Николай Огнев - Дневник Кости Рябцева Страница 8

Мы объяснили, почему мы не могли обыскать, а по правде — нам и в голову не пришло. Дело решили отложить до завтра.

Алешка Чикин пришел как ни в чем не бывало в школу. Его сейчас же — в учком.

— Что в раздевальной делал?

— Лазил за хлебом к себе в куртку, — отвечает.

— А почему раньше времени из школы удрал?

— Нужно было домой.

— Так тебя дома не застали Рябцев и Дубинина.

— А я уходил.

— А почему от тебя самогонкой пахло?

— Они врут.

— А откуда ты узнал, что ровно шесть лимардов пропало?

— А я и сейчас не знаю.

Тут он, конечно, нахально соврал, потому что мы ему не говорили, а он первый начал кричать про шесть лимардов. Ну, тут всем стало ясно, что украл он, и с ним не стали больше разговаривать. Теперь встал вопрос такой: как со всем этим делом управиться. Шкрабы пока молчат — и ладно. Лишь бы они не ввязались. Но, с другой стороны, так оставить дело нельзя. Мы, все учкомы, очень долго разговаривали, а потом разошлись, ничего не решили. Если мы ничего не решим и завтра, дело придется вынести на общее собрание. Сережка Блинов мне сказал, что дело, наверно, кончится ничем и что Ванька Петухов сам виноват, что оставил деньги в пальто. Это-то так, а нельзя же, чтобы в школе были кражи, и зачем тогда и учком, если все дела кончать ничем.

В дело Алешки Чикина ввязалась Зин-Пална. Она его наедине отчитывала часа два, потом он выскочил от нее весь заплаканный и — дралка. Так и убежал из школы. Мы, учкомы, тогда зашли к Зин-Палне и спросили, на каком основании она помимо самоуправления ввязывается в вопросы, касающиеся самих учеников? А Зин-Пална говорит, что она, во-первых, обязаная отвечать за порядок в школе, а потом она вовсе не ввязывается, а пыталась оказать на Алешку моральное воздействие. Хорошо! На общем собрании поговорим.

Елникитка собрала нас в своей лаборатории объяснять с микроскопом размножение папоротников, и тут я ее спросил:

— Как по-вашему — как произошел человек и вообще весь мир?

Она вся покраснела и отвечает:

— Конечно, биологическим путем.

— То есть каким биологическим?

Елникитка стала объяснять про клетку, но мне не это было нужно, и я спросил:

— А бог — есть или нет?

Она опять покраснела и отвечает.

— Для кого есть, а для кого нет: это личное дело каждого.

Тут Черная Зоя заорала как сумасшедшая:

— Я знаю, для чего он это спрашивает! Это он для того, чтобы доказать, что бога нету! А я вот верю в бога, и это мое дело, и никто не смеет мне запретить.

Я было хотел ей ответить, что ей никто и не запрещает и что вопрос нужно выяснить с точки зрения принципа, но она и слушать ничего не хотела, и я даже думал, что она шлепнется в обморок. Но тут Елникитка опять завела про папоротники. Зоя успокоилась, и я решил пока подождать. А когда окончилась естественная, Сильва ко мне подходит и говорит:

— Ты знаешь, они и в церковь ходят.

— Кто «они»? — спрашиваю я.

— Зоя и Лина.

— А ты — не ходишь?

— Нет, не хожу. Я в бога не верю, хотя мне за это от матери сильно попадает, — отвечает Сильва. — У меня мать старых убеждений, а отец — новых. Я и мать люблю и отца, а у них постоянно ругатня и даже драка. Отец иконы убрал, а мать их опять внесла. Я сначала была на стороне матери, а потом отец меня убедил.

— А он кто, твой отец-то?

— Наборщик. Заметь, что он сам раньше желтый был, даже бастовал и боролся с Советской властью, а теперь стал красный. Вот мать его и кроет за это. Бабы все на дворе тоже против отца. Соберутся белье вешать, так такая перепалка идет — страсть!

— А ты раньше тоже в церковь ходила?

— Да, когда Дуней была, то ходила. Потом мы с отцом решили, что он будет звать меня Сильфидой, и с тех пор я перестала ходить. Мать и слышать не хочет про Сильфиду: это, говорит, ведьминское имя.

Тогда я подумал и сказал Сильве, чтобы она звала меня Владленом. Она согласилась.

Сегодня Черная Зоя сдавала за октябрь Алмакфишу и вдруг как шлепнется в обморок! Ну, теперь этим никого не удивишь. Сейчас же опрыскали водой, дали понюхать нашатырю, и она встала. Но на собрании учкома был поднят вопрос об отучении ее от обмороков, и я взялся отучить. Только мне предложили, чтобы без всякого вреда для здоровья. Я это и сам понимаю.

