Пауло Коэльо - НА БЕРЕГУ РИО-ПЬЕДРА СЕЛА Я И ЗАПЛАКАЛА Страница 7

– Ты уверен, что знаешь все. Ты рассуждаешь о волшебных мгновениях, о ребенке, таящемся в душе взрослого. И я не понимаю, что ты делаешь тут, рядом со мной.

– Я восхищаюсь тобой, – смеется он. – Тобой и тем, как ты борешься против собственного сердца.

– Что-что? – переспрашиваю я.

– Да ничего, это я так, – отвечает он. Но я уже поняла, что он хотел сказать.

– Не обманывай себя. Если хочешь, можем обсудить это. Ты заблуждаешься относительно моих чувств.

Перестав крутить в пальцах стакан, он глядит мне прямо в глаза:

– Не заблуждаюсь. Я знаю – ты меня не любишь.

Я совсем сбита с толку.

– Но я буду бороться за твою любовь, – продолжает он. – Есть на свете такое, за что стоит бороться до конца.

Я не знаю, что сказать ему на это.

– Вот за тебя, например, – договаривает он.

Я отвожу взгляд и делаю вид, будто рассматриваю интерьер ресторана. Я чувствовала себя жабой и вдруг снова превратилась в принцессу.

«Я хочу верить его словам, – думаю я, уставившись на картину, где изображены какие-то рыбаки на лодках. – Это ничего не изменит, но по крайней мере я не буду чувствовать себя такой слабой, такой никчемной».

– Прости, что я на тебя накинулась, – говорю я.

Он улыбается и, подозвав официанта, платит по счету.

На обратном пути растерянность моя не проходила. Что было тому виной? Солнце? – Но сейчас осень, и солнце уже не только не припекает, но и не греет. Старик? – Но старик уже довольно давно ушел из моей жизни.

Может быть все что угодно – все новое. Неразношенный башмак натирает ногу. Вот так и жизнь – она хватает нас врасплох и тащит к неведомому, хоть мы, быть может, этого не хотим, хоть нам, быть может, этого ине надо.

Я пытаюсь отвлечься, разглядывая окрестности, но больше не удается увидеть масличные рощи, городок на вершине холма, часовню, у порога которой сидит старик. Все это мне чуждо, все незнакомо.

Я вспоминаю вчерашнюю пирушку и песенку, которую он постоянно напевал:

Вечером в Б'Айресе что-то такое,

Что– то такое, просто не знаю…

Что же я знаю тогда?

Bcтaл и оделся, вышел из дому, по Ареналес пошел…

При чем же тут Буэнос-Айрес, если мы в Бильбао? Что это за улица такая – «Ареналес»? Что он хотел этим сказать?

– Что за песенку ты вчера без конца напевал? – спрашиваю я.

– «Балладу сумасшедшего», – отвечает он. – Почему ты спрашиваешь только сейчас?

– Так просто, – отвечаю я.

Но я– то знаю, что не так просто. Я знаю, что он пел ее потому, что это -ловушка. Он мог бы промурлыкать что-нибудь знакомое, что-нибудь слышанное мною тысячи раз, однако же он выбрал то, чего я никогда не слышала.

Да, это ловушка. Когда-нибудь, услышав эту песенку по радио или на диске, я вспомню его и Бильбао, вспомню дни, когда осень моей жизни вновь стала весной. Я вспомню душевный подъем, дух приключения, и ребенка, воскресшего Бог знает откуда.

Он все продумал. Он умен и опытен, он знает жизнь и умеет покорить женщину, которая ему желанна.

«С ума я схожу», – говорю я себе. Боюсь спиться оттого, что пила два дня подряд. Считаю, что ему известны все уловки и ухищрения. Уверена, что его нежность опутывает меня и управляет мною.

Как это он сказал в ресторане? «Я восхищаюсь тем, как ты борешься против собственного сердца».

Он ошибается – я уже давно и с неизменным успехом сражаюсь со своим сердцем. Я не влюблюсь в недостижимое.

Я знаю свои пределы, как знаю и то, что моя способность к страданию – не безгранична.

– Скажи мне что-нибудь, – прошу я на обратном пути к машине.

– Что сказать?

– Что-нибудь. Поговори со мной.

И он принимается рассказывать о чудесном явлении Девы Марии в Фатиме. Не знаю, почему он сейчас вспомнил об этом, но история о том, как трое пастушков говорили с Нею, отвлекает меня.

И вскоре сердце мое успокаивается. Мне ли не знать предел, до которого я могу идти, мне ли не совладать с собой?!

Мы добрались до места к ночи. В густой пелене тумана я едва различала маленькую площадь, фонарь, бросавший слабый желтоватый свет на несколько средневековых построек и колодец.

– Туман! – радостно воскликнул он. Я поглядела на него в недоумении.

– Мы в Сент-Савене, – продолжал он.

Название городка ничего мне не говорило. Однако я поняла, что мы уже во Франции, и тоже обрадовалась.

– Зачем ты привез меня именно сюда? – спросила я.

