Евгения Яхнина - Разгневанная земля Страница 57

В кабинет вошёл секретарь:

— Без десяти минут двенадцать. Сейчас должно начаться заседание совета министров.

— Да, да, — встрепенулся Кошут, но не поднялся с места.

Секретарь почтительно стоял в ожидании.

— Тюремный режим был строгий, — прервал молчание Кошут, продолжая какую-то свою мысль. — Книг я не получал, никого ко мне не допускали. Единственным моим развлечением были два жаворонка в клетке, которых мне разрешили держать в камере. Я с ними очень подружился за время трёхлетней совместной жизни.

Секретарь в недоумении смотрел на Кошута, не понимая, куда он ведёт.

— В один прекрасный день, — продолжал Кошут, будто беседовал сам с собой, — мне неожиданно сообщили об амнистии. Покидая тюремную камеру, я открыл дверцу клетки и выпустил птиц через оконную решётку. Расставаясь с ними, я насыпал хлебных крошек на оконный карниз. «Человек в тюрьме часто теряет способность бороться, держаться за жизнь, — подумал я. — Мои товарищи по несчастью — жаворонки, — возможно, разучились жить на воле. Если они не смогут там прокормиться, они вернутся сюда и найдут пищу на подоконнике». На следующий день я наведался в тюрьму, чтобы узнать у надзирателя, не прилетали ли птицы. И что ж! Ни одна не появлялась. Тогда я понял: птицы умнее меня… К прежнему возврата нет.

Глава четвёртая

Отечество в опасности

После мартовской революции усилилось недовольство южных славян, стремившихся отделиться от Венгрии. Это движение тайно, а подчас и незамаскированно поддерживали австрийские власти.

Император поспешил назначить Ела́шича командующим всеми находящимися в Хорватии войсками, в том числе и венгерскими армейскими частями, входившими в состав общеимперской австрийской армии.

Отчаянный рубака, опасный интриган, отпрыск обедневшей дворянской семьи, искавший случая выдвинуться, сделать карьеру и обогатиться, хорватский бан[47] казался именно той фигурой, какая нужна была австрийскому императору и его приближённым в начатой ими коварной игре.

Он мобилизовал сербов и хорватов и разместил собранную армию у берегов Дравы, отделяющей славянские земли от венгерских. Это уже был открытый вызов.

Тщетно пытались венгры добиться от австрийского правительства решительных мер против Елашича. При дворе считали, что действия бана отнюдь не противоречат общеимперской конституции: Хорватия внутри венгерского государства пользуется-де такой же автономией, как Венгрия внутри Австрийской монархии.

Премьер-министр Баттиани, вернувшись из Вены, созвал Государственное собрание. На этот раз его покинуло обычное спокойствие.

— На границе нашего отечества, — говорил он с трибуны собрания, — угроза растёт час от часу… В присутствии имперского правителя Елашич дал нам обещание отозвать обратно свои войска, продвинувшиеся до самой границы, если венгерское правительство отзовёт свои. Мы отодвинули войска до самого Дуная. Несмотря на это, Елашич продолжает собирать значительные силы на границе. Вот почему в этот решающий момент я призываю комитаты, расположенные на территории между Дунаем и Дравой, создать добровольную национальную гвардию в самый короткий срок.

Бурными аплодисментами ответили собравшиеся на слова председателя.

Впервые из уст графа Баттиани исходил призыв к вооружённой защите. Оставаясь сторонником мирных реформ, он обещал императору не торопиться с организацией собственных министерств: военного и финансового, на чём энергично настаивал Кошут.

Лайош Кошут старался по мере сил улаживать затруднения, какие он встречал в своей ежедневной финансовой деятельности именно из-за того, что венгерский бюджет зависел от общеавстрийского. Но, как ни важно было для страны иметь самостоятельные финансы, ещё важнее для её судеб было создание своей армии.

Депутаты Государственного собрания ждали поэтому, что министр финансов выступит сегодня вслед за премьер-министром. Но Кошут не появлялся в министерской ложе, не сидел он и в креслах на своём депутатском месте. По залу пронёсся недоуменный шёпот, который сменился тревожной тишиной, когда было объявлено о болезни министра финансов.

Нервная, напряжённая работа последних месяцев заметно отразилась на слабом организме Кошута. Превозмогая усталость и невзирая на хроническую болезнь сердца, он появлялся всюду, где требовалось его личное участие. Но всему бывает предел, и Кошут слёг.

