Энн Файн - Пучеглазый Страница 6

Я отвернулась. Мама меж тем встала на цыпочки и почти влезла в зеркало, чтобы разобраться с пуговицами. Юбка ее задралась, открыв еще пару дюймов блестящих черных чулок. Я поспешила отвести взгляд.

А Джеральд смотрел на нее во все глаза. Когда бабушка замечала, что кто-то так бесстыдно пялится, она всегда притворно вежливо спрашивала: «Ну как — насмотрелись?»

Но мне и Джуди мама такое строго-настрого запрещала, да к тому же она предупредила меня, чтобы я вела себя вежливо. Так что я лишь сердито зыркнула на него: вот бы у него вовсе глаза из орбит выскочили и шлепнулись на пол!

Но Джеральд Фолкнер продолжал таращиться. Мама отступила на шаг, наконец-то довольная пуговицами, и последний раз осмотрела себя в зеркале с головы до ног. И вдруг помрачнела. Она, как и я, не может больше чем на несколько минут поверить, что хорошо выглядит. Она одернула синий костюм, который плотно облегал ее бедра.

— Господи, — вздохнула она. — Говорила я тебе, что мне давно уже надоело собственное тело.

— Так отдай его мне.

Вот как он сказанул! Я слышала это своими собственными ушами.

Мама заявила, что ничего подобного не было — нет, она потом даже настаивала, что это была просто глупая ничего не значащая шутка и мне вовсе не следовало поднимать такой шум и орать ему «Пучеглазый!». Да вдобавок обвинила меня, что я испортила всем вечер, потому что выскочила из комнаты, хлопнув дверью. А еще сказала, что ресторан, где он заказал столик, стоил кучу денег, но все, что они там ели, казалось после этой сцены безвкуснее травы, Джеральд во всем упрекал себя, а она готова была сквозь землю провалиться. И в довершение пригрозила, что если я еще когда-нибудь позволю себе такое, я об этом очень-очень пожалею.

Я ответила, что и так уже пожалела. И что вовсе не думала тех ужасных вещей, которые наговорила, но я была расстроена из-за того, что она всю неделю уходила из дома и даже Джуди не помогла клеить амфитеатр, хоть и обещала, и собрание прогуляла. Я дала слово, что никогда больше не назову его «Пучеглазым» и что буду держать себя в руках, ведь я и сама не могу понять, что меня в нем так взбесило. «Вообще-то он вполне милый. Я ничего против него не имею», — пролепетала я. Когда скандал наконец-то закончился, мама даже обняла меня, а я все сморкалась и сморкалась, пытаясь унять слезы, вот и наврала ей, что он мне почти понравился.

— Он тебе правда понравился? — взволнованно спросила Хелен, подавшись вперед. В тесной кладовке покачивались тени: тусклая лампочка вздрагивала от шагов по лестнице над нашими головами. — Он тебе в самом деле понравился?

— Он мне понравился? — рассмеялась я. — Шутишь! Поначалу, признаюсь, он мне не больно-то пришелся по душе. Но после того скандала… — я живо представила, как это было, и сама удивилась тому, что помнила все до мельчайших подробностей. — После того ужасного скандала с мамой я его просто возненавидела.

3

— Вот что я тебе скажу: я сделала большую ошибку, когда попеняла маме, что она слишком часто уходит из дома по вечерам. Чтобы мне угодить, она стала оставаться дома. Но поскольку я по глупости сказала, что ничего не имею против Джеральда Фолкнера, то всякий раз, как он звонил, чтобы пригласить ее куда-нибудь, она, теребя телефонный провод, отвечала: «Ох, и не знаю, Джеральд. У нас в больнице выдался тяжелый день, и я совсем вымоталась к вечеру. Почему бы тебе не приехать к нам?»

Я ненавидела визиты Пучеглазого. Мне все казалось немилым, когда он к нам заявлялся. Не могу объяснить толком, но я переставала чувствовать себя дома, если он расхаживал по комнатам в поисках карандаша, чтобы решить кроссворд, с шипением сливал воду в туалете на первом этаже или снимал мой портфель с кофейного столика, чтобы удобнее было смотреть телевизор лежа на диване. Я ненавидела маму за то, что она была с ним такой счастливой, спокойной и внимательной. Я ненавидела Джуди только за то, что она неизменно отвечала на все его идиотские вопросы и фальшивые любезности. Порой я ненавидела даже милейшую пушистую Флосс: она живо смекнула, что Пучеглазый не самый шустрый из людей, и охотно устраивалась у него на брюках, мурлыкая, роняя шерсть и наслаждаясь жизнью.

Но больше всего я, конечно, ненавидела его самого.

