Анника Тор - Остров в море Страница 8

Дядя Эверт снова опустился в кресло-качалку. Штеффи села на стул напротив него. Они смотрели друг на друга. Глаза дяди Эверта были ясно-голубые. Его взгляд, казалось, проникал в душу, проходил насквозь и устремлялся вдаль в пространство. Словно он так долго смотрел на море, что морская синева влилась в его глаза.

Наконец дядя Эверт нарушил молчание. Он произнес медленно по-немецки, словно подыскивая слова:

– Я… рыбак, – он показал пальцем в сторону моря. – Далеко ездить… на лодке.

Штеффи усердно закивала. Немецкий дяди Эверта оказался еще хуже, чем ее шведский. Но этого было вполне достаточно, чтобы понять, что он рыбак и уходит в море на своей лодке.

Неуверенно они заговорили друг с другом на смеси немецкого, шведского и языка жестов. Штеффи рассказала, что ее отец – врач, что ее мама до замужества была оперной певицей. Дядя Эверт объяснил, что он в молодости был моряком, и именно тогда немного выучился говорить по-немецки.

– Гамбург, – сказал он, – Бременский порт. Амстердам.

И Штеффи поняла, что его корабль заходил в порты Северной Германии и Голландии. Первый раз за все время пребывания на острове она могла поговорить с кем-то еще, кроме Нелли. Ей хотелось, чтобы эта беседа продолжалась весь вечер.

– Эверт, – крикнула тетя Марта из кухни. – Обед почти готов.

Дядя Эверт поднялся.

– Мыться… waschen… – сказал он и показал на свою рабочую одежду.

Затем дядя Эверт исчез, поднявшись по лестнице. Штеффи пошла на кухню накрывать на стол. Три тарелки, три стакана, три вилки и три ножа, вместо обычных двух.

Что-то стукнуло у левого бедра. Фарфоровая собачка! Штеффи совсем о ней забыла. Подумать только, вдруг она разбилась! Или вдруг тетя Марта заметит оттопыривающийся карман и спросит, что там. Нужно спрятать собачку в надежное место. Услышав, что дядя Эверт закончил умываться и прошел в спальню, Штеффи показала вытянутые руки тете Марте и сказала так же, как и он:

– Мыться.

Тетя Марта одобрительно кивнула. Штеффи помчалась вверх по лестнице в свою комнату. Она завернула Мими в носовой платок, выдвинула нижний ящик комода и спрятала ее подальше среди своих вещей. Затем поспешила мыть руки.

Сложив ладони, Штеффи и дядя Эверт слушали, как тетя Марта молится перед едой.

– С именем Иисуса садимся мы за стол, да благословит Господь пищу, что ниспослал нам.

– Аминь, – сказали дядя Эверт и Штеффи.

Затем тетя Марта и дядя Эверт беседовали о рыбе и о том, что произошло на острове за время отсутствия дяди Эверта. Штеффи улавливала иногда знакомые слова. Она тихо сидела и ковырялась в вареной треске, сдирая серую скользкую шкуру и смешивая рыбье мясо с картошкой и соусом. Получалась белая неаппетитная масса.

Как всегда, она запивала еду молоком, и, как всегда, стакан с молоком пустел гораздо раньше, чем тарелка. Штеффи тихо проговаривала про себя слова много раз, прежде чем сказала точно такую же фразу, какую услышала от Эльзы несколькими часами раньше.

– Можно мне немного молока?

Тетя Марта замолчала на полуслове.

– Это же… – сказал дядя Эверт. – Девочка же говорит на чистом шведском.

– Она быстро учится, – сказала тетя Марта. – Это хорошо.

Она протянула Штеффи кувшин с молоком. Дядя Эверт поощрительно улыбнулся.

– Скоро ты заговоришь по-шведски, как любой другой, – сказал он. – Тогда сможешь пойти в школу.

Штеффи не все поняла точно, но слово «школа» она поняла.

– Да, – сказала она. – Школа.

Штеффи вспомнила свою школу в Вене. Она училась лучше всех в классе и всегда получала в тетрадях золотые звездочки. Она нравилась учительнице, во всяком случае, так казалось Штеффи до того самого дня в марте прошлого года.

На следующий день после того, как немцы заняли Вену, ее классная руководительница пришла в школу со знаком свастики на нарядном костюме.

– Хайль Гитлер! – приветствовала она класс вместо привычного: «Доброе утро, дети!»

– Хайль Гитлер! – ответили некоторые дети и вытянули в приветствии руку. Остальные только смотрели на учительницу, не зная, что надо сказать.

Вскоре они узнали. Оказалось, что это правильный способ приветствия в школе. «Но еврейским детям, – сказала учительница, окинув строгим взглядом ряды, – еврейским детям не разрешается здороваться таким образом». Поэтому они должны сидеть отдельной группой на задних партах, чтобы учительница могла быть уверена, что только немецкие дети приветствуют ее как следует.

