной кровати веселый насмешливый голос.

Орля с трудом повернул голову и увидел черненького студента, который с четырьмя мальчиками заезжал в табор верхом.

И мгновенно полное сознание возвратилось к больному. Вспомнился тот злополучный вечер… кража коня… бешеная скачка к опушке… внезапное появление Яшки…; и камень… И все снова заволокло туманом перед ним.

Когда туман рассеялся снова, Орля понял одно: табор далеко, лошади у него нет и сам он пойман и прикован, как узник, к этой постели.

Его глаза загорелись горячим огнем. Лицо свело судорогой.

«О, только бы вырваться отсюда!..» Он сумеет отплатить злом за зло долговязому разбойнику Яшке, отомстить за все…

«А Галька! Где Галька? Может быть, она давно брошена в лесу и умерла с голода?» — внезапно пришло ему в голову, и он заскрипел зубами.