Владислав Крапивин - Трофейная банка, разбитая на дуэли Страница 8

Но в тот день, когда нашли «медный клад», Борька еще не ведал о скорой беде на переэкзаменовке и не думал об английском. Впрочем, и о мозаике они с Лодькой тогда больше не думали, уговорившись отложить это дело «на потом». Теперь главными были медные трубки. Две из них — совершенно прямые, с толстыми стенками, с «калибром» примерно в полсантиметра, являли собой идеальные заготовки для самодельных пистолетов. Смастерить «поджигальники», когда появилась такая возможность, не упустил бы случая ни один нормальный пацан в славном городе Тюмени…

К делу подошли обстоятельно.

Отправились в сарайчик, где Лодькин отец в свое время устроил маленькую мастерскую. Лодька старался, чтобы и сейчас было здесь «как при папе». Вернется и увидит, что все в полном порядке…

На куске рельса расплющили у трубок «хвостовые» концы. Лодька вытащил с полки ручную дрель. Сергей Григорьевич умел работать ей, несмотря на искалеченную руку, и научил сына. В «хвостах» просверли по три маленьких дырки. Потом Лодька притащил из кухни примус. В прошлом году еще он опасался иметь дело с этой керосиновой «кочегаркой» (вдруг рванет!), но теперь действовал бесстрашно. Примус загудел круглым синим огнем. На конфорку поставили жестяную банку и в ней растопили кусочки свинца, которые нашлись в коробке с паяльником.

Зажали трубки в слесарных тисках вверх дульными срезами. По специально изогнутому жестяному лотку налили в них небольшие порции свинца — для прочности «казенной части».

Оба оружейника мастерили пистолеты впервые, но не раз видели, как это делают те, кто постарше. Поэтому работали умело. Проволокой измерили внутреннюю длину ствола — от среза до свинца. На этом расстоянии просверлили крохотные воронки — запальные отверстия. (Обычно их делали с помощью пропилов и пробивания гвоздем, но сейчас была дрель — замечательная штука!)

Много пришлось повозиться с деревянными рукоятками. Пока выпилили из доски, зачистили рашпилем и наждачной шкуркой, пока прикрутили к ним стволы мелкими шурупами и плотными витками алюминиевой проволоки, совсем завечерело, солнечные полоски на земляном полу стали оранжевыми. Лодька включил лампочку, охлопал со штанов древесную пыль. Покачал в ладони готовый «маузер».

— Во, погрохаем…

По правде говоря, раньше стрелять из поджига ему не приходилось, только видел со стороны, как палят другие. И сейчас побаивался. Но не показывать же это Борьке!

Борька потряс коробком спичек (ими недавно разжигали примус).

— Испытаем?

Лодька рассудил здраво:

— Сбегутся соседи, будет нам испытание… Завтра на Стрелке попробуем…

Стрелкой называлось глухое место позади большого двора на улице Герцена — того, в котором обитали несколько Лодькиных приятелей и в котором до лета сорок шестого года жил он сам. Там часто собиралась компания со всего квартала — и старшие, и младшие. Эту укрытую от посторонних глаз территорию с одной стороны огораживала кирпичная стена городской пекарни, с противоположной — двухэтажные бревенчатые сараи (ровесники старинного купеческого дома), с третьей — высоченный забор, за которым тянулась малолюдная улица Дзержинского, с четвертой — могучие поленницы, сооруженные жильцами обширного двора. Кроме того, дрова были сложены и вдоль стены, забора и сараев. В холодные времена за ними сюда наведывались хозяева многочисленных печек, а летом почти никогда не заглядывали. Здесь можно было без опаски резаться в чику, дымить «бычками», от души лупить мячом о кирпичи и обсуждать дела, которые совершенно не касались взрослого населения.

Штабеля сосновых и березовых поленьев прекрасно глушили звуки. Именно по такой причине эта квадратная территория — вытоптанная посередине, а по краям поросшая лопухами и густой городской ромашкой — получила свое название. «Стрелка» — место, где стреляют. Здесь испытывали пугачи и поджиги с давних времен — еще те пацаны с улицы Герцена, многие из которых потом не пришли домой с войны…

Памятью о них были надписи, выцарапанные на кирпичах: «Боба Кнопов 1936»; «Сёма + Тамара = Да! И что такого?»; «No pasaran!» (это память об Испанской войне); «С.Мурзинцев. Я ухожу. 15 авг 1941».

Про некоторых знали. Например про Серегу, старшего брата «летописца» Шурика Мурзинцева. Тоже не вернулся…

Утром, когда Лодька и Борька объявились на Стрелке, здесь уже собрались несколько человек. Десятиклассники Атос и Лешка Григорьев, а также конопатый Толька Сатин по кличе Синий (человек вредный, но замечательный вратарь), Рашид Каюмов, Валерик Сидоркин и Гарик Логинов. Толька и Рашид были приблизительно одногодками Лодьки и Борьки, Валерик младше на год-полтора. Гарик — тоже, но казался младше своих лет.

