Владимир Степаненко - Компасу надо верить Страница 8

— Я ходил к зубному врачу, — для большей убедительности схватился рукой за щеку.

— Когда? Сегодня или вчера? Вяткина, — учительница повернулась к Насте. — А ты почему, милочка, прогуляла школу? Где вы были с Мурашкиным?

— Я ездила на железнодорожную станцию. Мы должны получить багаж из Туркмении. А где был Мурашкин, не знаю.

Настя не смотрела в мою сторону.

Ирина Капитоновна критически окинула меня взглядом с головы до ног. Что учительница нашла в моих ботинках? Ботинки как ботинки. Старые. Вчера подметка оторвалась.

— Зубной врач принимает в меловом карьере? — спросила Ирина Капитоновна, прищурив глаза. — Вот не знала! Расскажи, Мурашкин.

Я давно замечаю, что учительница часто прищуривает глаза. Может, она думает, что ее взгляд от этого будет строже?

— Молчишь? Видишь, меня трудно обмануть. Так где же ты был?

Я не ответил.

В класс заглянул директор школы. Его бритая голова ослепительно блестела.

Андрей Петрович невысокого роста, с круглым животиком, короткими толстыми руками. Так и кажется, что его накачали велосипедным насосом. Вышло два шара. Первый — голова, а второй — туловище. Маленькие черные глазки чуть косят за толстыми стеклами очков. Одна дужка короче, и очки сидят косо. Не знаю, кто первый назвал нашего директора Колобком, только прозвище прижилось.

Но внешность обманчива. В отличие от сказочного колобка, Андрей Петрович не добродушен, он строгий и придирчивый. Он всегда узнает, кто из ребят подрался или разбил окно. Провинился — лучше сам заранее вызывай родителей в школу.

— Андрей Петрович, полюбуйтесь на героя. Мурашкин только что явился! А вчера вообще не был в школе, — неторопливо объясняла учительница, словно хотела перечислить все мои проступки за несколько лет. — Уверяет, что ходил к зубному врачу. Ботинки в мелу. Был в карьере. Мурашкин, может быть, ты скажешь нам с Андреем Петровичем, зачем ездил в карьер?

Директор осторожно перевалил через порог и покатился к учительскому столу.

— Я ходил к зубному врачу.

Вяткина подняла руку. Наверное, еще злится на меня. Но Ирина Капитоновна не замечала ее. Зря старается Вяткина: Ирина Капитоновна терпеть не может доносчиков. Знаю я, она справедливая.

— Мурашкин, нам некогда выяснять, вчера ты был у зубного врача или сегодня, — сухо сказал Колобок. — Пусть завтра в школу придет мать. Мы с ней разберемся. Дай дневник!

Вяткина хлопнула крышкой парты и поднялась. Я заметил: лицо у нее побледнело.

— Ирина Капитоновна, можно мне сказать?

— Я слушаю тебя, Вяткина, — директор повернулся к Насте.

— Не знаю, почему Мурашкин боится сказать правду. Я вчера ловила рыбу. Большой карп попался. Сломал удочку. А Юра прыгнул в реку и вытащил. Я сушила его вещи у костра. А сегодня Юра ездил в карьер к Алеше Звездину. Рассказал ему об обмане.

— О каком обмане? — Колобок уставился на Настю.

— Разве не обман? Мы помогали грузить железную балку на самосвал, а «Б» забрал ее у нас. Тарлыков не собирал металлолом. Все знают. Надо, чтобы было справедливо. Мы тоже будем собирать железо. А потом у нас нет вожатого. А мы все равно будем собирать железо!

— Железная балка наша, — тихо сказал Заяц. — Пусть балку нам отдают.

— Мне все понятно, — сказала Ирина Капитоновна. — Но это не причина, чтобы прогуливать школу. Прогулял, отвечай. Мурашкин, придется с твоей матерью поговорить. Только начали учиться, а ты спешишь ее обрадовать! Ну что мне с тобой делать?

— Ирина Капитоновна, мне тоже вызвать родителей? — Вяткина с дневником направилась к учительскому столу. — Я виновата. Мурашкин из-за меня прогулял школу. Папа у меня днем работает, а мама придет.

— Вяткина, ты меня удивила! — Директор пожевал толстыми губами. — Пусть придет твоя мама. А ты, Мурашкин, вызови дядю. Придется с ним говорить. Вчера прогулял, сегодня с уроков убежал… Надо с этим делом кончать.

Не успел Колобок с Ириной Капитоновной выйти из класса, как на пороге появился Баскет. На шее старательно отглаженный галстук, на рукаве красуется красная нашивка звеньевого.

— Доигрался, атаман?

— А ну, проваливай! — я сжал кулаки. Сознаться, я не думал, что дело примет такой оборот. Маме можно все объяснить, и она поймет. Но как расскажешь дяде Макарию? Он решил меня перевоспитывать. Каждый день просматривает мой дневник. Вспомнив об этом, я тяжело вздохнул.