Класс недоверчиво зароптал. Что она имела в виду? Неужели это серьезно?

– Ну, – сказала учительница, уставившись на них. – Вы слышали, что я сказала?

Первой поднялась со своего места Ирен, староста класса, взяла свои книги и села за пустовавшую парту в самом дальнем углу. Еще несколько учеников последовали ее примеру. Некоторые дети, сидевшие раньше за задними партами, покинули свои места и пересели на только что освободившиеся. Штеффи и Эви остались за своими партами прямо рядом с кафедрой.

– Штеффи! – сказала учительница резким тоном. – Это касается и тебя, и Эви.

– Я не еврейка! – крикнула Эви. – Моя мать – католичка!

– Это неважно, – холодно заметила учительница. – Садись назад.

Эви вскочила, бросилась вон из класса и хлопнула дверью. Стало совсем тихо.

– Ну, – спросила учительница, уставившись на Штеффи. – Ты меня слышала?

Штеффи собрала книги и села за свободную парту. Учительница взяла мел и, не говоря ни слова, принялась писать на черной доске задачу.

– О чем ты задумалась? – спросил дядя Эверт.

– Не играй с едой, – сделала замечание тетя Марта.

Штеффи очнулась. Она посмотрела в тарелку перед собой. Не замечая, что делает, она сидела и рисовала вилкой в рыбно-картофельной массе звезду. Точно такую, как золотые звезды в школе. Как звезду Давида, что означало то же самое, что и «еврей». Штеффи поспешно перемешала массу и принялась за еду.

Глава 10

Дядя Эверт пробыл дома два дня. Когда он снова собрался уезжать, Штеффи пошла с ним на пристань, чтобы помахать ему на прощание. На рыбацком судне было шесть человек. Самого молодого звали Пэр-Эрик, и он был всего на пару лет старше Штеффи. Приветствуя ее, Пэр-Эрик пожал ей руку, но смотрел не в лицо, а немного в сторону. Муж тети Альмы, Сигурд, тоже был здесь.

Корабль назывался «Диана», так сказал дядя Эверт. Красивое имя, но на носу корабля стояло только «ГГ 143». Это означало, что судно принадлежало рыболовному флот)7 города Гётеборг и имело номер 143.

После отъезда дяди Эверта все стало как обычно. По утрам Штеффи завтракала с тетей Мартой, убирала со стола и мыла посуду. Затем гостила у Нелли, пока не приходило время возвращаться домой и обедать. После обеда она снова мыла посуду и помогала тете Марте по хозяйству. По вечерам Штеффи сидела в своей комнате или в оконной нише, писала письма или вела дневник. На последней странице она ставила по черточке за каждый день пребывания на острове. Полгода – это сто восемьдесят два дня. Она ставила черточки каждый вечер. Тридцать четыре… тридцать пять… тридцать шесть…

В письмах к маме с папой и Эви Штеффи писала, что все хорошо. Особенно чудесно она расписывала свою жизнь на острове в письмах к Эви. Если она опишет Швецию действительно заманчиво, возможно, Эви тоже захочет приехать сюда. Хотя мама Эви – католичка, поэтому ей не обязательно уезжать из Австрии.

Если Штеффи ничего не писала, то читала. Вскоре привезенные из дома книги закончились. В доме тети Марты не было никакой литературы, кроме толстой Библии, лежавшей в зале на столе.

– Когда мы поедем домой, Штеффи? – спросила Нелли. – Скоро?

– Мы не поедем домой, – терпеливо объяснила ей сестра. – Ты же знаешь. Мы поедем в Америку. Как только папа и мама получат въездную визу. Тогда мы поплывем на корабле в Амстердам и там их встретим.

– Но когда это будет? – настойчиво требовала ответа Нелли.

– Я не знаю. Скоро.

Девочки сидели на камне на пляже, прижавшись друг к другу. Синева моря сияла на солнце, но ветер был прохладным, и на скалах никто не купался. Наступил сентябрь, и все дети, живущие на острове, пошли в школу. Теперь пляж принадлежал только им, единственное место, где они могли побыть вместе со своей тоской по дому.

– Расскажи об Америке, – попросила Нелли.

– В Америке, – начала Штеффи, – все совсем не так, как тут. Там большие города с высокими домами и на улицах полно автомобилей.

– Как в Вене?

– Дома гораздо выше, – объяснила Штеффи, – и больше автомобилей. В Америке все очень большое. Мы будем жить в доме с множеством комнат и большим садом. С настоящим садом с высокими деревьями, липами и каштанами. Почти как парк, не то, что здесь.

– А у нас будет там собака? – спросила Нелли.

Штеффи подумала о фарфоровой собачке Мими, что лежала завернутая в носовой платок в нижнем ящике комода. Тетя Альма наверное уже обнаружила пропажу. С каждым днем становилось все труднее вернуть собачку на место.