Владислав Бахревский - Агей Страница 6

Глаза Екатерины Васильевны перестали улыбаться.

– Я хочу, чтобы вы собрались и, слушая меня, думали… Вернадский так говорил: «Человек и человечество теснейшим образом связаны с живым веществом, населяющим нашу планету… Живое вещество охватывает всю биосферу, ее создает и ее изменяет…» Это вам понятно. Теперь попробуйте понять развитие этой мысли. Мир наш, то есть биосфера, имеет три реально существующих пласта: космос, земля и мир бесконечно малых существ – молекул, атомов, частиц… Так вот, под влиянием мысли и всеобщего человеческого труда биосфера переходит в ноосферу. Ноосфера – это сфера разума. Научная мысль, проникая во все три пласта реальности, становится геологической силой, планетной силой.

Она устало отвела прядь волос со лба. Сказала чуть ли не обидчиво:

– Редко мы думаем за всю-то планету. Все редко думаем: и учителя, и ученые, и писатели… Не помним, что от качества наших мыслей зависит качество жизни.

Выходит, что чем больше людей, тем лучше! – сказал Борис Годунов.

– Да, это так. Больше труда, большая энергия мысли.

– Сейчас Земля в оболочке радиационных поясов, а когда-нибудь будет опоясана кольцами энергии мысли? – удивился Агей. – Интересно.

– Еще как интересно! – согласилась Екатерина Васильевна. – Но вот что меня сегодня расстроило, Агей! Седьмой «В», оказывается, не знает, что это такое – ирбис.

– А что это такое? – спросил Вова.

– Дурак! – сказал Борис Годунов. – Птица такая.

Екатерина Васильевна посмотрела на Агея, они улыбнулись друг другу, и тут прозвенел звонок.

Домашние уроки

Мария Семеновна и черный кот Парамон встретили Агея на пороге.

– Ты бы, Агеюшка, на море сходил. Голубенький какой-то. Ты купайся, пока тепло. У нас ведь тоже зима бывает.

– Но ведь море льдом не покрывается.

– Да что из того! Когда плюс семь – не покупаешься.

– Уроки мне надо учить, – сказал Агей. – Завтра целых шесть подготовок.

– Не жалеют у нас детей, не жалеют! – посочувствовала Мария Семеновна.

От обеда Агей отказался, но чая выпил.

– Поем попозже. Когда наешься – голова не работает. Он полежал пятнадцать минут, умылся. Сел за стол.

Итак, шесть подготовок: алгебра, литература, черчение, история, зоология, английский язык.

На часах без пятнадцати три. Начал с черчения. Предлагалось сделать проекцию детали и указать ее размеры.

Что к чему, разобрался быстро, а вот само черчение оказалось капризным делом. Два раза подтер – и чертеж вид потерял. Больше тройки за такое не поставят.

Взял новый лист бумаги, перечертил, да так – хоть на выставку!

– Агеюшка, полпятого, – встревожилась Мария Семеновна, – надо поесть.

– Поем! – весело согласился Агей.

– И погулять.

– И погуляю! Он очень был доволен своим чертежом. Поискал ему место и возложил на буфет.

На первое Мария Семеновна подала домашнюю лапшу, на второе вареники с вишнями. Агей и впрямь пальчики облизал.

Удивительно, но коту Парамону вареники тоже очень понравились. Обедал он, запустив в миску передние лапы, и, когда взглядывал на людей, был похож на запорожца с усами.

Вдруг Парамон рыкнул свое: «Мяу!», потянулся и скакнул на буфет.

– Чертеж! – ахнул Агей.

Парамон хоть лапы и вылизал после еды, но автограф на листе оставил.

– Агеюшка, может, я перечерчу? – Мария Семеновна была готова сквозь землю провалиться. – Ах ты бессовестный! – горестно укоряла она Парамона.

– Сам я виноват, – сказал Агей. – Это же любимое место Парамона, а я его занял. Пустяки. Сделаю новый чертеж. Дело-то совершенно механическое.

Стрелки часов показывали половину седьмого, когда с черчением наконец-то было кончено.

Агей открыл учебник литературы. Следовало разобраться, где в «Капитанской дочке» историческая правда, а где художественный вымысел. Прочитал высказывания о повести. Все почему-то старались похвалить Пушкина: «автор изумительных по силе», «чудо совершенства», «решительно лучшее русское произведение».

Дважды перечитал высказывание Залыгина: «В обыкновенной… любовной истории безвестного офицера на считанных страницах изобразить такое событие, как Пугачевский бунт? Кому и когда еще удалось такое же?»

– Например, Мериме в «Кармен», – ответил Залыгину Агей, – или Толстому в рассказе «После бала», Гоголю в «Тарасе Бульбе» и многим, многим.

