Радий Погодин - Красные лошади (сборник) Страница 64

Мальчишки бежали за ней, как уличные собаки за кошкой.

У морского вокзала беспокойно кружились люди. Они только что сошли с парохода. Расспрашивали всех прохожих, как проехать к санаториям и домам отдыха.

Дубравка подбежала к молодой женщине с жёлтым кожаным чемоданом.

— Тётенька, можно я постою возле вас?

— Спасибо за честь, — сказала женщина. — Мне очень некогда. — Потом она увидела мальчишек.

Мальчишки смотрели на Дубравку хищными глазами и откровенно потирали кулаки.

— Трудно тебе живётся, я вижу. Ты не бойся, я тебя в обиду не дам.

— Я не боюсь. Просто их больше, — сказала Дубравка. — А вам в какой дом отдыха?

— Мне ни в какой. Я сама по себе.

Свет фонарей падал сверху на волосы женщины, зажигая в них искры. Её глаза мягко мерцали в темноте.

«Ух, какая красивая!» — удивилась Дубравка. Она осторожно взяла женщину за руку.

— Вы комнату снимать будете? Пойдёмте в наш дом. Мы живём в хорошем месте. Вам понравится, я знаю. Там есть одна свободная комната.

Всю дорогу Дубравка бежала боком. Она смотрела на женщину. Горло у неё пересохло от волнения. Дубравка глотала слюну и всё боялась, что женщина сейчас повернётся и уйдёт в другую сторону и след её затеряется в узких зелёных улочках.

«Разве бывают такие красивые?» — думала Дубравка. Она снова тронула женщину за руку. Спросила:

— Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

Так они познакомились: девчонка Дубравка и взрослый человек Валентина Григорьевна.

Дом, где жила Дубравка, имел устрашающе весёлый вид. С одной стороны он был похож на кособокую мечеть, с другой — на греческий храм. Были здесь мансарды, мавританские галереи, крепостные башни, украшенные ржавыми флюгерами. Каменные и деревянные лестницы выползали из дома самым неожиданным образом. Одна из них, железная, даже висела в воздухе, как подвесной мост.

Дом покорял курортников своей безудержной фантастичностью. Вокруг него тесно росли кусты и деревья. Цветы пестрели на стенах, как заплаты на штанах каменщиков. Это были южные растения могучих расцветок и причудливых форм.

Валентина Григорьевна поселилась во втором этаже, в крошечной комнатушке, получив в своё распоряжение железную койку с сеткой, тумбочку, а также вид из окна на крыши, горы и море.

В небе тарахтел рейсовый вертолёт, летающий через перевал в душный областной центр. Ночь стекала с гор, наполняя улицы запахом хвои и горького миндаля.

Внизу, в такой же крошечной комнатушке, на такой же железной кровати, лежала Дубравка. Она думала о Валентине Григорьевне. Таких красивых женщин ей ещё не приходилось встречать в своей жизни ни разу. Может быть, это сумерки виноваты? Может быть, днём Валентина Григорьевна станет обычной? Вечером люди всегда красивые. Вечером не видны морщины. Дубравке было душно под простыней. Она встала с постели и, как была, в трусиках и майке, полезла на улицу через открытое окно.

— Сломаешь ты себе когда-нибудь голову! — сонно проворчала Дубравкина бабушка. — Куда тебя всё время носит?

— Я пойду спать в сад на скамейку, — шёпотом ответила Дубравка. — Разве это комната? Здесь кошка и та задохнётся.

— Иди. В твоём возрасте скамейки не кажутся жёсткими, — сказала бабушка.

Так же как и все постоянные обитатели дома, бабушка сдавала комнату на лето курортникам. Большой нужды у бабушки в этом не было, зато была большая привычка. Бабушка работала сестрой-хозяйкой в санатории металлургов. Она уходила на целые сутки, предоставляя Дубравку самой себе.

Если бы спросили Дубравку, хорошая ли у неё бабушка, она бы ответила: «Лучше и не бывает».

Дубравке не спалось. Она смотрела на окно Валентины Григорьевны, всё в серебристых лунных потоках. Скамейка качалась на гнилых столбиках-ножках. Дубравка ворочалась с боку на бок. Потом встала и крадучись пошла к санаторию учителей.

В большом доме с каменными колоннами свет был погашен. В окнах колыхались шёлковые занавески. Было похоже, что все отдыхающие сидят и курят назло врачам и белый дымок клубится возле каждого растворенного настежь окна. В вестибюле дремала вахтёрша, загородив лицо курортной газетой.

Вдоль песчаных дорожек, вокруг фонтана, который шуршал мягкими струями, жили цветы. Дневные цветы спали. Ночные цветы бодрствовали. Чёрные бабочки щекотали их хоботками и уносили на своих крыльях комочки пыльцы.

