Лидия Некрасова - Я из Африки Страница 8

Мать Мурике упала на землю и горько заплакала. Она работала в хижине и не заметила, как прошло время. Спохватилась, когда все дети были уже дома. А Мурике остался на берегу.

— Не плачь, Касула, — наклонилась к ней бабушка Нандунду. — Не плачь! Лев уйдет… Зачем ему здесь сидеть. Он сейчас уйдет. А Мурике вернется домой невредимый. Как только мы его увидим — откроем ворота…

— Ах, если бы было ружье! — прошептал Сабалу. — Его можно было бы застрелить! Сидит так близко… Но почему он не двигается? Мне кажется, он прислушивается к чему-то.

— Да! — сказала бабушка Нандунду, подойдя к ограде и внимательно разглядывая льва. — Видите, люди, он пошевелил левым ухом. Слушайте все. Что это?

Издали послышался звон колокольчика… Тихий звон такого колокольчика, который привязывают на шею козам, чтобы они не потерялись.

— Отстал чей-то козленок, — сказал кто-то.

— Сейчас он его разорвет, прошептала Нана.

И вдруг она услышала долетевшую издали песенку… Любимую песенку Мурике:

Здравствуй, кролик!Где ты был?Что ты елИ что ты пил?

Мать Мурике вскочила и бросилась к ограде. Люди расступились и пропустили ее, чтобы она могла взглянуть в щелку между бревнами.

Из-за поворота дороги, из-за высоких стеблей травы показался маленький Мурике. Он шел прямо к воротам, коричневый мальчик в желтых трусиках. В одной руке он держал колокольчик, а другой рукой размахивал в такт песне…

Здравствуй, кролик!Где ты был?..

Колокольчик весело звенел, а Мурике бодро шагал босиком по уже остывающей дороге и пел свою любимую песенку.

Все замерли. Все затаили дыхание. На краю дороги сидел большой лев, и прямо к нему шел маленький мальчик. Он шел, гордо подняв вверх свою курчавую голову, глядя на голубое небо, и звонил в колокольчик.

Лев недовольно тряхнул головой, как будто ему что-то попало в ухо, вскочил и одним прыжком скрылся в зарослях травы. Закачались высокие сухие стебли…

— А-а-а! — вскрикнули все люди.

— Откройте скорее ворота! — закричала мать Мурике.

А сам Мурике только сейчас увидал, как качается высокая трава, услышал крик матери, перестал петь и остановился. И колокольчик умолк в его руке.

Ворота открылись, и мать бросилась навстречу Мурике.

— Иди скорее! — закричали ему.

— Разве солнце уже дошло до холма? — удивленно спросил Мурике и посмотрел на небо. — Еще рано! Почему вы закрываете ворота? А я нашел колокольчик, который потеряла наша коза! — И он снова поднял руку, зазвонил в колокольчик и запел свою песенку:

Здравствуй, кролик!Где ты был?Что ты елИ что ты пил?

— Как хорошо, что он нашел этот колокольчик! — вздохнув с облегчением, сказал Сабалу. — Львы очень не любят звона колокольчиков. Говорят, что у них начинают болеть уши от звона. Я слышал, что даже голодный лев не подойдет близко к козленку, у которого на шее болтается звоночек. А Мурике звонил так громко! Ах ты, кролик! — И Сабалу со смехом подхватил на руки проходившего мимо Мурике…

Глава VII. Африка в Москве

По субботам мама приезжает за Наной. Во время последнего урока на первом этаже собираются родители. Они увозят домой своих малышей, ребят первого и второго классов. Старшие ребята уезжают домой одни.

Все торопятся обедать. В этот день даже Нана, которая всегда дольше всех сидит за столом, быстро съедает и суп и второе. Еще бы! Она знает, что там, внизу, ее уже ждет мама! Закутанная в теплый платок, в меховом пальто, в больших ботинках… Нана все еще никак не может привыкнуть к такой одежде своей мамы.

Нана любила смотреть, как мама, приезжая в деревню к бабушке Нандунду, помогала ей работать, носила на голове большие корзины с кофейными зернами, тюки белого пушистого хлопка, чуть придерживая их рукой…

Легкая, высокая, стройная, открытые руки, босые ноги в легких сандалиях, на голове красивая повязка… А тут — теплые кофты, которые все время щекочут шею и спину… Теплые чулки, теплая шапка… Мама стоит около окна, такая неуклюжая в толстом пальто… И сама Нана такая смешная…

— Посмотри-ка на меня, мама! Я совсем как ты! Наверное, бабушка и папа не узнали бы нас с тобой!

