Илга Понорницкая - Эй, Рыбка! Страница 6

И вдруг спохватывается:

— Как — рыбы — это не вы?

— Это не мы их убили.

— А кто? — спрашивает он.

— Не знаю, — говорю я, стуча зубами. — Это они. Кто приходил на практику. Мы увидели, что кто-то вылил наших рыб…

— И отомстили. Так? — спрашивает он, и только теперь я вдруг осознаю, что уже разоблачена.

— Ты была не одна, так? — спрашивает Кирпич.

Он берет меня за подбородок и заглядывает в мои глаза. И только я успеваю настроиться, что он может сейчас сделать все, что угодно, — мне не будет больно… Он может убить меня… Все равно я не выдам ему Ирку с Бобровым.

— Только не говори мне, с кем ты была, идет? — вдруг говорит Кирпич. — Давай на этом остановимся… Не надо, чтобы я знал.

Была ли я кому-нибудь так благодарна? За подарки ко дню рождения, за позволение гулять допоздна…

Я обнимаю Кирпича и целую его в обе щеки. Без очков он вовсе не похож на себя. На щеках у него колючки. На колючках налипшие нитки водорослей. И водоросли остаются на моих губах.

Кирпич — самый лучший человек на свете. Как я этого раньше не знала?

Он смотрит на меня, не понимая, что теперь делать. Тут рядом раздается свист.

В разбитое окно просовывается сморщенное, заспанное лицо.

— Гришка! Так это ты тут куролесишь с малолетками? Надо же, купаться надумали…

— Тсс, — говорит неизвестному лицу Кирпич. — Сейчас все уладим. Генсаныч, с меня бутылка.

— Ящик! — поправляет его неизвестный мне Генсаныч.

— Ящик так ящик, — соглашается Кирпич, и на его лице появляется такое блаженное выражение, как будто я действительно заняла какое-нибудь место в загородной олимпиаде. Или на худой конец кто-то из «бэшек». — Сейчас подметаем стекла и дуем ко мне домой…

— У тебя ведь баба таво… Беременная, — отвечает незнакомый мне Генсаныч, и до меня, наконец, доходит, что это и есть тот самый школьный сторож, которого нам с Иркой и Бобровым надлежало остерегаться.

— Я говорю тебе, идем ко мне домой! — требует Кирпич. — Как раз по пути заглянем в круглосуточный…

— Только я, можно, пойду к себе? — говорю я им. — Родители волнуются…

— Куда ты пойдешь? — говорит Кирпич. — Видела бы ты себя сейчас.

— У тебя есть мобильник? — спрашивает он у сторожа.

Сторож покровительственно протягивает учителю телефон.

Учитель начинает втолковывать моей маме, что слет в «Березке» продлили до завтра, до обеда, и дети с удовольствием проведут вечер у костра, где каждый сможет показать себя настоящим артистом и вообще кем захочет.

— Мама! — кричу я в трубку. — Мы здесь, на берегу! Не холодно! Нет, и не страшно! Нас, это, 45 человек. С нами вожатые и Григорий Деевич.

— Я, я вожатый! — радуется сторож Генсаныч.

Кирпич предостерегающе машет руками.

Втроем мы покидаем теплицу через окно и покупаем ящик водки (я дожидаюсь взрослых у входа в магазин). Потом мы идем к Кирпичу. Включается яркий свет. Я вижу, что у него все разбросано. Надо переступать через какое-то белье, одежду и тетради. Кирпич укладывает меня на единственную кровать, наваливает сверху одеяла и гасит свет.

Из кухни доносятся голоса, и голос Кирпича то и дело повторяет слова, которые только засоряют наш язык. Слыхал бы кто в классе.

Наутро Кирпич отправляет меня мыться в ванне, а потом мы ждем, когда подсохнут мои волосы. Посреди комнаты, прямо на полу спит сторож Генсаныч. Из-под его спины торчит какая-то одежда. Спохватившись, я стираю в ванной свой купальник. Теперь можно и домой. Кирпич говорит, что он теперь как миленький доведет меня до дверей квартиры и сдаст с рук на руки моим родителей.

Я отвечаю, что тогда нам надо поторопиться: они вот-вот уходят на завод.

— Я тоже собираюсь на завод, — говорит Кирпич.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Освою рабочую специальность. Войду в сплоченный коллектив. Милое дело. Заработок — не чета нашему учительскому. На эти-то гроши как можно содержать семью?

Я вспоминаю девушку у ночного клуба. «Сколько мне ждать еще, пока ты будешь нянчить малолеток-олигофренок?»

И сразу становится не по себе. Я думаю: сейчас меня увидит Ирка или Бобров. Вот стыдно-то…Почему мне это до сих пор в голову не приходило? Нет, сначала это опасение все время сидело у меня в голове. Когда оно исчезло? Возле ночного клуба его уже не было. Тогда, когда Кирпич вытащил меня за ногу из каменного стакана, и тогда, когда мы покупали водку… Когда мы покупали ее, я чувствовала себя так свободно, точно каждую ночь забегаю за ней, прозрачненькой, вот в этот магазин. И именно в этой компании — с учителем по прозвищу Кирпич и школьным сторожем Генсанычем.

