Лев Квин - Семьдесят неизвестных Страница 6

Теперь взялись за дело втроём. Первая искра была встречена громким «ура». И, несмотря на то что вата, которую они выдрали из своих телогреек, никак не хотела зажигаться, девочки уже не сомневались в успехе. Света покрикивала на подруг, упрекала полушутливо, что они ничего не умеют, что всегда за них приходится отдуваться ей одной. И одновременно колотила куском железа по камню с такой силой, что от него вместе с искрами отлетали во все стороны осколки.

— Ой, девочки!

Вера всплеснула руками, бросила жгут из ваты, побежала к кормокухне и тут же вернулась с тулупом деда Вареника на плечах; полы волочились по полу. Порылась во внутреннем кармане, вытащила коробок спичек, потрясла победно над головой.

— Вот! Я всю ночь ворочалась. Упирается голова во что-то твёрдое — спать невозможно. Только сейчас сообразила.

— Чем поздно, лучше никогда! — Света торжествующе улыбалась. — Видишь? Очень нужны теперь твои списки.

На конце ватного жгутика, который она держала, тлела живая красная точка.

Девочки развели огонь, налили в котёл остатки вчерашней сыворотки. Потом дружными усилиями раскачали примёрзшую дверь и оттащили в сторону сначала одну, затем другую её половинку, — дверь свинарника, как обычно бывает в степных, буранных местах, открывалась внутрь. От снежной стены, завалившей выход, обрушился в тамбур рыхлый, ещё не слежавшийся слой. Черпали снег вёдрами и таскали в котёл, где уже булькала и пузырилась сыворотка. Хоть какое, а пойло всё-таки будет! Тут Ия очень кстати вспомнила, что дня четыре назад фуражир свалил у стены, в нескольких шагах от входа, мёрзлую свёклу и перекисший прошлогодний силос, свинарки возмутились, не приняли: есть свежий, а он суёт свиньям всякую дрянь.

— Вот бы добраться!

— Доберёмся! — уверенно сказала Света. — Вера, бери лопату! Ийка, оттаскивай снег!

Трудились долго, вспотели, устали, прокладывая ход. Снег то и дело обсыпался, всё приходилось начинать сызнова. Всё-таки прорылись вдоль стены до силоса. Но оказалось, куча промёрзла вся, пришлось долбить ломом.

— Фу, механизация! — отдувалась Света.

— Ха-ха-ха! — смеялась Вера.

Ия тоже радовалась, что снова слышит её весёлый смех.

Свиньи накинулись на горячее пойло, остервенело отпихивая друг друга. Пришлось наводить порядок, выпуская их в «столовую» в порядке очереди. Сначала самых маленьких и слабых, затем тех, кто посильнее. Нахалы получили тёплое варево последними.

Потом девочки сами поели варёной свёклы. Остатки Ия снесла своим любимцам.

— А теперь запаривать солому, — приказала Света.

— Так есть же ещё силос. — Вера после свёклы, позёвывая с вожделением поглядывала на дедов тулуп.

— Мало ли что! Сегодня скормим силос — чем завтра кормить будем? В инструкции не зря про солому сказано — это из опыта.

Вера притворно завздыхала:

— О жестокосердная Добросердова!

А буран бушевал по-прежнему. Временами казалось, что он уже стихает, что порывы гаснут и свист не такой пронзительный. Но потом ветер, чуть передохнув, принимался за дело с новой силой.

К вечеру, когда стемнело, они так устали, что едва волочили ноги. В свинарнике было чисто прибрано, в котле смачно булькало непонятное, не предусмотренное никакими рационами, но вполне съедобное варево, а из отверстий в старой дырявой плите девочкам подмигивало весёлое пламя.

Помощь подоспела, когда они разносили ужин визжавшему голодному «свинству». Первой услышала шум трактора Ия. Она бросилась в тамбур, забитый снегом, и стала кричать вверх, как из ямы:

— Здесь мы! Здесь мы!

Потом к ней подбежали Света с Верой, и они вместе кричали до хрипоты, до одури, до изнеможения. А когда наверху, в снежном потолке, наконец показалась лопата и вслед за ней свалился, словно съехал с ледяной горки, Митяй, Ия бросилась к нему и, плача, повисла на шее. Вера обхватила Митяя с другой стороны, со спины, а Света трясла благодарно руку в одеревенелой кожаной рукавице и повторяла с чувством:

— Спасибо, Митяй! Молодец, Митяй! Ты нам так помог, так помог!..

Ошалелый Митяй, не понимавший, чем же это он им так здорово помог, полузадушенный, зацелованный, с мокрым от растаявшего снега и Ииных слёз лицом, тщетно пытался высвободиться.

