Владислав Крапивин - Рассказы Страница 52

И так было обидно! Ну как же можно сравнивать тапочки и галстук!

В детстве у меня был товарищ, который нарочно не надевал галстук, если чувствовал себя в чём-то виноватым перед собой или перед другими. Пустили бы его в ту школу? Что он объяснил бы строгим дежурным?

И не из этой ли школы ты, скучный обиженный читатель?

Вот что я скажу тебе: в стране тысячи боевых дружных отрядов. Они живут весело, интересно, отважно, с пользой для нашей громадной страны. А если ты заскучал и друзья твои тоже опустили руки, вспомни, что галстук — это парус, который может унести тебя в жизнь, полную романтики, беспокойства и радости. Парус…

Но нужен капитан. Так будь же им!

Выбирай нужный курс, не прячься от ветра. Ведь отряд, с которым ты живёшь, — твой отряд. Кто ответит за него, кто ему поможет? Прежде всего ты сам.

Я всегда говорю об этом тем ребятам, которые впервые надевают красный галстук. Скажу я это и Владьке, когда в ясной тишине, чуть сбиваясь от волнения, он перед чёткими шеренгами товарищей по отряду, перед строгой группой знаменосцев, барабанщиков и ассистентов, вскинувших сверкающие эспадроны, произнесёт своё Торжественное обещание.

Я пожелаю ему надёжных друзей, хороших дел, крепких ветров. Могу пожелать и попутного ветра, но с попутным ветром плыть не так уж хитро и не очень интересно. А кливер — это как раз тот парус, который позволяет кораблю идти навстречу ветру.

Встречных ветров всегда хватало мальчишкам и девчонкам в красных галстуках. Во все времена. С той поры, как впервые прозвучали над нашей страной пионерские горны.

АЛЬФА БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЫ

«Вечер бродит по лесным дорожкам…»

Это слова из песни. Самое начало, первая строчка. Она вертится у Альки в голове, потому что вечер и в самом деле бродит по лесу. Очень темный, южный. Черноморский. Запах моря смешался с запахом лесных трав. Звезды горят среди черных веток, будто далекие фонарики. И фонарики в руках у ребят мигают, как пойманные звезды. И все молчат. Лишь трава шелестит да широкие листья кустарника хлопают по ногам, как маленькие ладошки. Да речка журчит.

Кто-то ойкнул: оступился с камня в воду. А речка-то горная, и вода — не то что в море. Впереди сдержанно засмеялись.

Потом чей-то жалобный голос, кажется, Димки Снежкова сказал:

— Эй там, сзади? Поищите пилотку, пожалуйста. У меня ее веткой сняло.

— Подумаешь, пилотку сняло? Не голову ведь!

— Так Марья Александровна завтра и голову снимет, когда будем имущество сдавать.

— А она тебе зачем, голова-то?

Острят. Веселятся. Будто и не грустно никому. Алька тоже при случае может сказать что-нибудь смешное. Только все это так, для виду. Потому что этот вечер — последний.

И сейчас, мигая фонариками, идет восьмой отряд на последний свой «огонек». На маленькую костровую площадку, укрытую в зарослях дубняка.

Здесь нет обычая разводить громадные костры. В некоторых лагерях это любят: запалят в день открытия такой огонь, что хоть пожарный вертолет вызывай! Да в последний день смены такой же. А зато все остальные вечера: линейка, отбой — и в постель. А в «Орленке» не так. Почти каждый вечер собираются у маленького огонька отряды. На своих площадках. Их обступает лес, и каждому отряду кажется, что, кроме них, нет ни кого среди темноты и шепота листьев.

Но Алька знает: если вдруг найти волшебные слова и, разбежавшись, взлететь высоко-высоко, то увидишь берег, усыпанный огненными точками. Будто это и не берег, а море, и в нем отразились звезды. А в настоящем море звезды не отражаются, там расходилась волна. Там стригут темноту громадными голубыми ножницами по граничные прожектора.

Каждая огненная точка на берегу — отрядный костер. Тихо звенят гитары или идет негромкий разговор. Разговоры у всех разные, а песни одни и те же. Орлятские. Можно приземлиться у любого костра, и тебя встретят как товарища и посадят рядом, хотя, может быть, и не помнят даже в лицо.

Но Алька не хочет к другим кострам. Сегодня, в по следний вечер, он хочет быть только здесь. Рядом с Димкой Снежковым, Владиком Бочкаревым, Светой Колончук. И с другими. С теми, кого месяц назад не знал и без кого теперь не может и полдня прожить.

Посидеть вот так, поговорить. Или помолчать. Или спеть. Иногда песня лучше всякого разговора.

Саша Гнездов, лучший отрядный вожатый (в этом абсолютно уверен весь восьмой отряд), берет обшарпанную в походах гитару.

