Гектор Мало - Приключения Ромена Кальбри Страница 7

— Ты ошибся, голубчик, сказал он, мы все время шли к воде, а не от нее.

— Нет, сударь, уверяю вас, что нет. Если бы это было так, как вы говорите, то песок должен был быть мокрее.

Он ничего не возразил; мы снова остановились в нерешительности и еще раз потеряли всякую руководящую нить. Он вытащил часы.

Было так темно, что невозможно было разглядеть часовую стрелку, но он заставил их бить, они пробили шесть и три четверти. Прилив уже начался около часа.

— Ну вот видите, сударь, ясно, что мы продвигаемся к берегу, а не обратно, а то бы вода догнала нас уже давно.

Как бы в подтверждение моих слов мы услыхали позади себя отдаленный рокот моря; этот глухой шум ясно показывал, что вода прибывала позади нас.

Это был «затор», или ложбинка. Наши берега состоят из рыхлого и сыпучего песка и поэтому не остаются вполне гладкими; они образуют время от времени небольшие возвышения, а между этими возвышениями находятся углубления, наполненные после прилива водой.

Все эти изменения почвы едва заметны для глаз, но для воды они очень чувствительно разнятся от ровного пляжа: во время прилива углубления наполняются раньше, когда взморье еще не под водой, и образуют островки, омываемые, с одной стороны, волной прибывающего прилива, а с другой стороны, вода бежит внутри их, точно речка. Очевидно, мы пришли к одной из таких реченок. Весь вопрос в том, глубока она, или же нет?

— Нам надо непременно перебраться через нее, — сказал г-н Бигорель, — держись за меня крепче.

Я колебался.

— Что ты лучше хочешь, промочить голову или же ноги? Я предпочитаю промочить ноги.

— Нет, сударь, мы так не перейдем, нас снесет!

— Разве ты лучше хочешь, чтобы нас залило приливом?

— Нет, сударь, я думаю о том, как сделать лучше; вот что мы сделаем: вы проходите первый на ту сторону, а я останусь на этой стороне и буду вам кричать. Вы продвигайтесь в направлении, противоположном моему голосу. Когда вы переправитесь, то начинайте мне кричать, я пойду на ваш голос.

— Переходи ты первый!

— Нет, сударь, лучше начинайте вы, я плаваю лучше вас.

— Ты молодчина и храбрец, пойди, я тебя поцелую за это.

И он обнял меня и поцеловал так нежно, точно родного сына. Его ласка тронула меня до глубины души.

Времени терять не приходилось: море быстро прибывало. С каждой минутой шум его позади нас усиливался. Г-н Бигорель первый вошел в воду, а я начал ему кричать.

— Ты не кричи, — сказал он мне, скрываясь в тумане, — а лучше пой какую-нибудь песню, чтобы слова были слышны.

— Хорошо, сударь!

Я начал петь так громко, как только мог, известную песенку про нормандца Роже, которую у нас знает всякий ребенок. Спел один куплет и прислушался.

— Чувствуете ли вы, сударь, дно под ногами?

— Да, дитя мое, кажется, земля поднимается, продолжай петь!

Я запел второй куплет; и только что хотел запеть третий, как услыхал голос г-на Бигореля:

— Ну, Ромен, теперь твой черед, я выбираюсь на сухой песок! Вода доходит только до колена, переправляйся, — при этом, в свою очередь, он затянул заунывную песню, да такую печальную, что у меня невольно сердце заныло.

Несмотря на это, я храбро вошел в воду; я был ростом намного меньше г-на Бигореля, поэтому скоро потерял дно, это была не большая еще беда, я плавал, как рыба, но течение воды было сильное: я с трудом с ним справлялся, меня относило, пришлось побиться минут десять, пока я добрался на другую сторону и мы вместе вышли на сухой песок. Он вздохнул с таким облегчением, что я тут только понял, как он боялся за меня.

— Отдохнем минутку и понюхаем табачку!

Но едва он дотронулся до своей табакерки, как воскликнул:

— Вот так штука, табак-то мой превратился в кофейную гущу, да и часы хороши: колесики вертятся, как водяная мельница! Что-то скажет «Суббота» на такие порядки!

Я приободрился, сам не знаю почему, страх мой почти совсем пропал. Мне казалось, что теперь мы уже наверно спасены.

На самом же деле это было совсем не так.

Нам оставалась до берега большая часть дороги сравнительно с той, которую мы прошли.

Прежняя опасность нисколько не уменьшилась. Мы ежеминутно рисковали сбиться с пути, то есть потерять направление к берегу; тем более что к нам от него не долетало ни одного звука, который бы успокоил наши сомнения. Не было слышно ни звука человеческого голоса, ни мычанья скота, ни хлопанья бича, ни малейшего такого шума, который мог бы подтвердить нашу догадку, что земля именно там. Одно зловещее мрачное молчание…

Туман еще сгустился, вечерние сумерки быстро наступали, а позади до нас доходил глухой шум прилива. Море оставалось единственным нашим руководителем. Но в то же время оно могло быть для нас самым коварным и страшным врагом.

— Если мы будем двигаться вперед слишком быстро, — рассуждал г-н Бигорель, — мы можем снова потерять верную дорогу, если же промедлим — оно нас настигнет и поглотит раньше, чем мы доберемся до прибрежных камней, где подъем задержит прилив. — Но все же пойдем вперед, рука об руку, Ромен!

Мы осторожно пошли, причем я постоянно наклонялся, чтобы пощупать песок. Напрасная надежда, я не ощущал, как прежде, струек сбегающих к морю воды. Очевидно, мы вышли на линию маленьких отмелей, где вода застаивалась в углублениях или же бежала ручейками параллельно морскому берегу и разливалась во все стороны.

Надежда, которая так оживила меня после того, что мы благополучно перебрались через опасное место, начала снова ослабевать. Мы шли еще минут пять в самом мрачном и отчаянном состоянии духа, вполне предоставляя себя на волю Божью.

Вдруг мы одновременно вздрогнули и остановились: откуда-то раздался удар церковного колокола и глухо прокатился в мертвой атмосфере окружавшего нас тумана. Через две-три секунды послышался второй удар, затем третий, еще и еще…

Очевидно, звонили к вечерне в Пор-Дье. Нам оставалось только идти на этот призывный благовест — и тогда мы будем спасены.

Ничего не говоря друг другу, мы пустились бежать, отлично зная, что звон к вечерне обыкновенно продолжается недолго. Вы можете себе представить, с каким лихорадочным волнением мы считали каждый удар и ждали, что вот-вот звон прекратится. Из-за нескольких лишних минут мы могли и спастись и погибнуть. Несмотря на то, что мы бежали, забыв всякую усталость, церковный звон вскоре замолк, а мы все еще были на взморье, на гладком ровном песке. Может быть, берег был и близко от нас, всего в нескольких шагах, может быть, нам стоит протянуть руку, и он тут, да мы ничего не знали и не видели, где он. Каждый наш шаг мог служить и к нашему спасению и, наоборот, мог отдалить нас от него!

— Остановимся, дальше на авось нельзя идти, дитя мое, — сказал г-н Бигорель. — Пощупай-ка песок!

Я прижал обе ладони к земле и ждал, что просочится вода, но, увы, песок оставался сухой.

— Ты не сосчитал, сколько мы перешли лощинок.

— Нет, сударь!

— Значит, неизвестно, сколько их может быть впереди! Счастье наше, если мы миновали их все. Тогда нам останется ждать, когда море будет совсем близко, мы побежим вместе с ним к земле, опережая его, сколько хватит наших сил! Но, если же нам предстоит перебираться еще через несколько таких препятствий, тогда течение занесет нас так далеко, откуда нам будет нельзя и выбраться.

Я отлично понимал справедливость слов г-на Бигореля. С течением воды во время прилива справляться страшно трудно.

Море могло отбросить нас к скалам, о которые мы разобьемся, как щепки. Эта близость возможного спасения, с одной стороны, и гибели неминуемой и ужасной, с другой, после столько усилий и борьбы привела нас обоих в полное отчаяние.

Мы совсем не знали, на что решиться, что делать дальше, куда идти, — направо, налево или все вперед. Между нами и остальным миром находилось все то же непроницаемое облако ваты.

В момент, когда перестал звонить колокол, мы по крайней мере, знали наверно, с какой стороны была земля. Продолжая продвигаться наудачу, мы могли сделать один неверный шаг и потерять последнюю надежду на спасение.

— Если бы только поднялся ветер, тогда туман рассеется, и мы увидели бы огонь на маяке, — сказал г-н Бигорель.

Но воздух был все такой же тяжелый, неподвижный, туман такой же густой, и ожидать ветра в том положении, в каком мы находились, было мало основания.

Нас мог спасти шум или какие-нибудь звуки на берегу, но на это было также мало надежды. По всем вероятностям, мы находились на южном берегу, против пустынной дюны, где в такой поздний час наверно не было ни души. Оставалось одно: ожидать чуда для нашего спасения! — И чудо совершилось.

Церковный колокол, который совсем было перестал звонить, вдруг неожиданно раздался снова среди мертвой тишины; судя по трезвону, это были чьи-то крестины.