Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак Страница 6

— Таких, в которых рассказывается о Щорсе, о борьбе черниговских партизан?

— Всех сейчас не припомню, но, кажется, об этом есть в романе «Десну перешли батальоны» Алексея Десняка и еще в книге «Путь на Киев» Семена Скляренко.

— Вроде бы о книжке Десняка мне и рассказывал кто-то из ребят, да не припомню кто… Тетя Оля, вы не могли бы достать мне эту книжку?

— Я спрошу у знакомых, — пообещала Ольга Осиповна.

На другой день роман «Десну перешли батальоны» был в руках у Нины.

— Только никому не показывай, — предупредила Ольга Осиповна. — Хотя здесь и описаны давние события, но немцам не понравится любая книга о борьбе украинского народа против оккупантов.

Покормив и уложив Лялю спать, Нина забралась в крохотную каморку, куда редко заглядывали домашние, и углубилась в чтение. Она не отрывалась от книжки до вечера и потом, наскоро поужинав, сидела над ней до тех пор, пока не дочитала до конца. Роман приковал ее внимание, увлек живыми рассказами о людях, которые жили и боролись против немцев в восемнадцатом году близко от города Сновска, совсем рядом, в селе Боровичах.

VI

Зима 1941—1942 года выдалась лютая. В декабре разгулялись пронизывающие холодные ветры, били в лицо мелким колючим снегом.

В такую-то непогоду зашел к Ивану Михайловичу нежданный гость, Василий Григорьевич Анапрейчик, муж подруги Ларисы Ивановны. Еще перед войной он вместе с семьей переехал в Киев, и потому его появление в Щорсе удивило Ивана Михайловича.

— Из окружения или из концлагеря к нам? — холодно поинтересовался дед.

— Из окружения.

— А жена в Киеве или эвакуировалась?

— Не знаю, хочу пробраться туда, да опасаюсь без документов. Киев не Щорс, там без документов не повернешься.

— Конечно, — согласился старик и замолчал.

Анапрейчик немного выждал, затем сказал:

— Мне говорили, что незадолго до войны Лариса Ивановна серьезно захворала и выехала в Ленинград на лечение. Что, она там и осталась?

— В том-то и дело, что не знаем, как она там, да и там ли вообще. Может, вывезли куда-нибудь…

— А из больницы она писала вам?

— А как же, писала.

— И когда было последнее письмо?

— В конце августа.

— Тогда вряд ли вывезли. В конце августа немцы прорвались к Шлиссельбургу и завершили окружение Ленинграда.

В комнате наступила долгая, гнетущая тишина.

Нина взглянула в окно и, увидев знакомую фигуру, подошла к дверям.

— Тетя Оля идет, — сказала она, обращаясь к домашним и гостю.

Ольга Осиповна вошла раскрасневшаяся от мороза, возбужденная.

— Здоровеньки булы!

— Здравствуйте! — прогудел среди общих приветствий густой бас Анапрейчика.

— О-о! Кого я вижу! — обрадовалась Ольга Осиповна. — Василий Григорьевич, какими судьбами?

— Трудными судьбами, милая Ольга Осиповна. — Анапрейчик поднялся и шагнул ей навстречу.

Нине показалось, что он тоже обрадовался этой встрече, как-то даже особенно обрадовался.

— А вы, я вижу, не горюете, бодры, веселы, — сказал Анапрейчик, улыбаясь.

— А что даст нам кручина. Грустью обуха не перешибешь.

— Да, конечно…

Ни Иван Михайлович, ни Лидия Леопольдовна не поддерживали беседы.

Ольга Осиповна заметила:

— Что это вы все так приуныли? Не вы ли, Василий Григорьевич, принесли такое настроение в дом?

— Да… — отозвался Анапрейчик. — Вспомнили мы Ларису Ивановну и загрустили…

— Ой, горе горькое, — зябко кутаясь в платок, заохала Лидия Леопольдовна, — такое несчастье свалилось на нашу голову. Как она там, бедная, перенесет все это? Если бы хоть здорова была, устроилась бы на работу, как-нибудь прожила бы. А так… подумать страшно, чужие люди, чужая сторона.

— Она ведь не одна, — успокаивала стариков Ольга Осиповна, — и Вадим Иванович там, и семья его.

— Вадим на фронте, а семье его, наверно, не до Ларисы сейчас.

— Что Ляля, спит? — спросила Ольга Осиповна.

— Сначала капризничала, а потом поплакала и заснула.

— А я гостинец ей принесла. — Ольга Осиповна вынула из кармана и положила на стол пакетик сахара.

— Спасибо. Вот обрадуется малышка, ведь она у нас сластена!

Лидия Леопольдовна подошла к буфету и положила туда подарок.

— Где вы раздобыли такое лакомство? — спросил Иван Михайлович.

— Я ведь теперь при деле, паек немецкий получаю.

