Надежда Смаглий - На грани (сборник) Страница 6

Друзья могли сидеть там часами и болтать обо всём на свете. Прошка любил путешествовать и принёс огромную карту мира. Они прибили её на две большие ветки и с тех пор мысленно объездили все страны, заглянули в каждый уголок земли. Порой спорили до хрипоты, «собираясь в дорогу в ту или иную страну», покатывались со смеху, если кто-то из них «проваливался по горло в сугроб на Северном полюсе» или «изнывал от жары в пустыне» – фантазировать они умели и любили оба.

Иногда Санька, стоя на круче, играл на гармошке, а друг слушал и каждый раз удивлялся – с какой точностью, почти неотличимо, тот повторял каждый только что услышанный звук. Но больше всего нравилось, когда Санька играл песню радужных колокольчиков – так он её называл. В такие минуты Прошке хотелось встать над кручей, раскинуть руки и закричать – ого-го-го! Или взлететь, как птица!

Так прошло лето, вернее, подходило к концу. В один из августовских дней ребята решили последний раз посидеть в шалаше и собрать вещи, которые туда натаскали. Ведь скоро в школу. День был на удивление тёплым, даже жарким – ни ветерка, ни облачка. Как-то не верилось, что скоро наступит осень и зарядят дожди. Тогда уж точно будет не до прогулок к шалашу. Друзья взяли с собой чай в термосе, бутерброды и махнули на целый день на кручу. Они искупались на спор в холодной воде и, дрожа от холода, укрылись в шалаше. Там у них давно были приготовлены одеяла. «На всякий случай», – так сказал Прошка. Случай этот настал – у них зуб на зуб не попадал. Ребята налили по кружке горячего чая, завернулись каждый в своё одеяло и устроились на самодельных лавочках, как на кроватях. Сразу стало по-домашнему уютно.

– Сань, а кем ты будешь, когда вырастешь? – разомлевшего в тепле Прошку, потянуло на разговоры.

– Не знаю.

– Да брось ты! Каждый человек знает. Я, например, хочу стать капитаном дальнего плавания и стану им, вот увидишь! У меня такая мечта.

– Она у всех есть. Только это разные вещи – мечтать о чём-то и быть кем-то.

– Ничего не разные, – начал закипать Прошка, – если я хочу – значит, буду!

Санька улыбнулся: – Так у тебя всё есть. И ты хочешь того, что и все нормальные люди, а я – блаженный. Забыл, что ли?

Прошка сразу притих и задумался. Друг, конечно, был немного странный, не такой как знакомые пацаны. Как же папа о нём сказал? Неординарный – вот!

– Не говори глупостей, никакой ты не блаженный! Мои родители говорят, что у тебя дар от бога! А мама сказала, что станешь великим человеком, если будешь идти к цели, а не плыть по течению. Я, правда, не понял, как это – плыть по течению, но, думаю, если человек сильно-сильно чего-то хочет, то хоть в лепёшку разбейся, надо чтобы исполнилось.

– Я хотел бы стать музыкантом, но для этого нужно учиться в музыкальной школе. Это моя мечта, но она никогда не исполнится. Ещё я хочу, чтобы вернулся отец, чтобы мама смеялась и пела, как твоя. Только всё ерунда, хоть разбивайся в лепёшку, хоть нет, – Санька вздохнул и задумался.

Прошка понимал, что тот прав – такая мечта вряд ли сбудется. От него здесь почти ничего не зависит. Но ему так хотелось отвлечь друга от грустных мыслей, и он спросил: – А когда был маленьким, о чём мечтал?

– Смеяться не будешь?

– Ну, ты даёшь! Мы же друзья!

– Тогда я хотел стать белым облаком, – печально улыбнулся Санька.

– О-облаком? Серьёзно, что ли? Ну, ты и загнул! – подскочил на лавочке Прошка, чуть не свалившись на землю.

– Серьёзно. Но тогда я верил, что можно превратиться во что угодно, стоит только захотеть.

Прошка, устраиваясь поудобнее на лавочке, хихикнул:

– А что? Вообще-то классная работа. Знай себе лета-ай по небу, да на людей поглядывай. Как увидел, кто хорошее дело сделал – дождичком полей, кто плохое – градом побей. Клёво!

– Говорю же тебе, маленький был!

– Да понятно, не кипи! А зачем ты хотел стать облаком, да ещё белым?

Санька задумался, пытаясь понять, что подсовывает услужливая память – летящее облако-Саньку или ещё какую-то картинку из прошлой жизни?

– Ну-у… тебе, правда, интересно?

– А то!

– Потому что в них живут звуки.

– Какие звуки? – пытливо уставился на него Прошка.

– Обычные, из которых музыка состоит. Я так раньше думал! А сейчас не знаю, мне кажется, она везде.

– И здесь?

– Ну, вот смотри: льётся дождь – звучит музыка дождя, ветер воет, трава шелестит, гром гремит – во всём можно услышать музыку, я уже не говорю о птицах! Даже у каждого времени суток, времени года своя музыка. В природе много звуков! Одни их слышат, другие – нет. Если люди слышат и радуются, значит, умеют мечтать и видеть вокруг себя много хорошего, а не только деньги.