— Генсаныч отнесет Светлане Павловне пакеты с семенами, — говорит Кирпич. — Как будто они завалились куда-нибудь. И она зря впала в истерику…

— Она впадает в нее каждый урок, — нахожу нужным вставить я.

Кирпич перебивает:

— То, что сейчас мы говорим, не делает нам чести.

Будто я не слышала, что он говорил Генсанычу ночью в кухне.

— Генсаныч никому тебя не выдаст, — обещает мне Кирпич. — Он, кстати, тебя толком и не рассмотрел. А если он все же вздумает делать какие-то намеки — не понимай ни одного из них. Ты просто не знаешь, что Генсаныч имеет в виду. Свидетелей-то у него нет… Кроме меня. А я скажу, что впервые слышу…Да что я скажу? Меня здесь и не будет. Я ведь собираюсь на завод…

— Охота вам? — как равному говорю я. — Вы же учились!

Нас как-то водили на экскурсию. И меня поразило огромное гулкое помещение, люди в одинаковой одежде, неотрывно, в напряжении стоящие возле станков. Хотелось поскорее выбраться на улицу, на воздух. Куда-то в тишину… Бобров увидел в цехе свою маму, но она не могла выключить станок и поговорить с ним. Мои родители работают в другом цехе, и я их не видела. Но дома мама все время говорит мне: «Не будешь хорошо учиться, пойдешь на завод».

Я кое-как пытаюсь объяснить ему, что в школе гораздо лучше. У нас перемена после каждого урока. И у нас каждый день что-то случается. Нас много, и всегда найдется, над чем посмеяться. Один Бобров чего стоит. И Ирка тоже — всегда что-то придумает.

— Видишь ли, — отвечает мне Кирпич. — Так можно рассуждать, когда тебе одиннадцать, двенадцать лет. В народе знаешь, как говорят? Мол, в тридцать лет семьи нет- значит, и не будет. И денег в сорок лет нет — уже не будет. И правильно ведь говорят…

— А сколько вам лет, Григорий Деевич, — спрашиваю я.

Он отвечает:

— Двадцать девять.

С утра жара. Ну и день сегодня выдался!

Мы звоним в нашу дверь, и мама тут же рассыпается в благодарностях. Летом так трудно достать путевку в загородный лагерь. А Кирпич помог мне съездить за город, хотя бы на два дня.

Чтобы родители все-таки не заподозрили чего-то и не стали запоздало волноваться, я тут же, перебивая маму, начинаю рассказывать, как хорошо было в «Березке».

Когда за Кирпичом захлопывается дверь, папа замечает, что учителя на природе тоже зря время не теряли.

Самой моей большой бедой в то лето стало исчезновение Ирки. Она уехала куда-то вместе с отцом, пока я была в «Березке». Бобров клялся, что ничего не слышал. В квартире, которую снимали Ирка с отцом, нас встретили какие-то другие люди. Ни разу еще мы с Бобровым не ждали с нетерпением конца каникул - ведь мы же полагали, что она вернется к нам в сентябре.

Ирка не вернулась.

Мы с Бобровым упросили родителей купить нам по аквариуму и на переменах наперебой рассказывали, как у нас там кто-то плавает, дерется, гоняет пену по поверхности воды и строит из этой пены гнезда, а потом высиживает в гнезде икру, точно наседка яйца. А кто-то, наоборот, рождает живых детей и тут же поедает их — самку-то надо сразу отсадить, как отнерестится!

Полкласса вслед за нами завели аквариумы. И девчонки теперь писали Боброву на уроках что-то вроде того, что у них есть лишняя пара кардиналов, а заодно и огненные барбусы, и можно их на что-то обменять. Если интересно — встретимся за школой, поговорим!

Не знаю, как разрослось со временем Бобровское хозяйство, а моих аквариумов было уже семь штук — и это не считая переносных, садковых.

По выходным, в самую рань, мама провожала нас с отцом на колхозный рынок, где мы до обеда продавали новичкам рыбную молодь и чахлую, но зато не зараженную ничем, в аквариуме выращенную водную траву, а заодно раздавали всем бесплатные советы.

До советов люди были охочи — некоторые куда больше, чем до покупки. Доходило до того, что не успевала я вернуться из школы, как раздавался телефонный звонок и растерянный мужской голос спрашивал, что делать: данюшки у него, как будто, отыкрились. И, случалось, что когда родители, придя с завода, открывали дверь своим ключом, я все еще убеждала счастливого владельца данюшек не волноваться и предоставить все самой природе. А что от него требуется — это вентиляция, ну и кормежка соответствующая — только и всего!