Дубравка посидела на каменной кладке забора. Потом тихо соскользнула в сад и, прикрытая кипарисовой тенью, побежала к клумбе с гвоздикой и гладиолусами.

Гладиолусы — очень изящные цветы. Ночью они напоминают балерин. Они будто поднялись на носочки и всплеснули руками.

Дубравка любила гвоздику. Ещё давно бабушка сказала ей, что гвоздика — цветок революции.

Дубравка осторожно срывала гвоздику с клумбы, стебель за стеблем. На заборе она перебрала цветы и, спрыгнув на тротуар, пошла к своему дому.

Бензиновый запах осел на асфальт жирным слоем. В гаражах остывали автобусы. Прогулочные катера тёрлись о причалы белыми боками. В стёклах витрин отражались холодные звёзды. Ночь подошла к своей грани. Она ещё не начала таять, но уже где то за горизонтом вызревал первый луч утра.

Во дворе Дубравка столкнулась с мужчиной. Он снимал комнату в Дубравкином доме. У него было двое ребят-близнецов. От мужчины пахло рыбой и табаком. Звали его Пётр Петрович.

Дубравка спрятала цветы за спину.

— Я вижу насквозь, — сказал мужчина, — ты от меня ничего не скроешь.

— И не собираюсь… — Дубравка встряхнула букет. — Я нарвала их в санатории учителей.

— Зря, — сказал мужчина. — В городском саду гвоздика крупнее.

Дубравка не ответила. Она поднялась на висячую лестницу. С лестницы на карниз. Мужчина смотрел на неё снизу и попыхивал папиросой.

Ну и пусть смотрит. Дубравка дошла до водосточной трубы и полезла по ней к башенке с флюгером. Ещё по одному карнизу она дошла до открытого окна Валентины Григорьевны. Посидела на подоконнике, свесив ноги, посмотрела, как мигает красноватый огонь на маяке. Потом влезла в комнату, нащупала на тумбочке стакан, налила в него воды из кувшина и поставила в воду цветы.

Обратно она ушла тем же путём.

Дубравку разбудило солнце.

На мощённой плитняком дорожке двое малышей в красных трусиках с лямками насаживали на прутья апельсиновые корки. Малыши били прутьями по подошвам сандалий. Апельсиновые корки летели, как жёлтые ракеты, и мягко шлёпались возле коротконогой белой собачонки. У собаки были страшные усы, лохматые брови, борода клином. Только глаза у неё были добрыми и чуть-чуть грустными. Она пыталась ловить апельсиновые корки зубами, даже грызла их на потеху малышам и морщилась. Потом она поднялась из уютной солнечной лужи под кустом, издала несколько звуков, похожих на кашель, и побежала на середину солнечной реки, которая называлась здесь улицей Грибоедова.

Собачонку звали Кайзер Вильгельм Фердинанд Третий или попросту Вилька. Была она ничья и, возможно, поэтому никогда не голодала. Она зарабатывала хлеб собственной головой, кувыркаясь через неё; собственными лапами, так как умела ходить и на задних и на передних в отдельности. Она знала, что на человека можно тявкать не более трёх раз подряд, иначе тебя сочтут грубиянкой. И ещё она знала: показывать зубы в улыбке гораздо прибыльнее, чем скалить их просто так.

Малышей в красных трусиках звали Серёжка и Наташка. Брат и сестра. Были они двойняшками-близнецами. Когда они ревели, то становились друг к другу спиной, чтобы рёв слышался со всех сторон. Дрались плечом к плечу. Засыпали вместе и просыпались одновременно. По очереди они только задавали вопросы.

Малыши подошли к Дубравке.

— Ты почему на скамейке спала? — спросила Наташка.

Серёжке этот вопрос был неинтересен. Он, как мужчина, полагал, что человек может спать, где ему заблагорассудится. Он спросил:

— Скажи, кто главнее: колдунья, ведьма или баба-яга?

— Все главные, — ответила Дубравка. — Они различаются только по возрасту. Колдунья — это молодая девушка. Ведьма — женщина средних лет. Баба-яга — старуха.

— А есть колдовские дети? — тут же спросила Наташка.

Дубравка давно уже знала, что единственное спасение от вопросов — вопросы.

— Валентина Григорьевна не выходила? — спросила она.

Брат и сестра переглянулись. Сказали хором:

— Какая?

— Очень красивая. Она комнату в той башне снимает.

Дубравкина бабушка высунулась в окно и позвала Дубравку завтракать.

— Как только она выйдет, — наказала малышам Дубравка, — кричите мне.

Серёжка и Наташка важно кивнули.

Не успела Дубравка выпить кружку молока, как во дворе раздался крик:

— Дубравка, она вышла!

Дубравка выглянула в окно.