Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу Страница 8

Ребята быстро надели башмаки и отправились разыскивать казарму. Отправились, даже не подумав о том, легко ли проникнуть туда, легко ли среди тысяч солдат найти там одного, нужного тебе.

Как только друзья вышли на улицу, Матали стал пересказывать Гапсаттару все, что вчера услышал от отца.

— Их из-под Варшавы сюда привезли. Ну это город такой, вроде Казани. Называется Варшава. Они там месяц целый находились в окопах. И немцы тоже в окопах. Вот наши здесь, — Матали показал на один край дамбы, по которой лежал их путь, — а немцы вот тут. — Он на другой край показал рукой. — Говорили с ними, не все, конечно, а те, кто по-ихнему понимает. Кисеты с табаком друг другу кидали. Вот один немец вылез из окопа, три пальца поднял и кричит: «Киндер, киндер». А мой отец как раз напротив стоял в окопе. Вот, думает, чудеса: немцу киндер[2] понадобился. Наверное, думает, жил немец в деревне, а там, может, конопляное семя едят. Соскучился по домашней еде и просит: нет ли? Вот бедняга, думает отец, ему, может, и есть-то больше никогда не придется. Вот он пошел к ротному. «Разрешите, говорит, сходить в деревню за коноплей». — «А тебе зачем конопля», — спрашивает ротный. «Да немец один просит. А ему, может, завтра и жить не придется больше. Вот я и решил: достану ему конопли». А ротный смеется. «Эх ты, говорит, татарин гололобый! Это он про детей про своих рассказывал. «Киндер» — это по-вашему «конопля», а по-ихнему «дети». Вернулся отец на место, увидел того немца, поднял один палец и кричит: «Киндер, киндер!» Это он про меня сказал. Так что я теперь «киндер»…

«Какой же он «киндер»? — подумал Гапсаттар. — Как был Матали, так и остался: маленький, кругленький. Вот про меня можно сказать «киндер». Я длинный, тонкий, как конопля. Я вот действительно «киндер»…

Так они шли, разговаривая, и не заметили, как дошли до Ягодной слободки. И только дошли — навстречу Газиза с Закирой.

Девочки шли, оживленно болтая о чем-то. Газиза хохотала. От утренней тревоги не осталось и следа.

Ханифа действительно вернулась скоро, успокоенная и чуть оживленная.

— Эх, сестренка, — сказала она с улыбкой, — все-то ты напутала. Ну и хорошо, что напутала…

Ханифа еще раз перебрала в памяти все события этого утра.

Солдат тот жив-здоров и на свободе. В Заречье на сеновале поймали какого-то бродягу. Это точно знает Абдулла. Что к отцу приходили искать солдата — это плохо. Значит, кто-то донес. Газиза и мать — молодцы, ничего не сказали. Отцу говорить нечего, он сам ничего не знает. Ну, а посадить его могут. Конечно, если посадят — это плохо. Но все равно — подержат денек да и выпустят. Так Абдулла говорит, а он в этих делах понимает.

«В общем, не так уж все плохо», — решила Ханифа.

— Ступайте, девочки, погуляйте, — сказала она и принялась за уборку. А девочки побежали на улицу и встретили друзей.

Все четверо обрадовались, конечно, неожиданной встрече. Посыпались вопросы:

— Ты не к нам ли идешь, Матали? — спросила Закира.

— Не… — только и успел сказать Матали.

Гапсаттар перебил его, не желая уступить удовольствия сообщить девочкам необыкновенную новость.

— У Матали отец приехал с войны, — выпалил он. — Мы к нему в казармы идем, повидаться.

— Ой, правда? — удивилась Закира. — Вот здорово! Ну тогда и мы с вами.

Так вчетвером они подошли к казарме.

Закира и Газиза бывали здесь не раз. Не всегда их пропускали во двор, но зато уж если пропускали, солдаты угощали детей вкусной солдатской кашей, иногда и по кусочку сахару давали девочкам. Солдаты любят ребят… Газиза думала, что и сегодня их угостят чем-нибудь, но солдат, стоявший у ворот, прогнал их да еще и винтовкой пригрозил.

— Пошли кругом, — предложила Закира, — я дорогу знаю.

— Не стоит, ребята. Здесь не пустили и там не пустят, — возразил Гапсаттар. — А без спроса полезем, еще застрелят… Пошли домой, а отец твой, Матали, сам придет, наверное.

— Ишь ты умный какой! Столько пройти да назад ни с чем уходить? Нет уж, кто как хочет, а я своего добьюсь, разыщу отца…

— Ну и пошли скорее. А Совенок пусть домой идет, раз боится. Пошли, — сказала Газиза.

Ребята побежали вдоль каменного забора, даже не попрощавшись с Гапсаттаром.

Он долго смотрел им вслед, а когда они добежали до перекрестка и уже начали заворачивать за угол, он сорвался с места и пустился догонять товарищей. Догнал и сказал, задыхаясь от быстрого бега:

— Подождать не могли!

