Марк Тарловский - Рассказы Страница 7

Я повернулся и пошел к ним в угол; я не хотел, чтобы за мной гнались.

Теперь я разглядел второго. Это был Молотков из пятого «Г», известный на всю школу своими кулачными боями.

— Вот он, — сказал Черенков, — проиграл тридцать копеек и не отдает.

— Избить надо! — устало вздохнул Молотков.

— Я тебя предупреждал, — злорадствовал Петька.

— Он тебя предупреждал? — спросил Молотков.

Я кивнул.

— Избить! — словно разрешив последние сомнения, сказал Молотков. На длинных, худых его руках свисали угловатые чернильные кулаки. Он медленно поднял один из них, с профессиональной заботливостью сжал и разжал его, что походило на смазку оружия перед боем, и сказал: — Сейчас я тебе ка-а-ак…

— Не нужно, — прошептал я, — завтра я принесу.

— Врешь! — крикнул Петька. — Ты уже сто раз обещал!..

— Быстрее! — поморщился Молотков. — Мне к двум часам у моста надо быть. Я должен там драться с Плиткиным из шестого «А».

В Петьке что-то шевельнулось.

— А если не принесешь?

— Конечно, не принесет! — воскликнул Молотков.

Я молчал.

— Он еще думает! — закричал Молотков. — Нет, ему обязательно нужно дать!

И все-таки я получил отсрочку — до завтра. Но где же взять деньги? Как быть?

После долгих мучительных раздумий я решил продать чернильницу. Буду макать на задней парте. Я долго мыл свою старую, облупленную чернильницу. Я тер ее щеткой, скоблил, обтирал; я налил в нее свежих чернил и заткнул пробкой.

Вскоре я был уже у Мишки Карпухина. Два дня назад он потерял чернильницу.

— У тебя нет чернильницы, — сказал я, — вот, бери…

— Ну что ты! — замахал руками Мишка. — Я и так обойдусь… Не нужно…

— Нужно, — сказал я, — еще как нужно! Бери! За тридцать копеек бери.

У Мишки выкатились глаза.

— Да ты что! В магазине новая девять стоит.

— Девять? — вздохнул я. — Слушай, Мишка… Купи… Она без волосков… и с пробкой… Купи за двадцать…

Мишка решительно закрутил головой.

— Стой, Мишка, — сказал я, — стой… Это очень хорошая чернильница. Со второго класса я пишу из нее. Слышишь? И никогда не отдал бы! А тебе отдам, за пятнадцать копеек.

— Нет!

Домой я пришел вечером. Теперь я знал, что мне делать. Оставалось только одно.

На кухне было тихо. С минуту я прислушивался, потом, осторожно ступая, подошел к вешалке, где висел пиджак отца и засунул руку в карман.

«Вот получу на кино и назад положу, — успокаивал я себя. — Мне много не надо… мне тридцать копеек надо…»

Я принялся лихорадочно отсчитывать: пять да пять, да еще десять…

В комнате что-то изменилось. Я дернулся, как подстреленный, — в дверях стоял отец. Монеты со звоном запрыгали по гладкому полу.

— Покатились, — прошептал я, — покатились…

Отец шагнул ко мне.

— Нет… нет… ты не думай… Я одолжить хотел…

— Так ты еще и лгун?!

— Я не лгун! — закричал я. — Я проиграл Петьке тридцать копеек! Играть нельзя! А я проиграл!.. Последний срок — завтра!.. И меня ни во что не принимают играть… И я не знаю, что мне делать!.. А в воскресенье тридцать копеек на кино… возьми себе… И я… нет, не я… я…

Отец молча смотрел на меня.

Потом он тяжело шевельнулся, вытащил руку из кармана и протянул мне тридцать копеек. Я заплакал.

На последнем уроке

Там, на улице, солнце. Упругий ветер весело раскачивает потемневшие от воды деревья, с крыши капает.

А в классе последний урок, самый длинный, самый трудный. На доске еще с первого урока полустертые слова: «Задание на дом, упр…» И, когда смотришь на них, еще больше устаешь.

Из старого парка, что напротив школы, доносится неясный шум, хлопанье крыльев. Толик и Сашка поворачиваются к окну.

— Грачи прилетели, — шепчет Толик.

— Здорово!

И они смотрят не отрываясь на большую черную стаю. Видно, что грачи прилетели совсем недавно и теперь отдыхают. Рассевшись на ветвях высокого дерева, они устало расправляют крылья, по-хозяйски осматривают размокшую землю…

И только один грач сидит чуть в стороне, на соседнем дереве. Он заметно крупнее остальных, да и ведет себя иначе. Сашка и Толик сразу обращают на него внимание. Грач с любопытством вертит во все стороны головой, то и дело снисходительно поглядывая на стаю.

— Вожак, — решают ребята.