После некоторого замешательства среди депутатов, вызванного этим сообщением, на трибуну поднялся лидер радикальной оппозиции Ла́сло Ма́дарас.

— Мобилизация национальной гвардии — важное звено в организации народной армии, но это полумера. Премьер-министр ничего не сказал о наборе гонведов[48], о создании самостоятельной венгерской армии, а это дело не терпит дальнейших проволочек…

— Для этого, — бросил с места граф Сечени, — прежде всего нужны деньги!

— Деньги? — переспросил оратор и повернулся в сторону министерской ложи.

— Да, да, деньги! Здесь нет сегодня министра финансов, он мог бы подтвердить, что касса наша пуста. А война, даже самая справедливая, требует денег, денег и денег!

Зал замер. Теперь все глядели на Мадараса.

Однако на этот раз ответный удар последовал не с трибуны.

— У нации всегда найдутся деньги для защиты отечества!

Все повернули головы к дверям, откуда донеслись эти слова.

На пороге стоял Лайош Кошут.

— Нация нас не оставит. Если же у неё не хватит денег, мы достанем их с неба, а если не откликнется и небо, мы раздобудем их из преисподней!

Появление Кошута было так неожиданно, что депутаты замерли на своих местах.

В наступившей торжественной тишине мёртвенно-бледный Кошут нетвёрдой поступью поднялся на трибуну.

Опомнившиеся от неожиданности депутаты встретили министра шумными приветствиями.

Опираясь о кафедру, Кошут продолжал:

— Господа, я полон сознания величия этой минуты… Я пришёл сюда, чтобы призвать вас к спасению отечества, и мне кажется, что сам бог вложил в мои руки рог, могучий зов которого должен пробудить всякого, в ком ещё теплится жизненная сила… Отечество в опасности!.. Как бы различны ни были взгляды членов палаты, я верю, что их всех объединяет святая любовь к отечеству, забота о его чести, независимости и свободе… — Кошут ухватился обеими руками за кафедру.

— Сядьте! Сядьте! — послышались встревоженные голоса.

Кто-то поднял на трибуну кресло.

— Высокочтимое собрание! В этот грозный час, когда каждый мадьяр должен удвоить свои силы, я чувствую себя несчастным, ибо я надломлен болезнью, язык плохо повинуется мне, я едва держусь на ногах…

— Сядьте! Сядьте! — просили со всех сторон. — Садитесь же, ради бога!

— Нет, господа, если я буду говорить сидя, до вас могут не долететь мои слова… — Однако, обессиленный, Кошут опустился в кресло. — Отечество в опасности! — повторил он во весь голос. — И я верю: для его спасения вы не пожалеете последней капли крови.

Горячие возгласы: «Эльен Кошут!» — прервали слова оратора. Он встал и энергичным жестом водворил спокойствие.

— Венгерское правительство начало свою деятельность с пустой кассой, без всяких средств обороны, без войска, в обстановке измены и происков реакции. Прошло немного времени, и вот народ уже сплочён. Это больше всего устрашает австрийское правительство, и оно хочет помешать нам создать свою армию и иметь самостоятельный бюджет. Правители монархии хорошо знают, что, запустив руку в наш карман и лишив нас оружия, они и впредь будут распоряжаться судьбой Венгрии. Министерство финансов в моём лице перестало давать Хорватии деньги. И вот австрийские власти кричат, что мои действия ужасны и направлены на ниспровержение монархии… Но, если бы я давал деньги врагу нации, я заслужил бы всеобщее презрение. Где же, господа депутаты, искать защиты против грозящей нам от руки Вены опасности? Где искать гарантии нашего дальнейшего существования? Быть может, в иностранных связях? Важность внешних связей я, конечно, признаю. Но должен вам напомнить, что жизнеспособная нация держится и развивается благодаря собственным творческим силам, а не полагается на постороннюю помощь. И я призываю вас заявить со всей непоколебимостью, что народ готов принести величайшие жертвы для защиты своей свободы от чьих бы то ни было покушений.

Оратор остановился на минуту, чтобы перевести дыхание. Потом начал с новой силой:

— Сегодня министры — мы, завтра ими могут стать другие. Министерства могут сменяться, но ты, о родина, ты пребудешь вечно, и ты, мой народ, должен сделать её мощной и дать ей силы. Для того же, чтобы мы могли заключить прочный мир — если это ещё возможно, или вести победоносную войну — если война неизбежна, уполномочьте правительство увеличить боеспособность страны на двести тысяч солдат и для этого предоставьте в его распоряжение сорок два миллиона гульденов.