Иван Василенко - Артемка у гимназистов Страница 5

Но только он сел на прежнее место, подошел Сеня:

— Ты был в лавочке?

— В лавочке.

— Квас там есть?

— Есть.

Гимназист вынул кошелек:

— Сбегай купи две бутылки.

— Четыре, — поправил другой гимназист и протянул, в свою очередь, Артемке монету.

«Это как же так? — подумал Артемка, выходя опять на улицу. — Лакей я им, что ли?»

Он принес запотевшие бутылки холодного кваса, поставил их на скамью перед сценой и отошел в сторонку. Из флигеля вынесли стаканы. Хлопнула пробка, над горлышком зазмеился белый дымок. Толпясь и толкаясь, гимназисты окружили бутылки. Пили под шутливые тосты и смех. Но, когда взялись за последнюю бутылку, ее выхватил Петька и, гогоча, как гусак, побежал в глубь двора.

— Отнять! — воинственно крикнул Алеша Лунин и понесся за Петькой.

Несмотря на тучность, тот бежал быстро и легко, и Лунину пришлось трижды обежать двор, прежде чем толстяк споткнулся и повалился в траву. Лунин отнял бутылку, брызнул из нее Петьке в лицо и бегом вернулся к товарищам:

— Добытое в бою вдвое вкусней!

Все потянулись со стаканами:

— Алеша, капельку! Алеша, глоточек!

— Вот тебе капелька, вот тебе глоточек, — разливал Алеша по стаканам. — Петька, не подставляй, все равно не получишь. Ну и жадный ты! Немыслимо!.. Нюра, ваш стакан. Не стесняйтесь.

Когда последний глоток был выпит, кто-то тихо и смущенно сказал:

— А Артемке?

У Артемки появляется надежда

Прошло две недели, а Артемка все еще был чужим среди гимназистов. И не то чтобы они нарочно им пренебрегали — нет, после случая с квасом ему оказывали даже внимание: за руку здоровались, угощали грушами, предлагали закурить. Но интерес он возбуждал только в одном отношении: просто было забавно, что мальчишка-сапожник, может и неграмотный вовсе, тоже хочет на сцене играть. В Артемке видели чудаковатого парня и, задавая вопросы, всегда смотрели на него выжидательно смеющимися глазами: не брякнет ли что-нибудь уморительное?

На репетициях Артемка сидел в стороне от других и молчал.

Иногда к нему подходила Леночка и спрашивала:

— Ну как? Нравится вам наша игра?

У нее были карие теплые глаза, и смотрела она ласково и внимательно.

Артемка прятал под скамью босые, в серой пыли ноги и хриплым от смущения голосом отвечал:

— Да… нравится…

Петька над Леночкой подшучивал, но она не обращала внимания.

Подходил и Алеша Лунин. Этот больше расспрашивал, как Артемка живет и много ли зарабатывает. И то, что Артемке казалось обыкновенным — например, что он живет в будке и сам себя кормит, — Алешу удивляло и вызывало к Артемке уважение. Но к его упорному желанию играть на сцене Алеша тоже относился как к чудачеству.

Как-то Артемка пришел на репетицию, а во дворе — никого, только ходят по сцене куры да носами о пол стучат. Артемка сел на скамью перед сценой и принялся ждать.

Время шло, а гимназисты не приходили. Артемка решил, что репетиция отложена. Он опасливо посмотрел в сторону флигеля — не смотрит ли кто из окна — и взобрался на подмостки. Ему уже давно хотелось походить по сцене, посмотреть, как оттуда все выглядит. Стоя у самого края сцены, он подумал: «Да тут куда легче! В цирке на тебя со всех сторон смотрят, а тут что! Тут только с одной!»

Он опять глянул на флигель, потом ударил себя кулаком в грудь и гулким «басом», как в бочку, заговорил, подражая Коле:

— «Тетенька Раиса Павловна, у вас только и родных, что я да Аксюша: она уже больше не попросит, а мне приданого не нужно. Я бедный труженик, но если бы у меня были деньги…»

Тут вдруг брякнула щеколда, и в калитке показалась Леночка, а за ней гимназисты.

Артемка охнул, кубарем скатился со сцены и забрался под подмостки. Там, еле дыша, он и просидел, пока не кончилась репетиция.

Спектакля Артемка ждал, как праздника, и в этот день явился на Сенную еще засветло, когда не только публика, но даже исполнители не все были в сборе, Алеша Лунин выглянул из-за занавеса и позвал:

— Иди сюда, посмотри, как мы гримируемся.

Переодевались и гримировались артисты за сценой, под открытым небом. Два густых куста сирени служили естественной перегородкой между артистическими «комнатами». На ветках сирени артисты развешивали и принадлежности своего гардероба.

Артемке уже по цирку был знаком острый запах грима и лака, которым приклеивают бороды и усы, и теперь он с удовольствием опять ощутил его.

Коля-режиссер сидел перед зеркалом и кремом мазал лицо. Увидев Артемку в зеркало, он, не оборачиваясь, сказал:

— А, и ты тут! Ну-ка, помоги Сене Поставить павильон, а то, видишь, мы заняты.