Прошка притих. «Нафантазировал Санька, конечно. Только есть в его словах и правда. Мама с папой тоже говорили о музыке дождя!»

Он задумчиво посмотрел на друга и спросил: – Ты сейчас подумал о своих родителях?

– Да. О маме… Её раздражает музыка, – выдохнул как-то жалобно Санька и тут же добавил:

– Но не только о ней! Ты представь, сколько на земле таких людей, которые не чувствуют музыку? Совсем-совсем! Вот скажи мне, что ты сейчас слышишь?

Прошка напрягся. Он вытягивал шею и крутил головой, потом замирал и почти не дышал. От напряжения у него даже уши шевелились! Оказывается, услышать музыку, просто так, когда её никто не играет, тяжело. Особенно, когда кузнечики стрекочут, да лягушки квакают и всё перебивают! Прошка откинулся на лавочку и вздохнул:

– Ну, лягухи квакают, а вообще, может, где-то и звучит музыка, но у меня до сих пор уши болят. Помнишь, на прошлой неделе мама возила меня в город к врачу – лор называется, по болезням ушов. Ой, ушей, то есть!

– Конечно, как ты можешь что-то слышать, – хихикнул Санька, вспомнив смешную рожицу друга с торчащими в разные стороны уголками белого платка, которым мать перевязывала его больные уши. Он тогда был так похож на зайца!

– Не переживай, зато ты чувствуешь музыку, когда я играю. Выздоровеешь, научу тебя слышать! – сказал уже серьёзно.

Прошка радостно закивал и тут же постарался отвлечь друга от щекотливой темы.

– Слушай, а ты почему в город не съездишь, может, отца нашёл бы! С ним клёво! Мы вчера строили будку для Кузьки, я так треснул по пальцу молотком – ого-го, но при нём не заплакал! Знаешь, он, как скажет, – «мужик ты или тряпка» – так мне сразу и плакать не хочется. Кому за просто так тряпкой охота быть?

Санька долго разглядывал пожелтевшие листья дерева, потом махнул рукой и сказал:

– Да, я бы поехал и нашёл. Может быть. Только отец не написал ни одного письма за всё время! Не позвонил. Он забыл меня.

– А я бы всё равно искал. Мой папа тоже иногда про меня забывает – работы много. Да и так: то с мамой гулять ходят, то в кино, то к друзьям.

– Ну, ты и сравнил! – Санька отвернулся и надолго замолчал.

Прошка расстроился, понимая, что тот обиделся. «Вот я дурак! Нашёл с чем сравнивать! Помог, называется, другу…» – он задумался.

И вдруг в голову пришла совершенно невероятная мысль. Прошка подскочил и, путаясь в одеяле, забегал по шалашу.

– С-слушай, н-надо за-заставить твоего отца вернуться! Я знаю, как это сделать! – он даже заикаться начал от нетерпения.

– Ты говорил, отец ушёл от вас, потому что мама любит только деньги?

– Ну, говорил, – хмуро, но с интересом, посмотрел на него Санька.

– Значит надо, чтобы она их разлюбила!

– Кого разлюбила? Ты о чём?

– Не кого, а что! О деньгах, которые любит твоя мама! – Прошка занервничал, что приходится повторять непонятливому другу одно и то же, когда в голове созрел такой план!

Санька вздохнул и снова отвернулся: – Не получится.

– Не получится заставить разлюбить, когда они есть. А когда их нет, любить не-че-го!

Санька даже подпрыгнул от возмущения, но тут же запутался в одеяле и рухнул на скамейку.

– Ты что? Предлагаешь мне украсть у матери деньги? За такое и по шее можно накатить, не посмотрю, что ты мой друг!

– Да, ты не кипи! Ничего красть не надо!

– Тогда не получится. Мама не сможет разлюбить свои бумажки. Знаешь, как она их рассматривает, разглаживает, а потом уносит из дома и в какую-то банку складывает.

– Вот! Складывает в банку. Надо их оттуда вытащить и… – Прошка судорожно сглотнул, слегка побледнел, но, собравшись с духом, выпалил, – и с-сжечь! Он даже глаза зажмурил от страха, что решился это сказать.

Санька так и замер с открытым ртом. Конечно, у него не раз мелькала мысль, что если бы эти дурацкие бумажки исчезли, было бы лучше. Не только маме, но и всем! Но сжечь…

Он представил мамины глаза, когда она увидит этот ужас. Его даже передёрнуло! А маму стало так жалко, что внутри что-то ворохнулось, словно воробушек влетел в грудь. Но тут же мелькнуло – отец! Папка…

А Прошка тем временем бубнил, будто убеждая самого себя:

– И что она сделает? Поплачет, повоет, может, и отлупит разок. Может, и не разок. Мог бы потерпеть – отец же вернётся. Мы к нему съездим и всё расскажем – точняк вернётся! Да и что здесь такого? Люди не на такие жертвы идут ради родных. Или думаешь, она тебя сожжёт на костре, как ты, то есть мы, деньги?