Было деловое собрание учкома насчет Алешки Чикина. Дело в том, что он в школу не ходит и домой тоже. Пропал неизвестно куда. Постановили передать школьному совету, что учком ничего не имеет против разыскания Чикина через милицию, но только чтобы не сообщать, что он украл деньги.

Я сказал Никпетожу, что хочу стать комсомольцем, и он меня одобрил. Он сказал, что если бы и ему было столько лет, сколько мне, то и он тоже записался бы в комсомол.

Потом я его еще спросил, что такое «диалектика», и он мне дал почитать газету, в которой мне понравился рассказ. Вот этот рассказ.

Культяпыч любил приходить на террасу, когда вся компания была в сборе. Случалось это только по праздникам. Культяпыч с неизменной своей вонючей трубкой в зубах являлся во время общего чая или обеда, садился на перилку и, сплевывая желтую слюну, начинал рассуждать.

— Вот гляжу я на вашу жизню и никак не приучаюся. Все вы, робята, или, скажем, девушки, молодые, крепкие. Однако вы цельный день в разгоне, и нету у вас настоящей пристройки к жизни.

— А какая настоящая пристройка, Культяпыч? — подмигнув ребятам, начинал заводиловку Николка.

— Да нешь вы пойметя? Как вы есть фабричные, вам настоящего понятия не дадено. Взять какую хошь примерку. Кто главней: машинист или машина? Ась? Ну-кася?

— Машина главней, Культяпыч, — важно отвечал Николка. — Человек помрет, а машина останется.

— Вот и дурак, — срезал Культяпыч. — Да кто машину-то избрел? Леший бесспинный али кто? Человек избрел, вот кто избрел. Не было бы человека, где ж машина взялась бы? И еще примерка тебе: возьми деньги. Что деньги без человека? Нуль без палки, вот что деньги без человека.

— А человек без денег что? — попытался отбиться Николка.

— Все. Кто кого избрел? Деньги разум или разум — деньги? Ась? Ну-кася? Ишь — поди ж… То-то и есть! Диоген сказал: все умрет — слава останется. А я хошь и не Диоген, а старый бонбандир-наводчик, — то же тебе говорю.

— А ты откуда знаешь, что Диоген сказал?

— А я, брат, много кой-чего знаю. Я, брат, знаю такую примерку. Вот хоша у вас парень Василий. Сурьезный парень. Умный парень. Все книжку учит, не как ты. Тебе бы все шалберничать.

Тут вступился сам Васька Грушин.

— Вот что, дед, — сказал он. — Это ты неверно: у нас все при деле. Я книжку учу, а Николка девчат веселит. Без Николки девчата все давно бы разбежались. Верно, девчата?

— Конечно, с тобой с сухарищем, пропадешь, — с задорным вызовом ответила Ленка Спирина. — Что же: всю зиму учились, летом не беда и отдохнуть…

— А ты мысли диалектически, Культяпыч, — подшутил Федор Зайцев. — Тогда тебе все понятно будет.

— Это што же такоича: ди-лехти-чески? — спросил старик, имевший большое пристрастие к иностранным словам. — Растолкуй!

— Это сразу не растолкуешь, — ответил Зайцев. — Этому жизнь учит.

— А я вот что, брат, скажу, — неожиданно заключил Культяпыч, сплевывая в сторону краснощекой Ленки. — Жизня — это, брат, чеп тяжелый. А баба — тормоз.

Терраса грохнула от смеха.

Ленка Спирина была малограмотная. Она только три месяца назад приехала из деревни, но благодаря общительному своему характеру, веселью в запевке и всякой игре она быстро прилипла к комсомольцам на производстве и на лето попала в дачную коммуну. Нужно сказать правду: какое бы то ни было ученье давалось ей с большим трудом. Поэтому к лету она одолела только буквы да простейшие слоги. Ходила она и на кружок политграмоты, но, разумеется, пользу ей, как неумеющей читать, это принесло очень маленькую.

На даче взялся было за нее Васька Грушин, но скоро бросил.

Ленка готова была гулять по-деревенски до вторых петухов, до самого поезда, с которым нужно было отправляться на производство, но усадить ее за книжку было невозможно. Хуже всего было то, что она охотно выслушивала длинные Васькины разговоры о политике, о смычке рабочих с крестьянами, но на другой же день все незамедлительно вылетало у ней из головы. Васька пустился было на хитрость: начал ей рассказывать сказки, в которых, кроме чертей и леших, фигурировали фашисты и комсомольцы. Но был побит самым неожиданным образом.

— Это что-о-о-о за сказки, — с пренебрежением пропела Ленка. — У нас на деревне бабушка Гунявиха рассказывает — вот это еще сказки! Послушай-кась…