Люси Монтгомери - Аня с острова Принца Эдуарда Страница 54

— Нет, — снова прозвучал этот незнакомый голос.

— Случай с самого начала оказался очень тяжелым. Доктор говорит, что Гилберт очень ослаблен из-за ужасного переутомления. Но они взяли профессиональную сиделку, и было сделано все, что только можно Не смотря так, Аня! Пока есть жизнь, есть надежда.

— Мистер Харрисон заходил к ним сегодня вечером. Он говорит, что они уже не надеются на его выздоровление, — снова вмешался Дэви.

Марилла, казавшаяся в эту минуту старой, осунувшейся и измученной, встала и с мрачным видом выпроводила Дэви из кухни.

— Не смотри так, дорогая! — повторила миссис Линд, обнимая ласковыми старыми руками мертвенно-бледную девушку. — Я не теряю надежды, нет, не теряю. У него Блайтовский организм, а это большое благо, вот что я вам скажу.

Аня мягко отстранила руки миссис Линд и, ничего не видя перед собой, прошла через кухню, переднюю и вверх по лестнице в свою комнатку. Подойдя к окну, она опустилась на колени, глядя в пространство отсутствующим взглядом. Было очень темно. Дождь хлестал трепещущие поля. Лес Призраков оглашался стонами могучих деревьев, терзаемых бурей, и воздух гудел от грохота валов, обрушивающихся на отдаленный берег. А Гилберт умирал!

В жизни каждого человека есть своя Книга Откровения, как есть она в Библии. И Аня читала свою в эту мучительную ночь, когда ни на миг не прекращала исполненное страданий бдение в долгие часы бури и мрака. Она любила Гилберта… она всегда любила его! Теперь она знала это. Она знала, что не могла бы без мучительной боли изгнать его из своей жизни, как не могла бы отрубить и отбросить собственную руку. Но понимание этого пришло слишком поздно… слишком поздно даже для такого горького утешения, как быть рядом с ним в его последний час. Если бы она не была так слепа… так глупа… она имела бы право прийти к нему сейчас. Но он никогда не узнает, что она любила его… он уйдет из этой жизни, думая, что она была равнодушна к нему. О какие томительные черные годы пустоты предстоят ей! Она не сможет прожить их… она не сможет! Она съежилась возле окна и захотела, впервые в своей веселой юной жизни, чтобы и она смогла умереть. Если Гилберт уйдет от нее навсегда без единого слова, жеста, послания, она не сможет жить. Без него ничто не представляет никакой ценности. Она была создана для него, а он для нее. В свой час глубочайшей муки она не сомневалась в этом. Он не любил Кристину Стюарт… никогда не любил Кристину Стюарт. О, как глупа была она, что не сознавала, какие узы связывают ее с Гилбертом… что принимала за любовь свое, приукрашенное воображением, поверхностное увлечение Роем Гарднером. И теперь она должна расплачиваться за свое безрассудство как за преступление.

Миссис Линд и Марилла, прежде чем лечь спать, на цыпочках подошли к ее двери, переглянулись, с сомнением покачав головой по поводу тишины в комнате, и ушли. Буря бушевала всю ночь, но утихла, когда наступил рассвет. Аня увидела волшебную бахрому света на границах темноты. Вскоре вершины холмов на востоке вспыхнули рубиновым ободком. Облака неслись прочь, сбиваясь на горизонте в большие и мягкие белые массы. Небо засияло голубизной и серебром. На мир опустилась тишина.

Аня поднялась с колен, бесшумно спустилась вниз и вышла во двор. Напоенный дождевой влагой ветер повеял свежестью в ее бледное лицо и охладил горящие, сухие глаза. С тропинки донеслись веселые звуки — кто-то мелодично насвистывал. Мгновение спустя Аня увидела Пасифика Буота.

Физические силы вдруг оставили Аню. Если бы она не ухватилась за нижний сук ивы, то упала бы. Пасифик был батраком Джорджа Флетчера, а Джордж Флетчер — ближайшим соседом Блайтов. Миссис Флетчер приходилась Гилберту тетей. Пасифик должен знать, если… если… Да, Пасифик должен знать то, что предстоит узнать ей.

Пасифик размеренным шагом, насвистывая, шел по красной тропинке. Он не видел Аню. Она сделала три безуспешных попытки окликнуть его. Он почти прошел мимо, прежде чем ей удалось заставить свои дрожащие губы произнести:

— Пасифик!

Пасифик обернулся с улыбкой и веселым: «Доброе утро!»

— Пасифик, — сказала Аня тихо, — ты идешь от Джорджа Флетчера?

— Точно, — отвечал Пасифик приветливо. — Мне передали вчера под вечер, что отец мой захворал. Но была такая погода, что я не смог пойти домой, вот и иду сегодня с утра пораньше. Пойду лесом, чтоб короче.

— Ты не слышал, как там Гилберт Блайт сегодня утром?

Задать этот вопрос Аню заставило отчаяние. Даже наихудшее не могло быть таким невыносимым, как эта страшная, мучительная неизвестность.

— Ему лучше, — сказал Пасифик. — Ночью был хризис. Доктор говорит, скоро пойдет на поправку. А ведь был на волосок от смерти. Совсем заучился парень в этом ниверситете. Ну, мне надо торопиться. Старику, верно, не терпится увидать меня.

Пасифик снова зашагал по тропинке и засвистел. Аня смотрела ему вслед, и в ее глазах радость постепенно сменяла жгучее страдание ночных часов. Он был долговязым, некрасивым, оборванным подростком. Но ей он казался таким же прекрасным, как те, что приносят добрые вести в горы. До конца своих дней не сможет она взглянуть на смуглое, круглое лицо Пасифика и его черные глаза, не вспомнив с теплым чувством о той минуте, когда он дал ей миро радости, чтобы утолить ее печаль.

И еще долго после того, как веселый свист Пасифика превратился в призрак мелодии, а затем и в тишину, стояла Аня под ивами, остро ощущая сладость жизни, как это бывает, когда исчезает какая-нибудь страшная угроза. Утро казалось волшебной чашей, наполненной легкой дымкой и очарованием. Совсем рядом с Аней, в уголке двора, был великолепный сюрприз — только что раскрывшиеся, осыпанные хрустальной росой розы. Звонкие трели птиц на большом дереве прямо под ее головой были в полной гармонии с состоянием ее души. Слова из замечательной, очень старой и очень правдивой книги пришли ей на уста:

— «Вечером водворяется плач, а наутро радость»[79].

Глава 41

Любовь поднимает бокал времени

— Я зашел пригласить тебя прогуляться как в прежние дни по сентябрьским лесам и «по холмам, где запахи так пряны», — сказал Гилберт, неожиданно появившись возле крыльца. — Не посетить ли нам сад Эстер Грей?

Аня, сидевшая на каменном пороге с ворохом тонкой бледно-зеленой ткани на коленях, растерянно подняла глаза.

— Я очень хотела бы пойти с тобой, Гилберт, — призналась она медленно, — но право же, не могу. Сегодня вечером свадьба Элис Пенхаллоу[80]. Мне надо пришить новую отделку к этому платью, а когда я кончу, будет пора идти к Элис. Мне так жаль! Я очень хотела бы пойти погулять.

— Ну что ж, а завтра вечером ты сможешь пойти? — спросил Гилберт, не слишком, по-видимому, разочарованный.

— Да, думаю, что смогу.

— В таком случае я полечу домой, чтобы сделать те дела, которые иначе отложил бы на завтра. Значит, Элис выходит сегодня замуж. Три свадьбы за одно лето среди твоих подруг — Фил, Элис и Джейн. Никогда не прощу Джейн, что она не пригласила меня на свою свадьбу.

— Право же, трудно винить ее за это, если подумаешь о бесчисленной родне Эндрюсов, которую нужно было пригласить. Дом едва вместил их всех. Я была приглашена благодаря тому, что являюсь старой подругой Джейн, — таковы были, по крайней мере, мотивы самой Джейн. Но я полагаю, что миссис Эндрюс руководствовалась желанием дать мне взглянуть на Джейн во всем блеске непревзойденного великолепия.

— Правда ли, будто на ней было столько бриллиантов, что невозможно было сказать, где же они кончаются и начинается сама Джейн?

Аня засмеялась.

— Их действительно было на ней очень много. И за всеми этими бриллиантами, белым атласом, тюлем, кружевами, розами и флердоранжем чопорная маленькая Джейн почти терялась из виду. Но она была очень счастлива, и мистер Инглис тоже… так же как и миссис Эндрюс.

— Это то самое платье, которое ты собираешься надеть сегодня вечером? — спросил Гилберт, глядя на воздушные складки и оборки.

— Да. Тебе нравится? А в волосы я вколю перелески. Их так много в это лето в Лесу Призраков.

Гилберт вдруг увидел в воображении Аню в отделанном оборками легком зеленоватом платье с обнаженными, по-девичьи изящными белыми руками, белой шейкой и белыми звездочками цветов, сияющими в завитках ее рыжеватых волос. У него на миг перехватило дыхание, но он тут же с небрежным видом отвернулся, чтобы уйти.

— Ну что ж, я зайду завтра. Желаю тебе приятно провести этот вечер.

Когда он зашагал прочь, Аня взглянула ему вслед и вздохнула. Гилберт держался дружески… очень дружески… слишком дружески. Со времени своего выздоровления он довольно часто приходил в Зеленые Мезонины, и в их отношения вернулось что-то от прежнего духа товарищества. Но Аня больше не находила в этом удовлетворения. По контрасту с розой любви цветок дружбы казался бледным и лишенным аромата. И Аня снова начала сомневаться, испытывает ли теперь Гилберт к ней какие-либо чувства, кроме дружеских. В обычном свете обычного дня лучезарная уверенность в его любви, родившаяся в ее душе в то счастливое утро, померкла. Ее преследовал и делал несчастной отчаянный страх, что ей никогда не удастся исправить свою ошибку. Вполне вероятно, что Гилберт все же любит именно Кристину. Может быть, он даже помолвлен с нею. Аня пыталась изгнать из сердца все беспокойные надежды и примириться с будущим, в котором упорный труд и честолюбивые устремления должны были занять место любви. Она могла хорошо, если не превосходно, справляться с работой учительницы, а успех, которым пользовались в редакторских святая святых ее маленькие очерки, был добрым пророчеством для ее расцветающих литературных надежд. Но… но… Аня снова взялась за свое зеленое платье и еще раз вздохнула.