— Правда? И где же вы устроились?

— В больнице.

— Вы хотите сказать, в немецком госпитале?

— Ну, пусть будет в госпитале.

— А кем?

— Не начальником, конечно, санитаркой работаю. Все польза для себя и для семьи.

Нине сперва показалось, что тетя Оля и Анапрейчик говорят между собой какими-то намеками, но потом решила, что ей только показалось, потому что разговор продолжался самым обычным образом о работе, хлебе, пайке, дают ли сигареты, крупу, соль.

— А вы не знаете, — спросил Анапрейчик, — какие слухи ходят по городу?

— Какие?

— Говорят, наши разбили немцев под Москвой и двигаются на запад.

— Правда? — обрадовалась Ольга Осиповна.

— Чему вы так радуетесь? — тихо сказал Анапрейчик. — Придут наши сюда и спросят, что вы тут делали при немцах. Ведь вы кандидат партии.

Ольга смутилась:

— Я женщина, что с меня спрашивать. А вот вас наверняка спросят, как вы попали в окружение, почему остались в городе и не пробирались к своим.

— Правильно, Ольга Осиповна, — поддержал ее Иван Михайлович, — нашел ты, Василь Григорьевич, кого попрекать. Она женщина, на ее слабых плечах старые родители, да и нашим детям она помогает.

— Да я ничего такого не говорю, — как бы оправдываясь, пробормотал Анапрейчик.

— Как это — ничего? Мы что, по-твоему, не понимаем, к чему ты клонишь?

— Иван, — вмешалась Лидия Леопольдовна, — ну что ты, ей-богу, взъелся? Кто так обращается с гостем?

— А зачем он такое говорит об Ольге Осиповне?

— Да ничего особенного он не говорит, а только предостерегает.

— То-то и оно, что предостерегает. Ты нигде не бываешь, ничего не слышишь, вот тебе и невдомек. А я уж наслушался таких патриотов. Подумали бы лучше о том, кто пустил сюда немцев. Разбежались, как зайцы, по лесам, а теперь еще попрекают и даже угрожают, если кто заикнется о работе.

— Похоже, будто и вы собираетесь к немцам на службу? — вопросительно глядя на Ивана Михайловича, спросил Анапрейчик.

— Собираюсь. А ты как думал? Три сына и зять где-то воюют, довоевались до того, что бросили на произвол судьбы и нас, стариков, и трех малолетних детей. Пять ртов в доме. Что же они, по-твоему, божьим духом жить будут?

— Ясно…

— Что ясно? — сердито спросил Иван Михайлович.

— Дело ясное, что дело темное, — отшутился Анапрейчик и стал собираться уходить.

— Вы идете? — обратился он к Ольге Осиповне. — Надеюсь, вы не рассердились на меня, как Иван Михайлович?

— Чего мне на вас сердиться! — усмехнулась Ольга Осиповна. — Но выходить отсюда нам вместе, вероятно, не следует. Люди теперь зоркие, могут бог знает что подумать.

— И то правда. Но я вас все-таки подожду: есть один деликатный вопрос.

Попрощавшись со всеми, Анапрейчик направился к двери.

Нина вышла проводить его.

— Дядя Вася, — задержалась она в сенях дома, — вы, пожалуйста, не сердитесь на дедушку.

— Да бог с ним, чего мне на него сердиться. Ему самому нелегко.

— Да, да. Мучается он сейчас: идти на работу или не идти? А тут еще и вы поддали жару.

— Ах вот оно что! Ну, ну, пусть еще подумает, это не мешает, никуда не денешься.

Анапрейчик направился было к выходу, но Нина снова задержала его.

— Скажите, дядя Вася. Правда, что немцев разбили под Москвой, или это только слухи, как вы думаете?

— А почему тебя это интересует?

— А как же! Если наши и вправду будут так наступать, может статься, через месяц-полтора отобьют Ленинград. А там ведь моя мама…

— Ну, так я скажу тебе больше, чем другим. Говорят, будто наши наголову разгромили под Москвой пятьдесят немецких дивизий. Я думаю, что вскоре от Ленинграда фашистов погонят.

— Боже мой! Быстрей бы только!

— Можешь быть уверена. Так оно и будет… Ну, бывай здорова!

VII

Лидия Леопольдовна сегодня прихворнула. Донимала боль в пояснице. За картофелем в погреб полез дед. Долго возился, глухо кашлял, ворчал. Потом вылез наверх и зло накинулся на жену и внучку:

— Вы почему молчите? Картошки-то у нас кот наплакал. На исходе вся.

— Да я же говорила тебе, — простонала Лидия Леопольдовна.

Иван Михайлович, насупясь, помолчал.

— Что же будем делать, старая? Что будем есть, когда кончится картошка?

— Не знаю. Люди ходят по селам, меняют вещи.