Время тянулось удивительно медленно, и урокам, казалось, не будет конца. Меня два раза вызывали к доске. Это делали, наверное, по требованию директора. На географии я заработал четверку, а Ирине Капитоновне ответил на пять.

Из школы мы, встреченские, как всегда, возвращались все вместе. Сегодня мне было не до шуток. Достанется от дяди Макария. Настя Вяткина тоже шла задумчивая.

— Баскет виноват, — после долгого молчания сказал Федя Зайцев.

— Не он, а отец виноват. Он приказал возить железо своим шоферам, — объяснил я ребятам. — Сказал, что это субботник! Обманул!

— Для своей Каланчи старался, — подтвердил Заяц.

— Из-за Каланчи все и вышло, — как эхо, откликнулась Маша Шустикова. — Мальчики, отлупите его! Пусть не задается!

— Стоит! — обрадовался Федя Зайцев. — А то хотел форму и бутсы сорвать!

— Надо отлупить. Давно он уже выпрашивает, — поддержал я ребят.

Мы спрятались за домами и стали поджидать Баскета. Но Баскет как будто узнал о нашем сговоре и не выходил на улицу.

Засада не удалась, и мы направились домой. Мне хотелось побыть одному. Около моста я свернул на нижнюю дорогу.

— Юра, у тебя кто пойдет к директору? — спросил Федя и вздохнул. Федя не скрывал от нас, что отец бьет его широким армейским ремнем.

— Не знаю. Мама работает.

— Ты дяде не говори, — посоветовал Федя. — Строгий он у тебя.

— Знаю, — угрюмо согласился я.

— Пойдет работать, меньше будет приставать! — сказала с участием Маша Шустикова и вздохнула.

— Это точно! Топайте, ребята. Мне надо еще перемет посмотреть!

Закинув отцовскую полевую сумку за плечо, я стал спускаться к реке.

Наконец-то я могу спокойно все обдумать. Но радость моя была преждевременной: за спиной раздались чьи-то торопливые шаги. Я присел за куст ивняка. «Кого еще несет?» На тропинке показалась Настя. Я вышел.

— Я боялась, что не догоню тебя.

Настя пошла рядом со мной.

Над рекой опустился туман, было прохладно. Где-то рядом крикнул селезень, и снова все затихло; иногда налетал ветер и шуршали сухие листья камыша; с верхней дороги долетали глухие гудки проезжавших машин.

— У тебя дядя добрый, — сказала Настя, перекусывая травинку.

— Не знаю.

— Каждого человека по глазам можно узнать. — Настя вздохнула. — Глаза никогда не обманывают. Посмотришь — и ясно… Он добрый… Я сразу узнала.

Настя замолчала.

— Не буду сегодня снимать перемет, — сказал я, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Твое дело… Думаю я: попадет мне от отца или не попадет?

— А что, бывает?

— Как найдет. Злой он. А знаешь, Алеша мне понравился, — вдруг сказала Настя. — Он хороший, простой.

— Посмотрела бы ты, как он водит ЯАЗ. Красотища! Я вспомнил страшную дорогу из карьера, когда самосвал вдруг забуксовал у самого обрыва на грязной бетонке.

— Папа его хвалил. Юра, а твой дядя нашел себе работу?

— Нет еще… Не могу я его понять. Предлагали ему разные работы. Даже начальником ОРСа назначали. Не согласился.

— Взрослых не поймешь! — со вздохом тихо сказала Настя. — Взять хотя бы моего отца. Работал на Туркменском канале. Зарабатывал хорошо. На Доске почета фотография висела. Уехал. А до этого мы в Каховке жили. — Настя отвернулась и махнула рукой. — Где мы только не были! Железную дорогу строили. В вагончиках жили. Все ездим и ездим из конца в конец.

— Наверное, отцу работы не нравятся?

Настя промолчала.

Скоро мы попрощались, и Настя ушла к себе. Вяткины сняли комнату у Кузнечихи, так у нас в деревне зовут бабку Матрену. Хатка у бабки Матрены маленькая, в два окна, крыта соломой.

Я вскарабкался на бугор и оказался на дороге. Асфальтированная дорога маслянисто блестела, накатанная автомобилями. «Если пройдут подряд два МАЗа, — загадал я, — все обойдется дома благополучно!»

Время было позднее, и мне долго пришлось ждать машину. Первым показался голубой автобус. Он вез рабочих дневной смены из карьера в поселок. Я не стал его считать. Потом неожиданно вынырнула полуторка. Шофер остановился.

— В карьер? Садись!

— Спасибо.

Я уже потерял всякую надежду дождаться машину, когда неожиданно услышал тяжелое гудение дизеля. С зажженными фарами из-за поворота вырвался МАЗ. Покрышки были в красной глине.

«На втором горизонте работает», — решил я. Представил карьер. Лестницы горизонта. У каждой свой цвет. Золотой, красный и белый. Кореш Алешки в черной мичманке и Афанасий Иванович давно уже сменились и отдыхают дома, а экскаваторы работают. Так же, как и днем. Самосвалы несутся через степь к своим отвалам.