Нана идет, растопырив руки. Толстые рукава пальто не дают им сгибаться. Продернутые через рукава, висят на тесемке варежки. Ботинки с калошами. Теплая меховая шапка. Нана останавливается перед зеркалом и смотрит на себя. Потом громко смеется.

— Анна Ивановна сказала, что, когда будет снег, мне дадут еще валенки. Что такое валенки? У тебя есть валенки, мама?

Мама качает головой и выставляет вперед правую ногу, обутую в теплый ботинок.

— Хватит с меня и этих ботинок. Ведь там внутри мех!

— Мама, а неужели будет еще холоднее? Ведь снега еще нет? Почему до сих пор нет снега?

— Не знаю, — говорит мама. — В прошлом году, когда я приехала, было теплее. И в это время уже был снег… Много снега!

— Расскажи мне, мама, какой снег?

— Ну, представь себе, Нана, что все улицы посыпаны сахаром. Густо-густо. И на деревьях сахар, и на крышах сахар. Все кругом белое и блестящее…

Мама, улыбаясь, смотрит на Нану и помогает ей забраться на ступеньку автобуса.

— Гражданочка, пройдите с ребенком на передние места! — говорит маме кондуктор. — Вот там, у окошечка, садитесь. Девочке виднее будет.

Мама и Нана садятся около окна на переднем сиденье.

— Мама! — тихонько толкает ее руку Нана. — Мама, а почему там, у нас дома, нам нельзя было садиться на передние скамейки автобуса, а только сзади? А почему здесь можно? Почему?

— Девочка моя, любовь моя, ну какие ты вопросы задаешь! Ведь мы с тобой сейчас в Москве! Здесь никто не обращает внимания на то, какого цвета человек. Пусть он будет черный, совсем черный, или коричневый, или желтый, или белый — он может ходить куда угодно, он может садиться на какую угодно скамейку, он может выбирать себе любую профессию… Важно только, чтобы он хорошо работал или хорошо учился. Чтобы приносил пользу своему народу. Ведь мы с тобой в Москве, любовь моя! — И мама крепко прижимает к груди голову Наны.

Когда Нана приезжает в общежитие, где живет мама, ей кажется, что она опять попала в Африку. По лестницам спускаются и поднимаются африканские юноши и девушки, звучит африканская речь, издали доносятся африканские песни. Из зала, где студенты репетируют свои номера для большого концерта, раздаются звуки африканского барабана — тамтама. Если бы сюда еще пальмы, и баобабы, и бананы, и горячее солнце — было бы совсем похоже на Африку.

— Здравствуй, Нана! — говорит по-русски Усман.

Он такой высокий, что должен согнуться пополам или присесть на корточки, чтобы заглянуть в лицо Нане. Он темнее всех в университете. Он приехал из африканской страны, которая называется Мали. Еще в прошлом году он не смог бы разговаривать с Наной, потому что он знал только французский язык, а Нана знала только португальский. А теперь они уже разговаривают по-русски.

Усман рассказывает Нане сказки своей страны, а Нана потом, в интернате, рассказывает их ребятам. Усман поет Нане песни своей страны. Но выучить их Нана не может, потому что он поет их не по-русски. Петь родные песни лучше всего на родном языке.

— Ты сегодня тоже расскажешь мне сказку? — спрашивает Нана.

— Я приду вечером и расскажу тебе замечательную сказку, которую когда-то мне рассказывала моя бабушка! — Усман улыбается, поднимается и уходит по коридору, высокий-высокий, чуть покачивающейся плавной походкой.

— Здравствуй, Нана! — ей протягивает руку Эфуа, девушка из Ганы. — Какие отметки ты получила за эту неделю?

Эфуа стоит перед Наной, уперев руки в бока, расставив крепкие ноги, и смеется, показывая белые-пребелые зубы.

— Я получила пятерку по арифметике. Пятерку за чтение. И пятерку за письмо! — гордо отвечает Нана. — А ты, Эфуа, что получила?

Эфуа задумывается, наклоняет голову.

— Я за эту неделю не получила никаких отметок. Преподаватель меня не спрашивал. Может быть, он меня не заметил. Или забыл про меня? У нас в группе теперь так много студентов. Четыре из Ганы, три из Вьетнама…

Эфуа считает, а Нана загибает пальцы.

— Два из Японии, два из Дагомеи, два с острова Цейлон, два из Аргентины… До скольких ты умеешь считать, Нана? — смеется Эфуа.

— До ста и даже больше! Только в уме трудно. Я насчитала — пятнадцать. А еще много?

— Насчитала пятнадцать? Значит, осталось уже немного. Еще один из Нигерии, один из Кении и двое с острова Занзибар. Сколько получилось, Нана?