Агей собирался еще раз перечитать высказывания, чтоб запомнить, но не стал. Ему были неприятны все эти похвалы. Неужели знаменитые люди не понимали, что, расхваливая Пушкина, они словно бы ставили себя выше его. Учитель может похвалить ученика, а вот ученик учителя? Ученику дано другое – чувствовать к учителю благодарность.

Агей прочитал параграф учебника. Учебник тоже хвалил Пушкина за то, что тот «глубоко правдиво воспроизвел самый дух эпохи, проник в характеры, переживания, думы людей XVIII века». Будто авторы учебника знали этот дух, эти думы и переживания ничуть не хуже Пушкина.

Дедушка не терпел учебников, он учил Агея по-другому. Они читали повести, стихи. И бывало, даже всплакивали от возбуждения и чувств.

«Это как сама природа! – говорил дедушка о поразившем их произведении. – Вот гора! Уже столько поколений минуло, а люди все наглядеться на нее не могут. Так нее и с великими творениями. Конечно, можно объяснить, почему поэт написал именно это стихотворение, какие события вызвали его к жизни. Но разве в том главное? Главное, что люди открывают книгу и душа у них замирает и воспаряет от восторга».

Агей закрыл учебник, взял с полки Белинского, прочитал его статьи о Пушкине, потом перечитал «Капитанскую дочку».

– Агеюшка, ты бы поужинал, – сказала Мария Семеновна.

Он поужинал и сел учить историю. Задан был шестой параграф. «Первые феодальные государства». С переездом Агей еще ни разу не брался за историю, поэтому он прочитал первые параграфы, жалея, что нет под руками дедушкиной библиотеки.

– У вас нет книг о скифах? – спросил он Марию Семеновну.

– Отчего же это нет? Мой Миша всеми науками увлекался. И перед Агеем лег чудесный том «Античные государства Северного Причерноморья». Он прочитал о Нимфее, Мирмекии, Тиритаке, Илурате, Киммерике.

Была уж поздняя ночь. На шестой параграф сил не хватило.

Дохлая троечка

– А где ваша работа? – спросил Вячеслав Николаевич.

– Я не успел, – ответил Агей.

– Два, Богатое. Два за контрольную, два за домашнюю. На то она и успеваемость, Богатое, чтобы успевать. Видимо, седьмой класс не по вам.

На литературе Валентина Валентиновна приметила, что у Агея старый учебник.

– До конца материал прочитали, Богатов? – спросила она вдруг.

– До конца.

– Чье высказывание стоит последним? Агей вспыхнул: проверяли его честность.

– Залыгина.

– А как бы вы, Богатов, будь вы великим человеком, оценили «Капитанскую дочку»?

Агей опустил глаза.

– Я не смеюсь! – И Валентина Валентиновна засмеялась. – Вопрос ко всем. Думайте! Думайте! Богатов, мы ждем вашего ответа.

– Когда книга хорошая, что же о ней говорить, – сказал он.

– Вот тебе на! А может, просто сказать нечего?

– Не знаю, – пожал плечами Агей. – От хорошей книги – хорошо. И все.

– А если книга суровая? О палачах, скажем? О фашизме?

– Тогда она… – Агей вздохнул, – тогда она… по-другому, но тоже хорошая.

– Чудик!

– Произведение великого Пушкина «Капитанская дочка» открывает новую эпоху в русской национальной литературе.

– Прекрасно! Ульяна!

– Пушкин не знал в своих замыслах поражений, его «Капитанская дочка» воспитывала бунтарский дух и подготовила эпоху революций.

– Вот так, Богатов! Вот так надо отвечать. Отвечать, а не мямлить. Девочки – «отлично». Богатов… – развела руками. – В общем-то, и вы отвечали. Троечка, но очень дохлая.

Теория любви

Агей достал чертеж и еще раз придирчиво осмотрел его.

– Сам?! – с удивлением спросил сосед Юра Огнев, парень удивительно тихий и нелюбопытный.

– Сам.

– Спрячь. У нас никто не чертит. Наш учитель в больнице, а с его заменителем есть договор: мы не шумим, он нам не мешает. – И легонько тронул Крамарь: – Меняемся?

Достал шахматную доску, пересел.

– У меня есть сонник, – шепнула Крамарь Агею.

Он промолчал.

– А ты правда с Памира?

Ну что тут ответишь?

– А тебя зовут – Агей?

– Агей.

– Ты что же, взаправду в школе не учился? Агей молчал.

– Жалко будет, если тебя переведут в шестой, – сказала Крамарь. – Ты совсем, что ли, ничего не знаешь? Там у вас, наверное, книг не было.

– Были, – сказал он.

– А ты «Войну и мир» читал?

– Читал.

– Думаю, врешь. Ну да ладно. Вставай! Не видишь?

Все уже стояли, приветствуя учителя.

– Садитесь, – сказал учитель.

Он был такой толстый, что расплылся животом по всему столу.

«Как же он умещается на стуле?» – удивился Агей.