…На следующий день в школе все дружно хвалили Свету. Та, сиявшая и довольная, отмахивалась от похвал, говорила, что ничего она такого особенного не сделала, что она ведь старшая и отвечала за всё. Яша Шелестов смотрел на неё влюблённо, и она ему благосклонно улыбалась, — ей уже успели доложить, что он позавчера, в самый буран, как верный рыцарь, ждал её у кладбища и чуть не замёрз. Вера, забравшись на парту, хохоча, изображала в лицах, как Ия плакала ночью, весь тулуп слезами облила, как её любимцы-стиляжата прибегали её утешать и какой при этом поднялся визг…

Ия сидела на своём месте, рядом с Верой, и, тихо улыбаясь, смотрела шумный, весёлый спектакль, сочинённый с ходу подругой. Она была счастлива, что они опять вместе, со всем классом, что вчерашнее ужасное приключение кончилось благополучно.

Потом быстрыми, маленькими шажками вошла сгорбленная, седая Ольга Матвеевна с журналом и стопкой тетрадей в руке, и сразу всё вошло в привычное школьное русло.

Ольга Матвеевна стала раздавать тетради: перед самым началом производственной практики они писали в классе сочинение на тему «Наш путь к коммунизму». Хвалила одних, поругивала других за ошибки. Ия, по своему обыкновению, волновалась: почему обо всех уже сказали, а о ней ещё ничего? Неужели плохо написала?

Наконец Ольга Матвеевна назвала и её фамилию.

— А тебе я поставила четвёрку, Сухова… Даже обидно — великолепное сочинение! — Она обращалась теперь к классу. — Никто из вас так не написал…

— Почему же тогда четвёрка? — спросила, недоумевая, Света.

— Потому что она сделала непростительную ошибку. Ты сама знаешь какую, Сухова.

Ия покачала головой: нет, не знает.

— Смотри, как ты написала: «Люди научились предвидить будущее». «Предвидить», — повторила она, — через «и». В десятом классе!

Учительница ещё долго говорила о значении грамотности в жизни человека, о недопустимости таких элементарных ошибок, пусть даже по рассеянности.

Ия стояла бледная, покусывая губы, не смея поднять глаз на подруг.

А Света и Вера, вдруг всё поняв, потрясённые, смотрели на миниатюрную фигурку Ии, на её тонко очерченный профиль, на маленькие, несильные руки, сжимавшие в волнении тетрадь с сочинением.

Смотрели так, словно увидели её впервые.

Мираж

Утром, ещё до уроков, Костя Сомов остановил в школьном коридоре Глеба Никольского.

— Ты писал? — показал он Глебу заметку в газете; руки у него дрожали.

— Ну, я. За себя и за тебя. А что?

— Как… как ты мог!

— Разве что-нибудь не верно? Пусть попробует опровергнуть. Не беспокойся, всё, как надо. — Глеб уверенно улыбался.

— Ты… ты мразь!

Костя поднял руку и с силой ударил Глеба по щеке.

Потом повернулся и пошёл прочь, осунувшийся, сутулый, в лице ни кровинки…

Они подружились ещё в прошлом году, вскоре после того, как Глеб впервые появился в школе. С тех пор их всюду видели вместе, хотя многие не переставали удивляться, что свело кряжистого, лобастого тугодума Костю Сомова и стройного пышноволосого Глеба Никольского, с такой весёлой, обаятельной улыбкой, что хочешь не хочешь — обязательно улыбнёшься в ответ.

Глеб был отличником и не знал других отметок, кроме пятёрок. Он был способным на удивление. Пробежит глазами учебник — и уже готов к ответу. Над самыми трудными задачами по алгебре он задумывался ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы написать условие. А когда его спрашивали, отвечал не только точно и правильно, но и остроумно, вызывая улыбку в классе и у учителей и разрешая себе на правах всеобщего любимца такие шутки, за которые другим, вероятно, не поздоровилось бы.

Один только преподаватель физики, старый жёлчный человек, с подёргивающейся правой щекой и вечно слезящимся глазом — следы тяжёлой контузии на фронте, — словно не веря в прочность знаний Глеба, учинял ему временами настоящий допрос, засыпая вопросами не только по текущему материалу, но и за прошлые годы. Глеб отвечал, как всегда, спокойно, благодушно улыбаясь. Кончались эти поединки всегда одним и тем же — отличной оценкой, которую учитель выводил в журнале под одобрительный гул всего класса.

А вот Костя был типичным середнячком. И не скажешь, что без способностей. Но он делал всё уж очень медленно.

Вот Костя подходит к доске. Вот берёт мел. Выводит — не пишет, а именно выводит на доске условие задачи. Начинает, морща лоб, собираться с мыслями… Учитель ждёт, торопит, нервничает. И, конечно, это сказывалось на оценке.