И вдруг грач победоносно взмахивает крыльями и оглушительно каркает.

Сашка и Толик беззвучно трясутся от смеха. Да это же ворона!..

— Яблочкин и Карасев!.. Прекратите смеяться!..

Ребята вздрагивают. Но уже через мгновение снова смеются. Склонив голову набок, Толик важно крутит глазом, передразнивая ворону.

— Яблочкин и Карасев!..

Ребята покорно складывают руки, пригибаются к парте.

— Хватит, — шепчет Сашка, — а то Галина Васильевна заметит.

— Хватит, — соглашается Толик и смеется еще сильнее. Они зажимают рты, ерзают по скамейке… — Завтра, наверное, контрольная, — прерывисто шепчет Толик, — в пятом «Г» уже вчера была.

— В пятом «Г» вчера была?.. — Сашка закусывает весело дергающуюся нижнюю губу и испуганно расширяет глаза.

— Да, — продолжает Толик, — девять двоек получили.

— Девять двоек!.. — хватается за голову Сашка и вдруг фыркает на весь класс.

— Встаньте! — доносится грозный голос Галины Васильевны.

Сашка и Толик виновато вытягиваются у парты. С минуту они стоят неподвижно, потом украдкой смотрят друг на друга и тут же отворачиваются. Чуть-чуть не засмеялись… Сашка делает плачущее лицо и принимается читать уцелевшие на доске слова. Толик сосредоточенно смотрит на лампочку.

«…Девять двоек… Да… Скоро и диктант… Что-то давно родительского собрания не было…»

— Ха-ха-ха!.. — хохочет Сашка. И, испуганно глядя на Толика, бормочет: — Ты чего?.. Чего ты?..

Галина Васильевна поднимается со стула:

— Яблочкин и Карасев! Немедленно уходите из класса! С портфелями…

Сашка и Толик застывают.

— Яблочкин и Карасев, вы слышали, что я сказала?

Ребята опускаются на парту и медленно собираются. Учительница садится:

— Комаров, продолжай свой ответ.

Класс успокаивается, все поворачиваются к Комарову. Сашка и Толик осторожно задвигают портфели в парту и тоже внимательно слушают.

— …Перистые облака, — рассказывает Комаров, — находятся на высоте десяти километров над землей…

Сашка и Толик, удивленно качая головами, переглядываются: десять километров!..

— Яблочкин и Карасев!.. — напоминает учительница. И снова томительные сборы. Медленно складываются в портфели учебники, тетради. Затем Сашка и Толик начинают шарить в парте: не забыли ли чего… Но там пусто. А если еще раз проверить?.. Они снова заглядывают в парту, наконец поднимаются и плетутся в другой конец класса, к вешалке.

Они надевают шапки, пальто, застегивают пуговицы. Потом берут портфели и, поглядывая на учительницу, идут к дверям.

В коридоре одиноко и пусто. В углу на табуретке стоит бачок с водой, от крашеных стен веет холодом.

— И чего ты смеялся? — тоскливо спрашивает Толик.

— Не знаю… Терпел, терпел… А ты чего смеялся?..

— Я тоже терпел…

Приглушенно доносятся голоса из классов. Сашка прикладывает ухо к двери.

— …Ну… облака бывают кучевые, волнистые, перистые…

— Зинка Белякова отвечает, — шепчет он.

Голос у Зинки высокий, тонкий, и перед каждой фразой она говорит «ну»… Это она всегда так, когда отвечает.

— Щеглов, когда ты перестанешь вертеться?!

— Это Димка, — грустно улыбается Сашка.

— Да, Димка, — вздыхает Толик и тоже прикладывает ухо к двери.

Скрипят парты, шелестят страницы… Изредка кое-кто покашливает. Как хорошо там! Скоро кончится урок и все пойдут домой.

А в классе и впрямь было неплохо. Зина Белякова рассказывала про облака, все слушали, а за окном как раз проплывали пухлые кучевые облака.

— Посмотрите на небо, — сказала Галина Васильевна, — какие облака вы видите?

— Кучевые! — хором ответили ребята.

В это время дверь тихо отворилась, и в класс, опустив головы, проскользнули Сашка и Толик. Они посмотрели на кучевые облака в окне и снова опустили головы.

Все ребята повернулись к двери, потом посмотрели на Галину Васильевну… А Галина Васильевна поставила Зине Беляковой отметку и сказала:

— Слушайте внимательно. Сегодня мы начинаем новую тему. Материал трудный, но интересный.

И стала объяснять. А все ребята тихо сидели за партами и внимательно слушали. Толик и Сашка держали в руках шапки и тоже слушали, у дверей. Слушали и смотрели на свою пустую, одинокую парту. Когда-то они сидели там… Да… они сидели там…

Так они постояли немножко, а потом Сашка сказал:

— Галина Васильевна…

Но Галина Васильевна продолжала объяснять урок.