– Хочу продать тебе дом, – со смехом отвечал он. – А кроме того, я пообещал, что вернусь ко дню Непорочного Зачатия.

– Сюда?

– Не совсем. Недалеко отсюда.

Он затормозил. Выйдя из машины, мы взялись за руки и пошли вперед в густом тумане.

– Это место вошло в мою жизнь неожиданно, – произнес он.

«Так же, как ты – в мою», – подумала я.

– Однажды именно здесь я понял, что сбился с пути. Нет, не совсем так: скорее я понял, что вновь нашел свой путь.

– Ты говоришь загадками, – сказала я.

– Именно здесь я осознал, до чего же мне тебя не хватало.

Я снова, сама не зная почему, огляделась по сторонам.

– Какое отношение это имеет к твоему пути?

– Нам надо снять квартиру, потому что обе гостиницы в этом городке работают только летом. А потом поужинаем в хорошем ресторане – посидим спокойно, не опасаясь полиции, и не придется бегом бежать к машине. А когда вино развяжет нам язык, наговоримся вдосталь.

Мы рассмеялись. Мне уже стало легче. По пути я вела счет всем глупостям, которые приходили мне в голову. Когда же мы пересекли горную цепь, отделяющую Испанию от Франции, я помолилась Богу, чтобы Он избавил мою душу от напряжения и страха.

Я уже устала играть роль девочки-дурочки, вести себя наподобие многих моих подруг, которые боятся невозможной любви, хоть толком и не знают, что это такое. Если бы я вовремя не остановилась, то потеряла бы все хорошее, что могли бы мне дать эти считанные дни рядом с ним.

«Берегись, – подумала я. – Если в плотине появится трещина, никакой силой в мире ее уже не заделать».

– Защити нас, Пречистая Дева, ныне и присно, – сказал он.

Я промолчала.

– Почему ты не сказала «аминь»?

– Потому что уже не считаю это нужным и важным. Было время, когда религия составляла часть моей жизни. Было да прошло.

Он развернулся, и мы двинулись к машине.

– Но я все еще молюсь, – продолжала я. – Я молилась, когда мы пересекали Пиренеи. Но в этом есть что-то машинальное, сама не знаю, верю ли я своей молитве.

– Почему?

– Потому что страдала, и Бог меня не услышал. Потому что – и это часто случалось в моей жизни – я пыталась любить всем сердцем, но любовь моя была предана и попрана. Если Бог есть Любовь, Он мог бы отнестись к моему чувству более бережно.

– Да, Бог есть Любовь. Но лучше всех разбирается в этом вопросе Пречистая Дева.

Я расхохоталась, но, переведя взгляд на него, увидела, что он вовсе не думает шутить, а говорит вполне серьезно:

– Пречистой Деве открыта тайна того, что называется «предаться безусловно». Она, любя и страдая, избавляет нас от мук. Точно так же как Иисус избавил нас от первородного греха.

– Иисус – сын Божий. Приснодева же – лишь смертная женщина, которую осенила благодать выносить Его в своем чреве, – ответила я, серьезностью тона стараясь загладить свой неуместный смех. Мне хотелось, чтобы он знал – я уважаю его веру. Но вера и любовь не спорят вообще, а уж в таком славном городке, как этот, – в особенности.

Открыв дверцу машины, он вытащил с сиденья два наших рюкзака. Я потянулась было за своим, но он с улыбкой отвел мою руку:

– Разреши мне.

«Давно уж со мной не обращались так галантно», – подумала я.

Мы стучимся в первую же дверь, но женский голос отвечает, что комнаты здесь не сдают. Из-за второй двери никто не отзывается. В третьем доме старичок встречает нас радушно и приветливо, но оказывается, что в комнате стоит двуспальная кровать. Я отказываюсь.

– Может быть, поедем дальше, в городок побольше? – спросила я, когда мы вышли.

– Сейчас мы найдем комнату, – ответил он. – Ты слыхала притчу о Другом? Это – фрагмент истории, написанной лет сто назад неким…

– Да неважно, кто ее написал, рассказывай, – прошу я, шагая рядом с ним по единственной площади Сент-Савена.

– Один человек повстречал старого друга, который пытался приспособиться к жизни и так и эдак, да все без толку. «Надо бы дать ему немножко денег», – подумал он. И так случилось, что в тот же вечер узнал он, что друг его разбогател и роздал все свои долги за много лет.

Пошли они в бар, где любили бывать, и друг его платил за всех. Когда же его спросили, в чем причина такого успеха, тот ответил, что вплоть до самого недавнего времени жил как Другой.

– Что еще за «Другой»? – спросили его.

– Другой – это тот, кем меня учили быть, но кем я не являюсь. Другой убежден, что человек всю свою жизнь обязан думать о том, как бы скопить Денег, чтобы под старость не умереть с голоду. И столько он об этом думает, и такие строит грандиозные планы, что обнаруживает, что жив, лишь когда дней его на земле остается совсем мало. Спохватывается он, да поздно.