Александр Крестинский - Повести и рассказы Страница 5

Туся отворачивается. Все уходит: злость, досада, отвращение.

А удивление остается. Удивление перед несокрушимым Венькиным упрямством.

Дело о заколках

Тусин отец — справедливый человек. Кроме того, умеет трезво рассуждать. Там, где другие кричат, ругаются, перебивая друг друга, он скажет тихо:

— Минуточку…

Встанет, откашляется, перечислит «за», перечислит «против», и сразу все увидят, что «за» больше, чем «против», или, наоборот, «против» больше, чем «за»…

И сразу всем, кто кричал и ругался, станет неловко, как будто их застали за чем-то стыдным.

Тусиного отца всегда выбирают председателем разных собраний. У нас собрания бывают часто, потому что в большом доме — а это очень большой дом — обязательно найдется человек, который хоть раз в месяц нарушит порядок, или еще что-нибудь произойдет.

Собрание подгадывают к выходному, чтобы все жители могли прийти и послушать, а главное, посмотреть, потому как телевизоров еще нет и вечером куда деваться?

Собираются на лестничной площадке первого этажа, сидят долго. К концу собрания табачный дым густым облаком подымается к стеклянному фонарю. Фонарь венчает лестницу. За ним уже небо, звезды.

Собрания бывают как раз на той лестнице, где живет Туся и где мы держимся за «электричество».

«Электричество» открыл Лева Тройкин. Но об этом в свое время.

Среди многочисленных дел, которые слушались на лестнице, самым знаменитым было дело хулигана Аркаши, или дело о заколках. Оно прогремело на всю улицу.

Аркашу теперь прозвали бы тунеядцем. Он нигде не учился и не работал. Между тем Аркаше исполнилось шестнадцать.

У Аркаши не было ни отца, ни матери, только старшая сестра. Тихая такая, будто и не Аркашина.

Аркашу много раз притягивали к ответу за всякие делишки, но теперешнее — из ряда вон…

Тут как раз вошли в моду заколки для дамских шляпок.

Представьте себе шило с красивой рукояткой в виде большой капли. Вы протыкаете этим шилом шляпку и закрепляете шило с помощью изящного шарика.

Хотите снять заколку — выдерните шило из шляпки — и заколка у вас в руках.

Шило, шарик, шляпка — именно эти предметы привлекли предприимчивого Аркашу. Вечерами он прогуливался по темному бульвару Профсоюзов или выезжал на Кировские острова. Аркаша выслеживал одиноких женщин, подскакивал к ним неожиданно и выдергивал из шляпки шило и шарик…

За вечер ему удавалось надергать до двадцати заколок.

Встает Аркаша поздно. Выходит во двор. Подзывает к себе какого-нибудь человека лет восьми — десяти и говорит:

— Пацан, пойдем со мной, кой-чего покажу…

Аркаша никого не зовет по имени. Девчонка перед ним — все равно «пацан».

Выкатит на тебя Аркаша круглые свои, карие глаза и запоет, хрипло придыхая:

А васински ребята

Кричат: «Чеснок, постой!»

Чеснок остановился,

А васински кругом,

«Вы бейте чем хотите,

Да только не ножом…»

После этого куда угодно пойдешь.

У Аркаши дома, на огромном листе картона, сотни заколок. Каких только расцветок и узоров здесь нет!

— Ну, гривенник, — говорит Аркаша, — гривенник — и любая твоя.

…И вот Аркаша попался.

Он стоит, кудрявый, с нахальными глазами, и крутит на пальце медную цепочку. Знаете, в уборных такие цепочки висят.

Аркаша стоит перед собранием, а собрание гудит.

Скамейки внизу сплошь заняты. Люди сидят на ступеньках до самого второго этажа, другие толпятся на воздухе и время от времени спрашивают стоящих внутри: «Ну, как?». Те отвечают, как и что, и получается легкий шум.

А кто живет на этой лестнице, тем и вовсе хорошо. Вынесли стулья, кресла, а бабушка Жабыко — качалку. Расположились удобно, каждый на своем этаже. Иногда перегибаются через перила и кричат:

— Тише! Нам ничего не слышно!

Допрашивают свидетелей. Их вводят по одному. Наточку. Вовочку. Петю. Сережу. Борю. Дину. Шестилетнего Коку, который никак не может в толк взять, чего от него хотят. Лелю, Симу, Котю, Васю, Розу Степанову, близнецов Караваевых, которые долго молчат, но когда их отец, сидящий в первом ряду, грозит братьям ремнем, дружно ревут и размазывают по щекам слезы признания. Веньку, Юру, меня… Я ведь тоже из этого дома. Вы, надеюсь, не забыли, что Туся Пряников — друг моего детства.

Т у с и н п а п а. Ты покупал у Аркадия заколки?

Я. Покупал.

Т у с и н п а п а. Сколько раз?

Я. Не помню… Раза три, что ли…

Т у с и н п а п а. Сколько ты платил?

Я. По десять копеек…

А р к а ш а. Врешь, пацан! Пятак платил!

