Сергей Баруздин - Верить и помнить Страница 6

Ребята опять загалдели, и только Тимка стоял молча, не зная, что делать.

Наконец громко зазвенел долгожданный звонок.

— Пошли-ка лучше! — предложил Саша Водянин. — И вообще, какое это имеет отношение к Тимофею? Это ведь не его отец, — добавил Саша, желая, видимо, закончить разговор.

Тут уже сам Тимка не выдержал.

— Нет, он мой отец, — сказал он тихо, но упрямо. — Он мой первый папка… Мой! Мой!

14

Здравствуй, дорогая бывшая жена Мария!

Представляю, как удивишься ты, получив это мое письмо. Ты считаешь меня погибшим и, наверное, даже получила в свое время официальное уведомление о моей смерти. Но чего только не случается на войне! Меня уже в покойники записали, и в могилу определили, да поторопились — очнулся я от бессознания и попал к хорошим людям. А наши-то, свои, бросили меня, считая скончавшимся. Так я чудом остался живым и вот теперь, через много лет, решил написать тебе.

От людей, бывавших в России, я узнал, что ты жива и находишься в прежнем месте, в нашей деревне, и будто бы даже стала партийной. Сначала я не поверил этому. Ведь ты — простая деревенская женщина и никогда не рвалась к политике…

Остаюсь к тебе с большим приветом твой бывший муж Февралев Иван Константинович.

Передавай от меня поклон всем нашим деревенским мужикам и бабам и прочти им мое письмо.

Не удивляйся, что это письмо написано незнакомым тебе почерком. На войне я повредил себе правую руку и теперь всегда пишу левой.

15

Прежде, когда Тимка еще совсем маленьким был и лесов дремучих боялся, мать не раз называла его трусишкой.

— И в кого ты такой уродился? — говорила она. — И Петя у нас не из робкого десятка, и мы с папой…

Тогда она шутила, конечно. Как ей было знать: смелый Тимка или нет?

А леса дремучие — ведь это только на словах. Может быть, окажись рядом с Ельницами настоящий дремучий лес, Тимка вовсе бы и не боялся в него пойти.

Зимой Тимка с первого класса один в школу ходил. И не боялся. А зимой, известно, особенно по утрам, темно совсем. А когда через овраг идешь, так что только тебе не померещится. Деревья великанами стоят, тени вокруг пляшут, а тут еще ворона какая-нибудь или сорока шарахнется с испугу в сторону — хошь не хошь, а мурашки со спины не прогонишь.

А если собака встретится чужая, как тогда, когда Тимка во второй класс пошел? И главное, погода в тот день была страшнющая: буран не буран, а метель мела вовсю. И вдруг в темнотище чей-то глаз блеснул. Тимка сразу его заметил. Поначалу решил: это от снега блеск. А потом понял: волк!

Другой бы на Тимкином месте наверняка стрекача дал. А Тимка — нет. Во-первых, знал, что бежать от волка или другого зверя — значит определенно в лапы ему попасться. А потом вспомнил, что волки огня боятся. Вот и не растерялся: достал свой фонарик и прямо направил свет туда, где глаз горел. Да еще крикнул что было силы:

— А ну, кати с дороги! Все одно не боюсь тебя!

Правда, собака с дороги не ушла, а наоборот — к Тимке подбежала, стала ласкаться, скулить. Наверно, от голода да от холода. То ли бросил ее кто, то ли еще что с ней случилось…

И все-таки Тимка не испугался. А ведь это могла быть и не собака, а волк…

Волки, говорят, тоже разные бывают. И смелые, и трусливые. Есть даже такие, что волчат своих бросают, лишь бы ноги унести.

А зайцы! Вон все их трусами зовут, а говорят, такие среди них встречаются, что смелее смелого. Отец Саши Водянина видел, как однажды зайчиха со змеей сражалась — малышей своих защищала. Вот вам и трусы!

И люди, наверно, так. Страх-то, может, в каждом человеке сидит. Только одни переборют в себе этот страх — вот и становятся смелыми. А другие не могут. И получается — они трусы.

Тимка это по себе знал. Разве не бывало ему страшно? Сколько раз бывало. А выдерживал! Зато потом как здорово становится!

А сейчас-то как же?

Если решил, значит, надо идти! Только назад ни в коем случае не сворачивать. Хоть и страшно, а все равно надо. Ведь на самом-то деле: что может быть страшного на кладбище? Ну, могилы, кресты, памятники. Сколько раз он и летом и зимой их видел. В любую погоду.

А то, что люди про кладбище всякие сказки рассказывают, так это же они от страха. Сами боятся и других зазря пугают. И потом, Тимка пионер. А это что-нибудь да значит.