— Ну что, братцы? Приуныли немножко? Это бывает…

Ничего себе «немножко»! Ну ладно…

Вечер бродит по лесным дорожкам…

В общем-то, это и не пионерская песня. Она про геологов и немного про любовь. Но так уж повелось: все огоньки во всех отрядах начинаются с нее. Там есть такие хорошие слова:

Подожди, постой еще немножко,Посидим с товарищами у костра…

Посидим. Разговаривает о чем-то костер. В небе изредка проскакивают огненные стрелки метеоритов. На лицах и рубашках, на Сашиной гитаре — отблески пламени. Ногам тепло от огня, а по спине пробегает холодок.

Димка Снежков шевелит плечами и придвигается к Альке. Алька молча набрасывает на плечи ему свою парусиновую куртку.

— Ты что, мне не холодно, — шепчет Димка. — Я просто так.

— А мне совсем тепло. Я тоже просто так… К тому же это ведь твоя куртка.

— Моя?

— Конечно. Видишь, тут рукав прожженный. Помнишь, мы в походе мою куртку под голову подложили, а твоей укрылись, и на нее уголек упал…

— Точно. А где твоя?

— Я ее Галке Снегирёвой отдал из девятого отряда. Помнишь, когда все в Золотую балку ходили первый раз, Павлик Табаков, маленький такой, в очках, ногу подвернул и они из Галкиной куртки носилки сделали, а Галка потом в ручей свалилась и давай дрожать.

— Это какая Галка? — спрашивает Снежков как-то слишком уж равнодушно. — Их командирша, что ли?

— Ну да. Она из Ленинграда.

— Помню, говорит Димка и почему-то вздыхает.

— Нашел пилотку-то? — шепчет Алька, хотя и так видит, что выловленная из речки пилотка сохнет у Димки на колене.

— Ага… Я из-за значка беспокоился.

Он переворачивает пилотку и показывает приколопый к ней значок: синий, с белым пароходом, красной полоской и золотой надписью: «Волгоград». Димка сам из Волгограда. Этот значок он целый месяц не хотел ни подарить, ни променять. Сейчас он отцепляет его и, неловко навалившись локтем на Алькино колено, начинает прикалывать к Алькиной рубашке рядом со значком «Орленок» и золотистой медалью — тоже орлятской.

Альке больно коленку, но он терпит и даже почти не дышит. Он сейчас и сам готов отдать Димке все на свете.

— У меня шариковая ручка есть, из боевого патрона сделанная, шепчет он. — Только не здесь, а в лагере. Я тебе обязательно подарю.

Света Колончук осуждающе смотрит на них: возятся что-то, петь перестали. Разве можно мешать песне?

…Знаю я, о чем поют ребята:Завтра на маршруты выходить пора.

Это, конечно, про геологов, про их нелегкие дороги. Но сейчас каждый из ребят поет про свой маршрут.

Завтра кому в Москву, кому в Хабаровск, кому в маленькую Покровку, Тюменской области. Димке — в Волгоград, Альке — в Свердловск, Свете — в Минусинск…

Когда-нибудь (и, может быть, уже скоро) люди при думают карманные видеофоны, чтобы в любую минуту, когда захочешь, можно было поговорить с другом, увидеть его лицо. А ракетные корабли, как автобусы, будут за какой-нибудь час переносить человека с Дальнего Востока на Украину. Но пока этого нет. И все понимают что, может быть, никогда больше не увидят друг друга…

А помнишь, Алька, первый день, когда вы только встретились?

… Они только приехали в «Орленок». День стоял бессолнечный, небо казалось предгрозовым, а по горизонту, поднявшись от моря до облаков, медленно проходили смерчи. И море, которое Алька мечтал увидеть ярко-синим и ласковым, жило ожиданием шторма.

Все было незнакомым: дома — длинные и белые, как пароходы; деревья, каких Алька раньше не видел; мальчишки и девчонки, про которых еще неизвестно, что они за люди. Особенно вон тот, рыжеватый, с торчащими на затылке волосками. Кажется, его Димкой зовут. Наверно, очень ехидная личность: вон как хитро поглядывает вокруг…

За деревьями строго и торжественно ударили барабаны, и к пестрой нестройной ребячьей толпе вышел отряд вожатых.

Конечное Алька тогда не знал, кто из них самый лучший, кто из них Саша Гнездов. Они все ему показались почти одинаковыми. Стройные, загорелые. Какие-то сразу в одно время и веселые, и сдержанные. И сразу было видно, что это друзья. Что они рады ребятам.

Они хором сказали притихшим новичкам приветствие, а потом с шутками и смехом «растащили» ребят по отрядам.

Саша собрал отряд на лужайке недалеко от моря. Он не стал говорить о распорядке дня, дисциплине и правилах поведения. Он взял гитару и спросил: