Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила Страница 61

— Конечно…

— Тогда следует срочно подать заявление комиссару и пройти медосмотр. Давай не будем терять время… Ладно, ладно! — Последние слова Ричард обратил уже к окружавшим гонщикам. — Вам еще представится возможность поболтать с Крокодилом на этапе. Если, конечно, мы его допустим.

Заключительная шуточка главного врача не очень понравилась Роже и несколько омрачила впечатление, произведенное искренней и горячей встречей.

Вместе с Ричардом Крокодил отправился в амбулаторную машину, разделся и лег на уже знакомый прохладный диван.

— Меня волнует состояние твоего сердца, — сказал Ричард, разматывая многочисленные провода датчиков электрокардиограммного аппарата.

— Вроде стучит, — попытался пошутить Роже.

— На диване и у мертвеца стучать будет. А вот там, в гонке… Кстати, кость не саднит?

— Горит немножко. Но боли не чувствую.

Ричард сунул Крокодилу хромированный динамометр. — Попробуй сжать.

Роже сделал несколько усилий. Боль от локтя пошла дальше вверх, к плечу. Но он, улыбнувшись, сказал:

— Как видишь, могу и сломать твою машинку.

Ричард промолчал. Но Роже понял, что обмануть врача не Удалось и тот получил представление об истинном состоянии локтевого ушиба.

Дверь с треском распахнулась, и в амбулаторию ворвался Оскар. За ним медленно внутрь поднялся улыбающийся Ивс.

— Рад видеть тебя, Роже…— Он хотел добавить «здоровым» или «живым», но, видно, оба слова его смутили. — Обязан тебя спросить официально — серьезно решил продолжать гонку?

— Я же написал заявление…

— Оно у меня. Но комиссару надлежит спросить об этом лично. Таков порядок.

— Не вижу причины, почему должен дарить желтую майку какому-нибудь салажонку. Все-таки я не один день крутил за нее педали.

— Это так. Но страховая компания возражает против твоего дальнейшего участия в гонке: слишком велик риск. Компания требует увеличить взнос. Вашон не соглашается.

— Ну их, всех к черту! Обойдемся без страховки. Я подпишу любой акт.

— Молодец, мой мальчик! — вмешался в разговор Оскар. — Я вам говорил, — он обратился к комиссару и главному врачу, — каждое падение делает таких парней, как Роже Дюваллон, только крепче.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился комиссар, чтобы остановить поток доводов, которые, видно, уже однажды обрушил на его голову менеджер французской команды.-Если Роже намерен твердо, я подпишу допуск. Остальное — в руках главного врача. Но хочу еще раз спросить, Роже, хорошо ли ты все взвесил? Понимаю, времени думать мало, но… Ведь это не последняя гонка. Кстати, и не такая, чтобы ты, Крокодил, рисковал собой.

— Я хочу идти последний этап,-тихо сказал Роже.

Ивс сел к столику и, подписав заявление, пододвинул его главному врачу, Ричард молча, кивнул и начал опутывать Крокодила цветными проводами. Десять минут прошли в тягостном молчании.

Роже прислушивался, как жалобно, словно у самого аппарата болело сердце, скрипел писчик, как шуршала длинная розовая лента, напоминавшая график горного участка трассы, как бормотали что-то губы главного врача, расшифровывающего запись. Потом Ричард начал простукивать молоточком грудную клетку, трижды заставлял прыгать, проверяя давление, просчитывал пульс. Оскар не выдержал:

— Доктор, до старта осталось полчаса. Его ведь еще надо встряхнуть…

— Он и так себя достаточно встряхнул, — мрачно ответил врач.

И сердце Роже заныло в дурном предчувствии.

— Ну вот что… Будем откровенны. Последний этап идти не советую. Явных рецидивов сотрясения нет — иначе запретил бы безоговорочно. Любое может случиться на любой миле. Если он, — врач кивнул на Роже, обращаясь к комиссару и Оскару, — вообще дойдет до финиша. Советую подумать. Если решите, я подпишу акт допуска.

Воцарилось молчание. Только один человек мог его прервать — Роже. И он произнес тихо:

— Подписывайте.

Прежде чем взять ручку, главный врач посмотрел на Дюваллона долгим, выжидающим взглядом, будто еще давая отсрочку. Роже лишь на мгновение тихо прикрыл глаза: дескать, подписывай смелее!

На место торжественного старта Роже прибыл, едва успев отмассироваться. Но его сейчас волновало не собственное состояние, а впечатление, которое он произведет на «поезд». Не массаж, а впечатление обычной силы и уверенности должно было в этот раз облегчить его работу на трассе. Крокодил ходил среди ребят, жестикулируя, шумно рассказывал о вчерашних событиях на финише, справился у зрителей о судьбе виновника катастрофы. А потом смачно, как никогда, натягивал желтую майку, врученную мэром города. Захлебываясь, комментатор кричал на всю площадь о мужестве, профессионализме Крокодила, а Роже думал только об одном: не повернуться бы к «поезду» поврежденной рукой.

