Альберт Иванов - Билет туда и обратно Страница 5

Виталькина бабушка, Мишкина мать, очень его любила, и когда прислали письмо: пропал без вести, – она обрадовалась:

– Слава Богу, жив!

А через несколько месяцев через открытую форточку к ним в комнату влетел голубь. Он метался и бился о стекло. Бабушка поймала и выпустила.

– Скоро Мишку ждать, – весело сказала она. – Хорошее знамение.

И верно, дядя Мишка появился вскоре, он в госпитале пролежал и сам не знал долго, кто он есть: память нарушило, а документы утерялись.

Дядя беспричинно бывал то веселым, то скучным, то равнодушным ко всему, настроение у него менялось по сто раз на дню. Но как только он заступал на работу, так сразу становился тихим и озабоченным. Мишка учился сапожническому делу у соседа. У сапожника жили в сарае свиньи, их вырастил дядя Мишка, это было платой за учебу. Сапожник завез из деревни свеклу, Мишка их кормил и холил.

Самому сапожнику было некогда, он ездил на велосипеде по деревням и чинил обувь – в селе платили лучше, чем в городе: давали продукты. А их надо было продать на базаре. Сапожник привозил еды слишком много, чтобы съесть самому.

Изредка он все же вспоминал о своем подмастерье, принимался его учить и громко ругал за бестолковость: у Мишки получалось ужасно, он сколотил себе молотком ногти с левой руки.

Однажды Мишке повезло. Он устроился ночным сторожем. До двенадцати ночи исправно ходил по двору ремстройконторы, посматривал на доски, стянутые толстой проволокой, на кули цемента, на сосновые бревна. За спиной носил заряженную бекасной дробью берданку и очень гордился этим. В двенадцать Мишка запирался в конторе, чистил ружье и ложился спать на диван. В диване он скрытно держал подушку и одеяло из дому. Ворота на засове, забор высокий – чего же не спать. Да, в общем-то, и не крали ничего. Наверное, потому, что даже у жулья было уважение к инвалидам войны.

Ночью Мишка обязательно просыпался и пил воду. Как-то в минуту такого бдения он угостил ночного незнакомца мелкой дробью прямо из форточки, но ничего за это Мишке не было, потому что вор не объявился.

«Я ему в сиделку так дал, он даже с ограды срывался, вылезть не мог!» – донес Мишка по начальству.

Но его словам не поверили. А это и впрямь было. Ремстройконтора примыкала к хлебозаводу, и один тип приспособился перекидывать в ночную смену через забор то буханку, то алюминиевые формы для хлеба, чтобы потом, расплющив, сдать в утильсырье как цветной металл. После смены он незаметно залезал к Мишке во двор и забирал украденное. От ночного залпа он, видно, не очень пострадал – через несколько дней Мишка случайно обнаружил у забора буханку хлеба. Он просто обезумел от радости и тут же ее спрятал. А тот тип чуть позже забрался во двор и начал шарить у стены, Мишка на всякий случай затаился за штабелем досок и на тихие призывы: «Эй, кто есть?», голоса не подавал, потому что ружье оставил в конторе. Даже сейчас, а тогда и подавно, он считает, что хлеб был переброшен не с хлебозавода, а неизвестно откуда взялся. Мишка верил в чудеса.

Дома бабушка пытала Мишку с пристрастием: «Где ты взял? Смотри, сядешь!» А его простодушному «нашел на земле» не верила. Да и кто же поверит, что хлеб может на земле валяться?! Даже строгая Виталькина мама – учительница рисования, Мишкина сестра, он ее побаивался, – ничего не могла из него вытянуть путного.

Так Мишка собрал несколько буханок, а жулик, хотя и нес потери, свой промысел не оставлял. На улицу ведь буханку не кинешь. Мишке надо бы его поощрить, брать через ночь или две, но он не догадался, да и не мог. Жулик, конечно, раскусил его и пытался с ним договориться по-хорошему: тебе, мол, третью часть за труды. Мишка поразился, откуда тот знает про хлеб, и прикинулся овечкой. Свою чудом возникавшую добычу он ни с кем делить не хотел, и поэтому «манна небесная» падать перестала. Когда он хлеба больше находить не стал, страсти дома улеглись, и все вошло в обычную голодную колею.

Виталик любил заходить к дяде Мишке вечером, они посиживали не бревнах, говорил о разностях. Мишка жаловался, что ему приходится охранять еще и мешки с песком. Они остались от давнишней уличной баррикады. Немцев от города отогнали, а мешки свалили здесь во дворе, они и лежали никому не нужные. Может, по сей день лежат... Если что-нибудь увозили на стройку, Мишка радовался и обязательно уточнял: сколько чего. Чем меньше материалов оставалось, он так полагал, тем меньше ему работы.

– Вчера я меньше работал, – хвалился он. – Сто двадцать досок увезли.

