Виктор Бороздин - Там, где звенит Енисей... Страница 8

В этот вечер телевизор показал «нулевишкам» много всего. Когда расходились, все только и говорили о передаче.

А встретившаяся им Тина пожала плечами:

— Поду-у-маешь, телевизор! Мы его сколько раз смотрели! Вот каникулы скоро, и всех домой отпустят — это да!

— А моих дома никого нет, с оленями ушли, — вдруг погрустнев, сказала Нелё.

А у меня дома только мама, Вовка и Юлька, — вздохнула Уля. — За мной никто не приедет.

— Моего отца тоже дома нет, — сказала Тина, — и за мной не приедут. А я сама уйду! — вдруг лихо заявила она. — Тут недалеко, через Енисей. — И, сразу посерьёзнев, негромко сказала: — Приезжал дед из нашего посёлка, рассказал мне — братишки мои, близняшки, заболели. Всё, говорит, однако, про тебя спрашивают…

Девочки вопросительно посмотрели на Тину.

— Они маленькие, братишки твои? И ты одна пойдёшь? Через Енисей? Это же далеко, целый день по льду идти.

— Ну почему одна? Разве ты со мною не пойдёшь? — И Тина пристально посмотрела на Улю. — Забоишься?

— А Нелё?.. — неуверенно спросила Уля.

— Нелё? Посмотрим. Это ещё не скоро.

И, задорно кивнув, Тина ушла.

— Ты пойдёшь с ней? — немножко помолчав, встревоженно спросила Нелё. И за себя тут же ответила: — Я не пойду.

Уля посмотрела вслед Тине:

— Наверно, Тина посмеялась.

Когда легли спать, Уля долго ещё вспоминала всё, что видела. Она рада была тому, что выучила ещё два русских слова: «корова» и «лошадь». Корова — это та, что просто ела траву, а корова, на которой ехал мальчик, — это лошадь. А вот у кого рога, она не запомнила.

— Нелё, — потихоньку позвала Уля, — у лошади есть рога?

— У какой?

— На которой мальчик скакал.

— Наверно, есть, — рассеянно сказала Нелё. Она сейчас думала совсем о другом. Зачем это Тина зовёт с собой Улю? Неужели Уля согласится? И чего она нашла в этой Тине-задавале? Будто я ей уже и не подружка!

И что-то вошло в Нелё тревожное, даже обидное. Вошло пока не насовсем, дрожит внутри, трепещет, словно птичка крылышками. Нелё знает: сказала бы Уля только одно слово, и всё обидное улетучилось бы…

Енисей поет

Нелё первая подбросила горсть гладко обтёсанных, длиной с ладошку палочек и — раз! — повернув ладошку, поймала их тыльной стороной руки. Только три палочки и упали. Остальные легли крепко на руке и не шелохнулись. Нелё чуть покачала их, примерилась и — два! — схватила их на лету. Шесть палочек!

Играли в «нямтко» — «аккуратку». Это у них такой урок — палочки-считалочки.

На середине стола был целый ворох этих палочек, их брали по горстке и подбрасывали. Когда там не останется ни одной, каждый сосчитает свои, пойманные, и у кого их будет больше, тот и «аккуратка», тот и выиграет. Выиграть всем хотелось. Вошли в азарт, торопливо подбрасывали, ловили, огорчались, когда палочки падали, опять подбрасывали…

Раиса Нельчевна тихонько ходила по классу, стараясь никому не помешать.

Все долго смеялись над Витей Ямкиным. У него палочки как с перепугу разлетелись в разные стороны. Только две и поймал.

— Вот так «аккуратка»!

— Они скользкие, проскакивают, — оправдывался Витя.

Когда подбросила Уля, все ахнули: ни одна палочка у неё не упала, все так и прилипли к руке. Только Нелё не удивилась, она знала, как хорошо играет её подружка в «нямтко». Они ещё летом, на Данилкиной речке, играли в эту игру. «Нямтко» научила их и считать до ста, даже больше.

— Сколько поймала? — потянулись к Уле ребята.

— Тет, самлянг, си-ив, ю… — Уля запнулась. Ведь надо считать по-русски. — Я заспала все слова, — сказала она тихо, — вчера знала, а ночью так крепко уснула…

Ей стали помогать:

— Четыре, пять, семь, десять, двенадцать палочек. Вот это да-а!

А Уля вдруг отодвинула свои палочки.

— Я не хочу больше играть, — сказала она Нелё. — Пойдём гулять.

— Звонка ещё не было, — сказала Нелё, глянув на Раису Нельчевну.

Тут как раз и зазвенел звонок. Из всех классов выбежали ребята, в коридоре стало тесно и шумно. У всех это самая короткая перемена, а у «нулевишек» уроки уже кончились. Уля протолкалась к раздевалке, надела шубку — и на улицу, в прозрачную темноту. Нелё даже не поспела за ней.

Как только закрылась тяжёлая, обитая войлоком дверь, Улю обступила тишина. Здесь в лёгком воздухе только чуть слышно поскрипывал от мороза снег. Сам по себе, словно шептал что-то. Этот шёпот то замирал, то снова возникал где-то совсем недалёко, а потом дальше… Может, это он с ней, с Улей, разговаривает? И она замерла, вслушиваясь.

— Чего, чего ты живёшь в тесной, душной комнате? — шептал ей снег. — Иди на простор, в тундру, там так хорошо!

— Нельзя, — ответила Уля, — я здесь учусь.

— Почему нельзя? Здесь столько ребят учится, полная школа. Одна ты можешь и не учиться. Одна-то — что случится?

«А как же картинки Раисы Нельчевны? — думает Уля. — И скороговорки?» Она уже некоторые выучила. И может говорить их, не отставая от ребят.

— Всё равно иди, — шепчет снег.

Так он ласково шепчет, манит, что у Ули всё внутри сжимается. Ой, как хочется уйти в эту белую, просторную тундру, туда… И заглянуть в свой дом, повидать маму, Вовку, Юльку…

Дверь, громко скрипя, приоткрылась, и оттуда высунулась голова Нелё.

— Ты здесь? Я сейчас.

Дверь снова захлопнулась. