Лёня Герзон - Приключения Никтошки (сборник) Страница 56

Кажется, все же аромат кислых щей понемногу просочился и в его квартиру… Гнобик вскочил на ноги и повел носом, подходя к окну. Но увидев на улице толпу вегетарианцев с надувными поросятами, он снова забыл о щах.

– Нет, всего этого нельзя допустить! – бормотал Гнобик, шагая по роскошному ковру из одного угла своей огромной гостиной в другой. – Пора немногим оставшимся в городе здравомыслящим коротышкам начать бороться за свои права! У каждого есть право есть и пить то, что он хочет, и у каждого есть право, чтобы ему не морочили голову! Может быть, свиньи страдают, но не могу же я посвятить всю свою жизнь решению их проблем? Сами-то они и не чешутся!

Гнобик топнул ногой по ковру, отчего ковер сдвинулся и Гнобик едва успел подхватить начавшую падать ему на голову статую Дианы. Поставив богиню на место, Гнобик подскочил к фортепиано и с треском взял несколько ужасающих аккордов. Потом хлопнул фортепианной крышкой так, что загудел пол. А щами пахло всё сильнее…

– Что-то мне не приходилось встречать свинью или барана, выразивших намерение бороться за свои права! – кричал Гнобик, свирепея. – А раз им самим на себя наплевать – почему мы, коротышки, должны расшибаться для них в лепешку?

И он пнул попавшуюся ему под ноги банку с мальками в томатном соусе, разлетевшимися в разные стороны.

– Чёрт! Томатный соус попал на обои! Досадно…

Но тут же забыл об этом. Нет, его положительно раздражала однобокость дураков, которые представляют всех поголовно животных этакими бедными овечками! Почему это никто не вспомнит коротышек, забоданных коровами? Укушенных свиньями, клюнутых курами, ущипнутых гусями? Ведь известно, что коровы бодаются, куры клюются и так далее – и наверняка у них были жертвы!

Ему хотелось что-нибудь сломать, но под рукой не было подходящего предмета.

«Откуда во мне столько злости?» – неожиданно подумалось ему.

Ба! Вон оно что! Вентиляционная решетка под потолком не задвинута – через нее-то и доносится сюда эта мерзкая вонь! В мгновение Гнобик пришел в дикое бешенство. Это всё из-за подлых вегетарианцев! Он в ярости сжал кулаки, оглядываясь – что бы такое сломать или выкинуть в окно вместе с осколками разбитого стекла. Но тут до него донеслись те самые громкие крики, выстрелы, цыплячий писк и дикое кудахтанье, благодаря которым доктору Таблеткину и его товарищам удалось вырваться из общей квартиры этажом ниже. Дом Гнобика был угловой, окна спален выходили на улицу Маргариток. Кинувшись туда, он вскочил с ногами на неубранную кровать и распахнул окно.

Глава тринадцатая

ОХОТНИК ПАТРОН

Но отвлечемся на некоторое время от Гнобика и других свидетелей безобразия на улице Маргариток и расскажем про коротышку, которого мы пока мало знаем: охотника Патрона. Охотник Патрон носил пышные усы и никогда не расставался со своим ружьем. Оно всегда было у него за спиной, а если охотник садился за стол, то на коленях. За обедом никто не хотел сидеть рядом с Патроном: справа прикладом по ноге получишь, слева – дулом в живот. Ночью ружье спало возле стенки, а Патрон всегда укладывался с краю. И только когда купался, поручал его ненадолго кому-нибудь из малышей.

Это прекрасное ружье смастерил для охотника монтёр Молоток – помощник слесаря Напильника. Но хоть Молоток и был всего лишь помощником, некоторые вещи у него выходили лучше, чем у самого Напильника, особенно когда дело касалось мелкой и кропотливой работы. А это совсем не так просто – сделать ружье с его сложным внутренним механизмом, который должен быть точным, как у часов, и даже еще точнее. Потому что если часы покажут не то что надо – это еще полбеды, а вот если ружье выстрелит не туда куда надо – может выйти и настоящая беда. Молоток, в отличие от Напильника, не только умел строгать и пилить, но и был немного художником. Кроме замечательно-точного внутреннего устройства ружья он позаботился и о его внешнем виде, украсив деревянный приклад прекрасной резьбой, изображавшей разные сцены охоты. В дерево Молоток вставил кусочки серебра – получилась инкрустация. На правой стороне деревянного приклада – коротышки с ружьями окружили медведя. Они целятся в него, а медведь понял, что ему некуда деться, стоит, подняв лапы, – сдается. На левой стороне – охота на птиц. Серебряные пули летят в серебряных птиц, но, кажется, все мимо.

Патрон любил чистить свое ружье. Утром, как только выгуляет и накормит бультерьера Бульку – сразу за эту чистку принимается. Разберет ружье, разложит детали на промасленной бумаге, потом каждую аккуратно почистит, смажет – и собирает всё обратно. В общем, Патрон в этом ружье души не чаял и однажды даже рисковал жизнью, чтобы его спасти, когда, убегая от медведя, уронил его в болото. Ружье, а не медведя, разумеется. Патрон не раздумывая нырнул за ружьем и спас его, выкинув его на берег. А вот самому Патрону пришлось туго и, если бы не одна лягушка, пожалевшая охотника, это могло кончиться очень даже плохо.

Больше всего на свете Патрон любил стрелять. Это была его страсть. Иногда он просыпался среди ночи с криком «Хочу стрелять!» Почему он это кричал – охотник и сам не знал. Точнее, не помнил. Что-то снилось такое во сне, от чего ему начинало безумно хотеться стрелять, а что ночью снилось – он потом всегда забывал.

Патрон тренировался каждый день. Во дворе у него были развешены мишени, и охотник палил по ним из положения «лежа», «сидя», «вполоборота», «из-под ноги», «с локтя», «через голову» и даже «вниз головой между ног» – то есть, широко расставив ноги, нагибался до земли и, стрелял, глядя на всё вверх ногами. Другим малышам, живущим с Патроном в одном доме, не очень-то нравилась эта забава. Они пробовали запретить Патрону совершать его упражнения, но оправдывало охотника то, что он исправно поставлял коротышкам мясо, добывая его на охоте.

– Надо же мне тренироваться! – боролся за свои права Патрон, когда утром, в выходной, разбуженные стрельбой коротышки высовывались из окон и на чем свет стоит ругали охотника.

– Да зачем тебе тренироваться! – пытался перекричать выстрелы музыкант Рояль. – Ты и так уже хорошо стреляешь!

– Стрельба требует постоянных упражнений! – отвечал охотник, всаживая очередную пулю в середину нарисованного на мишени медведя.

– Ты что, хочешь, чтобы я разучился стрелять и меня на охоте медведь загрыз?

– Так иди в лес – там и тренируйся!

– Так в лесу надо не тренироваться, а уже по-настоящему стрелять, а то дикие звери так на тебя и накинутся!

– Что-то на других они не накидываются!

– Конечно! Они же знают, что я охотник, – вот и не любят меня. А если не я – кто вам будет мясо приносить?

– Да не нужно мне твое мясо, у меня сейчас голова лопнет!

– Так я тебе специальные ушные затычки сейчас дам!

Патрон доставал из кармана запасные затычки и бросал Роялю, но тот, с криком «Чтоб тебя самого заткнуло!» захлопывал окно и бросался на кровать, зарыв голову в подушку. Впрочем, часто, чтобы не сердить коротышек, Патрон действительно уходил стрелять куда-нибудь подальше, куда-нибудь в поле. Но иногда до поля не было времени дойти, а выстрелить очень хотелось. В такие моменты Патрон прицеливался во что-нибудь из своего ружья и кричал «Пых!» или «Пах!» а потом издавал звук, который должен был бы раздаться, если бы пуля попала туда, куда он целился.

Частенько желание попалить застигало Патрона где-нибудь на улице. Особенно в старой части города, где на крышах стояли статуи, а на тоненьких шпилях над башенками торчали золотые флюгера и петушки. Иногда, в каком-нибудь пустынном переулке, Патрону вдруг невыносимо начинало хотеться во что-нибудь попасть. Он оглядывался по сторонам и, прицелившись, выпаливал в цветочный горшок на чьем-нибудь балконе или в кончик стрелки башенных часов, или в крутящийся серебряный флюгер, который показывает направление ветра. Один раз его здорово наказали – за то что он пробил ногу у золотого петушка на крыше одного красивого и очень старинного дома. Петушок свалился на землю, и монтёру Молотку пришлось лезть наверх и припаивать его обратно. А у Патрона, как он ни плакал и ни клялся, что больше не будет, на неделю отобрали ружье. Намучившись целую неделю без своего любимого ружья, он стал гораздо осторожнее и стрелял только в то, что не имело большой ценности.

А второй страстью Патрона была охота. Долго стрелять без перерыва нельзя – патроны быстро кончатся. А охотиться можно с раннего утра и до позднего вечера – пока не упадешь. Охотиться Патрон мог на любого зверя. Это тоже зависело от настроения – иногда было желание поймать что-нибудь маленькое, типа колибри, а иной раз ему, наоборот, хотелось крупной дичи: зубра или кабана. В своем деле Патрон был профессионал.

«Дайте мне хоть слона – я и слона завалю», – говорил он, и коротышки верили, что это не простое хвастовство – он мог бы.

– Жаль, динозавры вымерли, – заявил как-то Патрон слесарю Напильнику, – я бы им показал.