— А чего тебя ждать-то? — резко сказала Закира. — Ты же домой собирался.

— Ладно, ребята, не надо ссориться, — перебил Матали, — вместе пришли, вместе и домой пойдем.

Очень скоро дружной четверкой они прошли на то место, где два месяца назад были артиллерийские склады. И Газиза и Закира хорошо знали это место. Здесь еще так недавно они всей семьей искали Шакира…

Все так и было здесь, как в те дни. Повсюду валялся битый кирпич, осколки стекла, головешки, покрытое ржавчиной, измятое кровельное железо. Кое-где стояли обвалившиеся, полуразрушенные стены. Ветер гулял среди развалин, где-то хлопая оторвавшейся доской, где-то свистя в кучах обгорелого мусора. Страшно и неуютно было ребятам среди развалин, и хорошо еще, что им недолго пришлось бродить тут. Скоро они нашли пролом в высокой стене и один за другим пробрались в казарменный двор.

Здесь стояла тишина, и людей не было видно. Только холодный ветер, плутая между мрачными каменными домами, порой швырял в лица ребят сухую пыль, которая скрипела на зубах, а ветер пробирался под одежду. Но ребята упрямо шли и шли вперед, а куда шли — они не знали и сами.

Вдруг Газиза остановилась.

— Ой, ребята, что это? — крикнула она, подняв руку.

Ребята прислушались. Из глубины двора доносился неясный гул. Похоже было, что это шумит толпа.

И взрослые и дети уже привыкли к тому, что люди в последнее время собираются толпами на перекрестках, на площадях, на лужайках. Собираются, произносят речи, спорят, кричат, как на базаре. Влезут на телегу, на ящик, на опрокинутую бочку и кричат до хрипоты. Бывает и так, что один не успеет сказать всего, что хотел, а другой уже тянет его вниз и сам взбирается повыше… Взрослые говорят: «Митинг, собрание, сходка». Различают: это — кадет говорит, это — большевик, это — эсер… А ребята еще не понимают всех этих слов, но кое в чем и они уже научились разбираться. Большевики — это те, кто за бедных. Вот тот, что тогда у вокзала укрыл Газизу полой тулупа, был, наверное, большевик. И солдат, который у них ночевал, тоже, конечно, большевик — иначе его бы не стали искать офицеры. Когда большевики говорят, их слушают молча, внимательно, а когда кадеты — толпа шумит, свистит. А одного кадета прямо при них стащили с телеги, когда он стал заступаться за богатых. «Значит, здесь митинг», — решили ребята.

Пробежав вдоль длинного казарменного здания, преграждавшего дорогу, они завернули за угол и выбежали на широкий учебный плац, заполненный солдатами. Солдаты шумели, кричали, кому-то угрожали. Внезапно раздался винтовочный выстрел.

Гапсаттар побледнел от страха. Матали и сам испугался, но ему, сыну солдата, показывать это, да особенно при девчонках, не хотелось, и он, обогнав остальных, взобрался на толстое бревно, лежавшее возле ограды. Совенок и девочки тут же пристроились рядом. Но какой-то солдат заметил их, пригрозил кулаком и крикнул сердито:

— А ну, мелюзга, марш отсюда…

Ребята разбежались в разные стороны, и тут как-то так получилось, что Газиза отбилась от товарищей и затерялась в толпе солдат. Она кинулась туда, сюда — всюду были одинаковые шинели, одинаковые ботинки и одинаковые ноги в обмотках. Со всех сторон ее толкали и бранили, пока наконец каким-то чудом она не выбралась из толпы.

Уставшая и напуганная, она заметила скамейку возле красной кирпичной казармы и решила передохнуть немножко и там подождать товарищей.

Тут из казармы выбежал молодой солдат. Газиза вскочила и стала искать глазами, куда бы спрятаться. Она боялась, что солдат заметит ее и прогонит. Но солдату, видно, было не до нее. Озираясь по сторонам, он искал кого-то, не найдя, побежал обратно к казарме и тут увидел девочку.

— Эй, сестренка! — крикнул он. — Московскую улицу знаешь?

— Конечно, знаю, мы рядом живем, — осмелев, сказала Газиза.

— А кто отец, мать?

— Отец — кучером у бая, а мать у него же стирает и прибирает дом.

— Тогда вот что: я сейчас дам тебе пакет, а ты отнеси его поскорее. Читать-то умеешь?

Газиза кивнула.

— Ну тогда все. Адрес тут на пакете. На-ко вот деньги на трамвай. Поскорее, ладно? Да помни: дело это очень важное!

Сунув за пазуху пакет, зажав в кулачке медяки, Газиза ветром полетела к воротам. Она бежала и думала о том, как это здорово, что ей поверили, дали такое важное поручение, не посмотрели, что она девчонка…