После торжественной церемонии Оскар собрал их в кружок, чего никогда не делал прежде.

— Сегодня день особый. Думаю, всем ясно. Гастон и Жан-Клод ведут этап. Постоянно в головке — и тормозят. Делают так, чтобы «поезд» шел как можно компактнее. Будет тяжко. Сейчас все полезут. День последний — терять нечего. Эдмонд все время рядом с Роже. Как пойдет Крокодил, так пойдешь и ты. Задача — закрыть тыл. Тебе, Роже, следует идти очень экономно и осторожно. В запасе семь минут. При разумной тактике и везении это время еще надо умудриться растерять… Поэтому — трезвость, трезвость и трезвость.

Этап начался вяловато. Роже показалось, что ему удалось убедить «поезд», будто вчерашнее падение пустяк и шутить с Крокодилом не стоит.

«Ну, как приходит большая победа, я знаю. Это серьезное испытание морального плана: начинаешь думать, что заключенные тобой контракты недостаточно выгодны… А вот как в последнюю минуту уплывает из рук большая победа, а ты бессилен что-либо изменить — такого испытывать не приходилось. Пожалуй, сегодня можно приобрести и такой опыт».

Роже катил в головке «поезда», посматривая по сторонам. День начинался слишком жарко. Уже с утра девчонки носили легкие, открытые платья. Роже с тоской подумал, что без дождя, обильного и холодного, сегодня, пожалуй, не обойдется. И от этой мысли сразу устал. Начал исподтишка спуртовать, пробуя, есть ли запас сил. Резко рванул руль, и только почувствовав боль в локте, перестал экспериментировать. Вспомнились слова Оскара: «Трезвость, трезвость и трезвость».

«А если не хватит трезвости, заставишь бросить, как Гастона в гонке на время? Нет, шалишь, с лидером так не поступишь! Жалко бросать в помойную яму золотое яйцо!»

Первый отрыв заставил было Роже дернуться за ним. Второй отрыв Крокодил отпустил спокойно. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение, что делает он это напрасно — любой сопляк в «поезде» теперь понимает, что Крокодил оставил свои зубы под кроватью в госпитале. Роже пытался унять амбицию.

«В конце концов, в положении лидера разумно быть осторожным и не ломаться зря. Пусть идут те, кто хочет отыграть у меня семь минут. Отыграть семь минут у Крокодила на одном этапе…»

Однако самоуспокоение помогало мало. Гораздо серьезнее действовала боль, медленно разливавшаяся по раненой руке. Через час после старта лопнули швы. И кровь, набухая, выступала на струнах, чтобы сразу же запечься.

При первых же потоках дождя из низкой густо-сизой тучи защитные пластыри отлипли. Они топорщились под встречным ветром, и Роже, скрипя зубами от боли, совсем оторвал мокрые лоскуты. Эдмонд, следовавший за Крокодилом как тень, предложил подозвать амбулаторию и хотя бы замазать раны зеленкой. Но Роже решительно замотал головой.

«Не хватало еще амбулатории! Чтобы каждый идиот понял, что Крокодил сдался. И так этот дурак каждую минуту лезет к „поезду“. — Роже покосился на французскую „техничку“, которая уже в третий раз за последние десять минут прорывалась вперед, и Оскар, высунувшийся по пояс из окна, олицетворял собою саму растерянность. Роже не удержался, когда Оскар снова поравнялся с ним.

— Какого дьявола ты прешься в «поезд»?! Пока все идет нормально!

И отвернулся. Оскар не обиделся. Он начал давать указания Эдмонду, словно не слышал реплики Роже. Потом сразу же отвалился назад.

«Зря я так…— подумал Роже. — Прихватит — самому придется просить о помощи». Он покосился на Эдмонда. Тот сосредоточенно катил рядом.

«Южане слишком мягкотелы, чтобы стать хорошими гонщиками на трудных трассах. Первый дождь — и Эдмонд уже сник!»

Спустя тридцать миль сложился катастрофический отрыв. Ушли четверо, занимавших в шпаргалке Крокодила самые высокие места. Только Гастону удалось зацепиться за лидеров. Теперь все — и судьба гонки, и судьба Роже практически находились в руках Гастона.

Роже опять представилось его лицо во время командной гонки на время, когда он, беспомощный и жалкий, откатился назад под истошный крик Оскара: «Бросай Гастона!»

Невыносимо продолжать гонку, сознавая, что решение твоей судьбы в чьих-то руках. Роже не привык выступать в такой ситуации, и эта непривычность положения буквально деморализовала его. Он с ужасом заметил, что мысли о Гастоне его волнуют меньше, чем забота, как бы усидеть в «поезде». Итальянцы засуетились, стали организовывать погоню, но сил не хватало. У них были неприятности — трое итальянцев слишком долго тянули упавшего товарища, пытаясь удержать в «поезде». Французской команды как таковой не было. Две группы, словно две, разные команды, выполняли диаметрально противоположные задания. А в гонке, где общих сил и шестерых-то мало, чтобы добиться успеха, две группы — тьфу, ничто…