Тимка вспомнил про Махотина и пожалел, что не ответил ему как следует.

«Сказать бы ему, что он сам трус, раз других такими считает. У меня и первый папка в бою погиб, и второй… Если бы этих бандитов тогда не словили, они бы неизвестно чего еще наделали! Не только машину совхозную могли угнать!.. А если бы и на это Махотин что-то сказал, стукнуть его, и все. Сам задирается, а драться по-настоящему не умеет. Верно Саша говорит: «Утопленник!» Ну ничего, я ему докажу. Вот схожу на кладбище и докажу…»

Мысль пойти на кладбище родилась у Тимки перед уроками. Уж очень обидели его ребячьи разговоры.

Тимка решил сразу же после школы отправиться на кладбище и проверить. Ведь и в самом деле он давно папкиной могилы не видел.

И пошел.

Пройдя знакомой дорогой через овраг, Тимка обошел крайние избы и направился в поле.

Снежок похрустывал под ногами. Его немало подвалило за прошедшие сутки.

Впереди на бугре одиноко маячили три дерева, а вокруг них, и влево и вправо, косо выглядывали из снега кресты и одинокие памятники. Еще шагов сто пятьдесят — двести.

«Раз, два, три… пять… восемь… — начал считать про себя Тимка. — Хорошо, что еще светло. Вечером было бы хуже. И не так уж сейчас страшно… Десять, одиннадцать… Зачем это я считаю? Лучше думать о другом. Стоит, например, могила на месте или нет. Или лучше еще о другом!.. А Махотин все равно…»

Теперь уже никуда не денешься. Кладбище — вот оно.

Тимка остановился и стал смотреть, как лучше подойти к могилам. Раньше здесь где-то была тропка, но сейчас ее вовсе не видно.

Он попытался встать на цыпочки, чтобы прямо с дороги разглядеть, стоит ли на месте папкин памятник — столбик со звездочкой? Но в валенках на цыпочки не встанешь. Да если и встать, не увидишь. Папкина могила ближе к другой стороне.

«Может, пройти чуть дальше и посмотреть между деревьями?» — подумал Тимка.

Пошел. Остановился через несколько шагов. Нет! Между деревьями не видно. Он поежился и вернулся назад к тому месту, где раньше была тропка. Хоть и не заметна она под снегом, но найти ее нетрудно.

Тимка шагнул с дороги в снег и попал на тропку. Так и есть — она. Он стал пробираться вперед, оставляя за собой глубокие следы.

«Была не была, — думал он. — Самое главное — не возвращаться! И по сторонам не смотреть. А почему не смотреть?»

Он нарочно огляделся по сторонам. Ничего страшного. Вот уже слева первые две могилы. Это — старые. На одной крест совсем покосился, на другой от креста осталась только палка: поперечной перекладины не было.

Еще несколько шагов между могилами. Здесь уже совсем глубоко.

Одна нога у Тимки провалилась, пришлось схватиться свободной рукой за ограду.

Ничего! Вот только портфель мешает. Левая рука занята. А может быть, с портфелем и лучше. Для равновесия.

Вдруг Тимка почему-то стал подниматься вверх. Неужели на могилу попал? Ну конечно, так и есть. Под снегом ничего не увидишь.

Заспешил, чтобы сойти с могилы, шагнул в сторону и провалился чуть не по пояс, раскинув по снегу руки. Портфель отлетел в сторону.

«Это ничего! — решил Тимка. — А вот валенок?»

Он потянул левую ногу — она выскакивала из валенка. Так и оставишь его под снегом. Надо осторожнее.

Наконец он вытянул ногу вместе с валенком. В валенке — снег, но этот не беда. За левой вытащил правую. Прополз два шага на коленях — достал портфель.

Почему-то сейчас ему уже вовсе не было страшно. Только бы добраться до папкиной могилы!

Тимка опять огляделся. Где ж она? Да вон рядом совсем. И памятник виден. Значит, на месте стоит. Тимка облегченно вздохнул.

Все же надо подойти поближе.

Тимка подошел. Могилу совсем замело. Снег глубокий — половина столба под ним. И дощечка. И на звездочке лежит снежок. Ветер его, что ли, прилепил к звездочке.

Могилу сейчас не отгребешь. Поэтому Тимка только стряхнул снег со звездочки и откопал дощечку. Надпись на ней полиняла, но Тимка все же разобрал: «Сизов…»

Сизов — это и Тимкина фамилия. А у матери по первому папке — Февралева.

«Вот если бы теперь могилу первого папки найти! — подумал Тимка. — Тогда бы утер я нос этому Махотину. Да только как ее найдешь! До Чехословакии далеко, и там, где искать, — неизвестно. Но все равно он не шпион! Не может этого быть».