Виталику нравилось развалиться вечером в конторе на клеенчатом потрескивающем диване и почитывать при свете керосиновой лампы толстенную захватывающую книгу «Угрюм-река». Мама не разрешала читать эту книгу, мал еще. И Виталик упросил дядю Мишку взять «Угрюм-реку», скучно, мол, на дежурстве. Мишке мама поверила, он любил иногда полистать страницы, ему было любопытно, как из букв складываются слова. Виталик читал ему иногда вслух, а дядя Мишка внимательно слушал и улыбался.

Мишка обожал кино и повадился ходить на последний сеанс: запирал ворота и уходил.

Тут-то и случилось. Крутили, как помнится, «Джона из Динкинджаза». Дядя Мишка в азарте толкнул соседа локтем – во, мол, дают!.. И надо же, сосед оказался начальником ремстройконторы! Он прямо окаменел, увидев рядом своего ночного сторожа. Дядя Мишка страшно перепугался. И хотя начальник шума подымать не стал, так как присутствовал с женой, Мишка почти всю картину перед ним оправдывался, пока не попросили из зала за нарушение требуемой тишины. На следующий день Мишку уволили. А ведь это была единственная работа, в которой он хоть что-то понимал.

Дядя Мишка переключился на охрану «свинского» сарая и с нетерпением ожидал наездов сапожника с гастролей по деревням. Сапожник учил его только для виду, никакого толка и быть не могло, но мама и бабушка были ему очень благодарны, без дела любой человек свихнется, тем более – Мишка. Затем он вдруг начал где-то пропадать, приходил домой поздно и веселый. Эти загадочные отлучки объяснились через неделю. Он привел домой бабу, тоже одноногую и, улыбаясь, сказал:

– Мы хотим пожениться.

Ой, что тут было! Бабу мгновенно выставили, а Мишку заперли в комнате, он бешено рвался на улицу и бил стекла. Она ходила под окнами и ругала на всю улицу Виталькину семью. Приходил милиционер, ласково объяснял Мишке, что жениться ему не разрешается по причине контузии – дети будут не такие. Мишка его внимательно выслушал, милицию и вообще людей в форме он уважал, и зарыдал. Горевал он долго, все с ног сбились, уговаривая не расстраиваться. Соседи целый вечер толпились в комнате со своей бесполезной помощью.

– Уходите. Я спать лягу, – попросил он. И не спал, лежал на боку и смотрел куда-то в себя.

А утром впервые напился. Хватал Виталика за нос, смеялся. Бабушка была довольна, ругала Мишку мало и шепотом говорила маме:

– Пронесло.

Мишка протрезвел и успокоился. И о женитьбе никогда не заикался. Забыл, наверно.

Дяде Мишке сейчас пятьдесят четыре года.

Значит, тогда, сразу после войны, ему было двадцать три.

...Они сидели под яблоней в саду дома инвалидов, и Мишка рассказывал, что комнатушка у них ничего, не такая уж тесная, на двоих со стариком.

– Старик все время кашляет, а ночью махорку дымит, у меня голова от нее больная. А форточку не открой, говорит, до смерти простуженный... На проживу мне хватает, целых три раза кормят и еще на руки тринадцать рублей в месяц дают... Недавно врачебную комиссию ВТЭК проходил, они, понимаешь, хотели третью группу дать, а я как закричу: чему вас, дураков, учат, у меня всегда инвалидность второй группы была! Нога же снова не выросла!

– Ну? – сочувственно спросил Виталий.

– Отстоял, – похвастался дядя Мишка. Сверху посыпались яблоки, это Вовка залез на дерево.

– Ах ты!.. – сердито вскочил дядя Мишка. – А, наш, – сказал он и заулыбался. – Тряси-тряси.

– А я квартиру получил. Две комнаты, со всеми удобствами, думаю на три обменять, доплачу, – сказал Виталий. – Вовка в школу пойдет, комната нужна.

– У тебя жена добрая? – внезапно заискивающе спросил Мишка.

– Добрая, – засмеялся Виталий.

– Хорошо, – обрадовался дядя Мишка. – Ты меня когда к себе отсюда возьмешь?

– К себе... – растерялся Виталий.

– А как же! Помнишь, ты обещал?

– Когда?

– Не помнишь? – заволновался дядя Мишка. – Ты на мамины похороны из Москвы приезжал, обнимал меня и клялся. Говорил: сейчас тебя взять не могу, угол снимаем, а как построим квартиру, сразу возьму!.. А то я тут один-одинешенек, никого, я тебе все буду делать: и обед варить, и полы мыть, – жалобно бормотал он, – и стирать, и в магазин ходить, порожнюю посуду сдавать, я инвалид, мне без очереди. А? – с надеждой спросил дядя Мишка.

– Сейчас не могу, – потупился Виталий. – Сейчас я никак не могу. Меня в Алжир спецкором посылают... На год... Вот вернусь, обменяю на три комнаты, – он заговорил уверенней, вовремя вспомнив про Алжир. – Тебе, Мишка, комната будет. А в гости приезжай, хоть сейчас! Встретим! Честное слово!