Анна Воронова - Лунное танго Страница 7

Парень между тем, не поднимаясь, хмуро шевелил носком кеда песок. Рядом с ним казалось, будто в раскаленном воздухе плавает колючее облачко холода. Он сидел сгорбившись, обняв сам себя за колени, будто замерз…

И Динка неожиданно узнала в нем… себя. Она вспомнила, очень ярко, как однажды сидела на балконе, в упор разглядывая белые кирпичи, прижимая колени к животу. А в животе саднил и саднил мамин крик. Она не помнила, из-за чего поссорились, а боль ощущала до сих пор – горячую, жгучую, точно лужа расплавленного металла. Боль и белые кирпичи. Кирпичи и сейчас перед глазами, она изучила их до последней трещинки, до прошлогодней трепещущей паутинки…

Ей так хотелось тогда, чтобы кто-нибудь – хоть соседи, что ли? – заметил ее, позвонил, окликнул, спросил, что случилось. Но она была одна, совсем одна, с горячей болью внутри. И никто, никто, никто не пришел на помощь.

Динка успокоила псину, заставила ее сесть, обмотала поводок вокруг кустарника. Подошла, опустилась рядом прямо на траву:

– Мы сюда тренироваться ходим. В городе везде люди, она кидается. А все время в наморднике – тоже плохо.

Парень сидел, глядя в землю.

– Я тоже иногда плачу, – неожиданно призналась Динка. – Ничего в этом такого, честно. И тоже прячусь от всех. Так что ты… извини, ладно? Собака тебя почуяла, вот и рванула. Она молодая еще, дурная, но умная, как черт. Я ее обожаю. Хочешь водички? Только теплая.

– Меня моя девчонка бросила, – посопев, выдал парнишка, не поднимая головы. – Говорит, я толстый.

Динка молчала, долго. Рэнька легла на землю, заскучав.

– Ну и радуйся, – решила она наконец. – Значит, совсем не любила! Иначе ты бы ей все равно нравился.

– Да, радуйся, легко тебе… Меня в классе теперь задразнят. У всех девчонки, а я один. Ты бы небось тоже с таким не стала дружить, как я. Пончик. У меня погоняло такое – Пончик. А еще Чингиз. Чингиз покруче, согласись? А теперь она меня назовет Одинокий Пончик, и все будут ржать! Плевать, в общем-то… Только обидно. Мне кажется, теперь у меня вообще никого никогда не будет.

– Как тебя зовут?

– Ну Егор.

– Балда ты, Егор! А меня – Динка. А ее – Рэнька, она наполовину волк.

Так и познакомились. Ради Егора Динка потом совершила подвиг. Полгода она с азартом изображала, что она – его девушка. Понарошку. Чтобы поднять его имидж. Егор ужасно важничал, Рэнька к нему привыкла, как к родному. Потом они как бы «поссорились», но при этом «остались друзьями». Был момент, когда Динке казалось, что Егор в самом деле… ну, собирается в нее влюбиться. Она сразу насторожилась тогда – и чуть всерьез не поругалась с Егором. Любовь – это же совсем другое, это не игра, не надо смешивать. Потом у Егора появилась новая девушка, из монгольской школы, и Динка с облегчением перевела дух.

Да, было, было… Динка прищурилась. Надо описать ему городишко, расшевелить. Тут даже кинотеатра нет, а в Баторе они каждую неделю в кино бегали. Пусть ужаснется, дитя Интернета.

«Привет, Егор! Прикинь, – начала она, – тут кругом бараки, без воды, сортир на улице, о вай-фае никто не слыхал, телефон отрубается сразу за городом, аномальная зона, книжного магазина нет, сижу в компьютерном клубе, кругом мелкота, все рубятся в первобытные стрелялки…»

Тут зазвонил мобильный.

– Алло, я еще в клубе, в Интернете сижу, – не глядя ответила она, думая, что тетя.

– Рад за тебя, – отозвался незнакомый голос. – Это в «Буратино», что ли?

– Не знаю, – честно призналась Динка. – Не обратила внимания. А что, тут компьютерный клуб «Буратино» называется?

– Да это бывший детский садик, – пояснил незнакомец. – Все привыкли. Был бы садик «Березка» – и клуб звали бы «Березка». На каток пойдешь вечером?

– А вы, простите, кто? – спросила Динка, догадываясь.

– Принц датский. Пойдешь со мной на каток, принцесса Диана?

– Нонна телефон дала?

– Дала! – усмехнулся Толик. – Я вымолил его, как раб на галерах. Мне пришлось полчаса целовать порог ее квартиры. Я, можно сказать, на руках вынес ее неслабую тушку из подъезда. Вместе с креслом и чемоданами. И только сейчас она, неблагодарная, небрежно скинула мне твой номерок.

– Ааа… это я ей разрешила.

– Садистки. Значит, это из-за тебя две бессонные ночи я одиноко выл на луну? Теперь ты просто обязана со мной покататься. Пойдешь?

– Коньков нет.

– Ерунда, нароем чего-нибудь. Вон у сеструхи моей возьмем.

– У меня 37-й.

– Какое совпадение! У нее тоже.

Динка засмеялась:

– Я вижу, тебя ничто не пугает. Ладно, пошли. Только зайди за мной к тете, я ж тут ничего не знаю, запоминай адрес…

Они договорились на семь вечера.

Письмо Егору она закончила наспех, добавила только: «Скоро поставлю дома ноут, все расскажу, жди!» – и побежала собираться.

январь, каникулы

Говорят, все девчонки должны думать о любви. Вот я сижу тут – девчонка девчонкой – и думаю о любви. И что толку?

Что такое любовь?

Где она, любовь?

Конечно, первым делом предполагается, что любовь – это ОН.

И делать ничего не надо: сиди, жди – вот явится ОН, а с ним и великая любовь в придачу. На белом коне. Или на белом слоне. На худой конец, на белом лимузине.

Смешно, неужели кто-то до сих пор в это верит? То есть в коня?

Чем больше я смотрю вокруг, тем меньше верю в любовь. Если она есть – то где? Ведь она должна быть на каждом шагу – сколько людей, столько и любви. А что на самом деле? Нет ее нигде, ни намека, ни капли. Нигде.

Вот у меня хорошие родители, я их, наверно, люблю… И они друг друга, наверно, тоже любят… особенно когда не скандалят. Или когда мама ужин готовит. Или когда папа футбол смотрит. Это, типа, любовь? То есть все, получается, ради этого?

Разве о такой любви плачет, кричит все человечество?

Вот у нас в семье вечером за ужином:

– А кетчуп (хрен, майонез) у нас остался?

– Посмотри в холодильнике, справа, вечно ты ничего сам найти не можешь!

Это любовь? Угу, с хреном.

Или в ванной:

– Опять ты заляпал раковину пастой…

Любовь, да? С щеткой в зубах.

Или на диване перед теликом, по которому крутится «райское наслаждение-выбирай-зажигай-ты этогодостоин!», папа хочет новости, мама – нудный старый фильм… Это тоже любовь?

Разве об этом все книги, стихи и песни, вся страсть и кровь?

Я сейчас слушаю Башлачева:

Любовь – это слово похоже на ложь —Пришитая к коже дешевая брошь…Мой детонатор испачкан в крови —Я еду по минному полю любви,Я хочу каждый день умирать у тебя на руках,Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.

Похоже, он знал, что такое любовь.

Любовь – сумасшедший поезд, который врезается прямо в грудную клетку… Может, только поэты и умеют любить по-настоящему? А у простых людей все равно получается кетчуп с яичницей и зомбоящик с зубной пастой в придачу.

Короче, нет в мире любви. В телевизоре нет любви. На нашей кухне нет. У соседей – никакого следа. Только яичница.

Где любовь, где, куда делась? Ау! Она умерла? Ее придумали с самого начала? Никто никого никогда не любил?

Не знаю.

Только знаю точно, что люблю свою собаку. Свою волчицу. Она просто часть меня, часть моей души, пусть на четырех лапах и в собачьей шкуре. Может, люди просто не умеют любить друг друга? Может, поэты умеют, а обычные люди – нет? Одна собака, зверь понимает меня, понимает так, как не поняло бы все человечество…

Толик зашел за ней вовремя, притащил с собой коньки, прикрученные к белым ботинкам, которые Динка тут же и примерила. Коньки подошли, Толик на прощание ослепил тетю улыбкой – и они сбежали.

В ее монгольской школе девчонки вообще-то дружили с парнями, часто ходили общей компанией в город, или в сопки, или в кино. Так что она не особо смущалась – ну, насколько можно не смущаться рядом с парнем, которого видишь второй раз в жизни.

Громкое имя «каток» носила старая хоккейная площадка, где, вежливо задевая друг друга плечами, ногами и клюшками, тренировалась местная подростковая команда. Под ногами у них вертелась куча мелюзги на коньках и без. Один маленький мальчик пришел с саночками, благодаря которым на скорую руку организовал игру: «Как грамотно догнать нужную девочку, уронив при этом всех остальных».

Снежные заносы давно уже завалили и высокий забор, отгораживающий площадку и все входы в нее. Попасть внутрь можно было одним способом – сначала залезть на окружающую снежную стену, а потом осторожно спуститься по крутым склонам, стараясь не воткнуться в лед головой.

Динка некоторое время сидела на вершине главного сугроба, с опаской наблюдая жизнь. Мальчик с санками лихо затормозил внизу, взметнув полозьями вихрь ледяной крошки.

– Мда… – Динка смахнула льдинки с лица. – Уж лучше бы этот маленький гоблин сразу катался на бензопиле.

– Да ладно, ерунда, – Толик первым соскользнул вниз и удачно приземлился на пятую точку. – Давай руку!