Был Гарик тоненьким дружелюбным существом с редкими золотистыми веснушками и пушистой желтой головой. Поэтому — «Гарик-Фонарик». На первый взгляд этакий примерный мальчик с лямками крест-накрест и большими робкими глазами, а на самом деле — человек удивительно храбрый: в разных рискованных делах и на футбольных площадках — всегда впереди.

Лодька тайно завидовал смелому характеру Фонарика, а Борька — его ясному голосу. Голос был не такой сильный, как у Борьки, но удивительно чистый. Когда собирались на веранде Зины Каблуковой попеть разные любимые песни, Фонарик в общем хоре всегда был заметнее, чем Борька…

Атос и Лешка возились с мячом. Толька Синий хмуро поведал пришедшим, что за сутки мяч обмяк, в камере, как и опасались, оказалась крохотная дырка. Ее обнаружили, засунув надутую камеру в железную бочку с дождевой водой (бочка была с давних пор вкопана у сарая, под ржавой водосточной трубой). Поставить заплату было раз плюнуть, накачать мяч велосипедным насосом — тоже минутное дело. А со шнурованием опять началась возня. Лешка и Атос, дергали гнучую алюминиевую проволоку, что-то цедили сквозь зубы и косились на Фонарика — тот всегда розовел от крепких выражений.

Лодька вынул из кармана сделанную вчера шнуровку.

— Атос, попробуй этой…

— Ух ты… — не скрыл удовольствия Атос.

— Нашлись наконец-то люди с головой и руками, — возвестил Лешка Григорьев и по-братски хлопнул Лодьку между лопаток. — Севкин, ты герой пятилетки…

Безобидным прозвищем «Севкин» Лодьку часто звали здесь, на улице Герцена, помнили его прежнее имя…

— Между прочим, шнуровку мы делали вдвоем, — слегка надулся Борька.

— Да, мы вместе! — спохватился Лодька.

— Оба герои, — согласился Лешка. Но на Борьку посмотрел без интереса, а на Лодьку одобрительно. Он с давних пор сдержанно симпатизировал «Севкину», потому что одно время они были соседями по квартире.

Чтобы Борька не надулся сильнее, Лодька торопливо похвастался:

— А еще у нас вот что… Борь, доставай! — и они разом вытащили из-под одинаковых полинялых ковбоек свое оружие.

Конечно, их облепили со всех сторон.

Атос глянул с высоты своего роста, взял в ладони оба пистолета. Понюхал стволы.

— Не пробовали еще?

— Не-а. Вчера чуть не до ночи клепали… — солидно разъяснил Борька.

Лодька полувопросительно сказал:

— Надо бы пальнуть…

Атос кивнул и прицелился поверх голов. Лодька смотрел на него без опасения. Пистолеты Атосу явно нравились, но о том, что он захочет их «кон-фис-ко-вать», невозможно было и помыслить. Оружие — вещь неприкосновенная.

— Каюм, — дай спички, — велел Атос Рашиду Каюмову.

— Нету у меня!

— Не верти задницей. Мы знаем, что ты опять куришь, — сказал Лешка. Старшие следили (хотя и не очень рьяно), чтобы «мелочь лопоухая не слишком коптила легкие».

Рашид медленно полез в карман рваных сатиновых шаровар.

— А я маме скажу, что у тебя спички… — встряла его девятилетняя сестренка Райка. Она появилась на Стрелке вместе с малышом Славиком Тминовым и длинным губошлепистым Семеном Брыкалиным по прозвищу Цурюк.

— А я тебе секим-язык, — пообещал Рашид сестрице, но без лишней суровости: он знал, что Райка не ябеда.

Складным ножиком Валерки Сидоркина аккуратно соскребли на донышко мятой консервной жестянки серу с двадцати головок. Атос решил, что по десять на пистолет — безопасная норма, оружие выглядело прочным. Всыпали боевые заряды в стволы, забили их тугими бумажными шариками, которые скатали из обрывков воздушного змея (он валялся за поленницей). Здесь пригодился шомпол, который Лодька с Борькой накануне смастерили из той же проволоки, что шнуровку.

— А пули то… — спохватился Сидоркин…

Обычно пули для такого оружия делали из толстых гвоздей — распиливали их на кусочки. Но сейчас не было под руками ни гвоздя, ни напильника с кусачками (и «Севкин» с Борькой не подумали об это заранее, растяпы!)

Выручил Цурюк. По локоть запустил длинную лапу в карман замызганных необъятных «шкер», вытащил несколько патронов от винтовки-малопульки. Никто не удивился. Знали, что папаша Цурюка работает заведующим оружейной частью в стрелковой школе ДОСАРМа (которая рядом с мостом через лог, над откосом). Дома у него водились боеприпасы — то ли «сэкономленные», то ли списанные за истекшим сроком годности. Любивший поддать Брыкалин-старший не всегда следил за сохранностью этого имущества, и сынок, случалось, добывал патрончики для своих забав.