Т у с и н п а п а. Аркадий, тебе слова не давали!

А р к а ш а. Подумаешь…

М о й о т е ц (из публики). Где деньги брал?

Я. От завтраков…

Лестница зловеще хохочет. «Придумай лучше! И этот туда же! Сговорились, видно…»

М о й о т е ц. Вот придем домой, я тебе покажу завтраки…

Т у с и н п а п а. Тише, граждане! Еще один вопрос. Скажи, зачем тебе эти… заколки?

Я молчу.

Что я могу ответить? Сам не знаю — зачем. Все покупают, а я что — рыжий?

Т у с и н п а п а. Ну?

Я. Не знаю…

Т у с и н п а п а. Не знаешь. Хорошо, иди… Роза Степанова!

Р о з а. Я здесь!

Дело вырастает до гигантских размеров. Оказывается, почти все дети нашего дома замешаны в эту историю, и дети соседнего — тоже, и дети дома, что напротив…

Тусин папа произносит речь, смысл которой в том, что пробил час и нашему дому пора расстаться с Аркашей. «Как это ни прискорбно», — говорит Тусин папа.

Аркаша — как я теперь понимаю — был хорошо знаком с судебными порядками. Он просит «последнего слова» и говорит следующее:

— Меры, да? Хулиган, да? Вор, бандит, всякое такое? А ваш пацан? Тоже покупал, вот! Откуда деньги брал? Его спросите…

Ай, Аркаша! Ну и змей!

Вокруг начали: «Видал… Председателя сын, а смотри-ка, тоже того…»

Так вот почему Туся не захотел идти на лестницу! Он мне сказал: «Голова что-то болит. Дома посижу…»

Тусин папа растерялся вначале — я это отчетливо видел. Он снял очки, покрутил, снова надел. Потом поднял руку, призывая граждан к молчанию, и сказал:

— Вызываю свидетеля Шурика Пряникова!

На лестнице стало тихо. Кто-то позвонил к Тусе в квартиру — дзинь, дзинь… Открылась дверь — и в сопровождении мамы по лестнице стал спускаться Туся. Он шел, опустив голову. Ему приходилось переступать через чьи-то ноги, буквально продираться сквозь толпу.

Наконец он остановился перед председательским столом.

Т у с и н п а п а. Шурик, ты покупал у Аркадия заколки?

Т у с я. Да…

Т у с и н п а п а. Сколько раз?

Т у с я. Пять…

Т у с и н п а п а. Почем?

Т у с я. По десять копеек…

А р к а ш а. Врешь, пацан! По пятаку!

Т у с и н п а п а. Аркадий, тебе слова не давали!

А р к а ш а. Подумаешь…

Т у с и н п а п а. Где ты брал деньги?

Т у с я. В копилке…

Т у с и н п а п а. Но… копилка ведь закрыта?..

Т у с я. Да, закрыта.

Т у с и н п а п а. Не понимаю…

Т у с я. Я шпилькой…

Т у с и н п а п а. Что?!

Т у с я. Маминой шпилькой…

Т у с и н а м а м а. Какой ужас!

Г о л о с а и з п у б л и к и. Ну и ну!.. Пай-мальчик, а?.. Не скажи-и!.. Сейчас шпилькой, потом отмычкой… Это уж точно!..

Т у с и н п а п а. Я буквально огорошен… Эта новость…

Г о л о с и з п у б л и к и. Выдери — и дело с концом!

Т у с и н п а п а. Тише, граждане! Скажи, Шурик, зачем ты покупал эти заколки? А?

Туся молчит.

Т у с и н п а п а. Не бойся, скажи честно.

Туся молчит.

Т у с и н п а п а. Ну?

Т у с я. Не знаю…

Т у с и н п а п а. Невероятно…

Шум. Крики. Смех. Аркаша скалит зубы. Играет цепочкой. Граждане расходятся. Дворники несут стремянку. Вывинчивают яркую лампу. Ввинчивают тусклую. Смех. Хлопают двери. Тишина.

Тишина. Тусин отец сидит за председательским столом, листает бумаги. Рядом сидит Туся. Рядом сидит их мама.

Я слышу, Тусин папа говорит:

— Ты опозорил меня на весь дом. Ну зачем тебе эти проклятые заколки?!

Туся молчит.

Лева Тройкин

Лева Тройкин, Лева Тройкин… Красная футболка с черным воротом и белым шнурком, голова под ноль стрижена… Наклонит голову к плечу — сейчас боднет…

И почему он не оставит Тусю в покое?

И почему Тусю так тянет к нему?

И почему Лева делает с ним что хочет?

И почему Туся все это терпит?

Как это получается: в пятнашки — Тусе водить, в прятки — Тусе водить, в двенадцать палочек — тоже…

Хуже всего двенадцать палочек. Ударит Лева по доске — палочки как ветром сдуло! Бегай собирай! За это время далеко спрятаться можно…

Нет, хуже всего держаться за «электричество». Лева Тройкин выдумал эту игру сам. Нашел на лестнице такое место: возьмешься одной рукой за перила, другой — за стенку — и через тебя ток идет.