Весь вечер Артемка бегал то за кулисы, то в публику. В антрактах он прибивал к декорациям деревянные откосы, опускал сверху падуги, перетаскивал мебель. Потом забирался на акацию, и, сидя над головами публики, жадно смотрел на сцену.

За время репетиций он выучил всю пьесу наизусть и теперь мысленно подсказывал гимназистам их роли. Если кто из исполнителей пропускал слова или комкал их, Артемка морщился и тихонько крякал. Невольно он сравнивал игру гимназистов с игрой актеров настоящего театра, и ему было обидно, что гимназисты говорят ненатуральными голосами и так ходят по сцене, будто их ноги спутаны веревками.

Но, когда на сцене появлялся Коля, Артемка забывал, что сидит не в настоящем театре, и сам того не замечая, отражал на своем лице всю мимическую игру гимназиста.

В одном месте Коля сделал такую длинную паузу, какой на репетиции никогда не делал. «Забыл!» — подумал Артемка в страхе за Колю и, повинуясь товарищескому чувству, с дерева подсказал:

— «Аркашка, у тебя есть табак?»

От неожиданности Коля вздрогнул и недоуменно посмотрел вверх. Публика расхохоталась, а Алеша, игравший Аркашку, машинально ответил:

— «Какой табак, помилуйте! Крошки нет». И Коле ничего не оставалось, как продолжать:

— «Как же ты в дорогу идешь и табаком не запасся?»

По счастью, Артемка успел спрятаться в листьях акации, и гимназисты так и не узнали, кто был виновником «накладки».

Но особенно нравилось Артемке, как Леночка играла Аксюшу. Там, в настоящем театре, Аксюша была какая-то неживая: ходит с женихом, о любви разговаривает, на горькое житье жалуется, а в голосе и в лице ни любви, ни горя. Даже не верилось, чтобы такая вобла всерьез топиться хотела. А вот Леночка совсем другая: что она ни скажет, всему веришь. Артемка чуть с дерева не соскочил, когда она крикнула: «Прощайте, братец!» — и, сбросив платок, побежала к реке топиться.

После этой картины Артемка опять шмыгнул на сцену. Аркашка, бородатый купец Восмибратов, Карп — словом, все действующие лица «Леса» ставили павильон, таскали столы и диваны, вешали на окна гардины, а Несчастливцев стоял посредине и, как капитан на корабле, коротко выкрикивал: «Опустить падугу! Диван влево! Шкаф в угол!» Увидев Артемку, он весело скомандовал:

— В сарай за стульями бего-ом!

Артемка бросился к сараю, накинул на оба плеча по стулу и, похожий в полумраке на петуха, бегущего с растопыренными крыльями, понесся обратно. Впопыхах он залетел на женскую половину, чуть не наскочил на Леночку и в испуге остановился.

— А, здравствуйте! — сказала девушка. Она оглянулась, не слышит ли кто, и лукаво спросила: — Вы куда тогда исчезли, а?

К лицу Артемки жарко-жарко прилила кровь.

— Ну, признайтесь же, — попросила Леночка, — только мне одной скажите: ведь это вы тогда читали монолог Несчастливцева?

— Я, — чуть слышно шепнул Артемка.

— Я так и знала. Слышали все, а догадалась только я одна. Бедный мальчик! Это вам так хочется играть, да?

— Да, — еще тише ответил Артемка и отвернулся.

— Это прямо свинство, что вам не дали роли! — рассердилась Леночка. — Ну, не огорчайтесь. Вот завтра мы начинаем репетировать «Женитьбу». Приходите, может, вам хоть роль Степана дадут.

— Я знаю «Женитьбу»! — обрадовался Артемка. — Это Гоголь написал.

— Да что он там пропал! — донесся недовольный голос Коли.

— Несу-у!..

Артемка подхватил стулья и, окрыленный надеждой, понесся на сцену.

Бегство

Спектакль кончился поздно. Вернувшись в будку, Артемка достал с полки «Женитьбу» и до тех пор не отрывался от книги, пока желтый свет лампы не потонул в блеске утра.

Потом знакомый рыбак принес чинить сапог. Сапог был огромный, из тех, в которых рыбаки ходят по воде, когда тащат на берег невод, и Артемке пришлось долго повозиться, пока удалось зашить на этом сапоге-великане прореху.

Боясь опоздать, Артемка не зашел даже в харчевню, а купил по дороге бубликов да ими и закусил на ходу.

«Дадут или не дадут? — в сотый раз спрашивал он себя, шагая по заросшей бурьяном улице. — Ну, Подколесина будет представлять Алеша, Кочкарева-чудилу Коля, Яичницу — Петька толстый, а кто же Степана? На слугу-то не много охотников найдется. Значит, Степана дадут мне. Как это? «Эй, Степан, у портного был?» — «Был» — «Что ж он, шьет фрак?» — «Шьет». — «И много уже нашил?» — «Да уж довольно, начал уж петли метать». Чего ж тут не представить? Совсем просто. А вдруг опять Сене дадут? И очень может быть. Он у них всегда слуг представляет».