И Пучеглазый это знал. Он был не дурак и не мог не заметить, что при всех его посещениях я ни разу по собственной воле не заговаривала с ним, а на его вопросы отвечала, только пока мама была рядом и все видела и слышала. Но если он обращался ко мне, когда она разговаривала по телефону или была в ванной, я просто делала вид, что не слышу, выходила из комнаты или заводила на полную громкость мелодию из Маппет-шоу на проигрывателе Джуди. Конечно, я вела себя грубо и по-детски, но так я себя чувствовала. Из вечера в вечер я слышала, как обрывается у нашего дома ворчание мотора его автомобиля, и видела в окно, как он выбирается с водительского сидения, сует пальцы за ремень на талии и подтягивает брюки, а потом направляется по дорожке к нашему дому. Сам его вид раздражал меня до такой степени, что я искала любого повода убраться наверх, где готова была просидеть весь вечер, делая вид, что читаю или делаю уроки, только бы меня не заставили спуститься вниз и быть с ним вежливой и любезной.

Мама все это видела и не видела, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ясное дело, она знала, что я не больно-то его жалую. И понимала, что по мне, лучше бы Пучеглазый угодил под автобус, или слинял куда-нибудь подальше — в Папуа — Новую Гвинею или там Куала-Лумпур, или бы стал ухлестывать за чьей-то чужой мамой. Но вряд ли она догадывалась, как сильна была моя ненависть, как отчаянно он действовал мне на нервы, каким противным мне казался.

Но я не могла сказать ей об этом! Ну как ей это объяснить?! Я пыталась, но всякий раз не могла найти нужных слов, и все кончалось тем, что мама смотрела мне в глаза с тревогой и ожиданием, а я мямлила: «Ничего! Это неважно, честное слово. Забудь».

Однажды, когда мамы не было дома, я попыталась поговорить с папой, но ничего путного из этого не вышло.

— Да что с ним не так, дорогуша?

Я намотала на палец зеленые пластиковые колечки телефонного провода и потянула что есть силы.

— Он отвратительный. Вот что с ним не так.

— Что значит отвратительный?

— Он подлиза.

— Подлиза?

— Да, он подлиза, а еще — противный и мерзкий, меня от него тошнит. Стоит хоть разок взглянуть на него, и меня всю выворачивает.

— А что о нем думает Джуди?

Врать бесполезно. В конце концов, взрослые всегда докопаются до правды.

— Ну, Джуди он вроде нравится.

Папа помолчал, а затем спросил:

— Просто из любопытства — а как этот Джеральд Фолкнер выглядит?

— Отвратительно.

— Китти, ну ты уж явно преувеличиваешь! Уверен, что этот новый приятель твоей мамы вовсе не так плох. Наверняка он совершенно нормальный — средних лет, немного раздался в талии, чуть-чуть лысоват…

С таким же успехом папа все это мог отнести к самому себе. Может, он как раз собой в это время и любовался в зеркале.

— Полагаю, что так.

Я еще сильнее натянула провод так, что кончик пальца посинел.

— И, думаю, у него самое нормальное лицо, так ведь? Я хочу сказать, что, встретив его на улице, никто не закричит с перепугу и не шарахнется в ближайший переулок.

— Я бы испугалась.

Теперь мой палец стал ярко-фиолетовым.

— Но что с ним не так?

По папиному голосу я догадалась, что ему этот разговор надоел, так же как и мне.

— В придачу к тому, что он отвратительный, противный, тошнотворный, да еще и подлиза?

— Да, в придачу ко всему этому.

— Не знаю! — крикнула я в отчаянье, и голос мой пролетел по телефонному проводу до самого Бервика-на-Твиде. — Я не знаю!

И это была чистая правда. Я не могла и себе самой объяснить, что было не так с Джеральдом Фолкнером и почему из ночи в ночь я не могла сомкнуть глаз и все придумывала разные напасти, где ему отводилась роль главной жертвы. В понедельник я думала, как бы устроить так, чтобы высоченная фабричная труба рухнула прямо ему на голову. Во вторник готовила ему кончину от ужасной неизлечимой болезни. В среду его чуть-чуть не переехал пьяный водитель. В четверг я представляла, что он споткнулся, прогуливаясь с мамой у бассейна, упал в воду и утонул. Ей-богу, я так увлеклась придумыванием этих несчастных случаев, что когда в пятницу Пучеглазый как ни в чем не бывало опять заявился к нам с коробкой шоколадных конфет под мышкой, я даже удивилась, каким бодрым и здоровым он выглядел!

Он вошел и сразу подхватил Флосс на руки.

— Никак нынче Шотландия играет с Бразилией у вас в гостиной? — спросил он, кивая на то, что в комнате горели все лампочки. — Знаешь, Китти, такой опытный борец против ядерных реакторов, как ты, должна следить, чтобы свет в доме не горел зря. Это снизило бы нагрузку на местный реактор. Глядишь, и Торнесс[3] бы оказался не нужен.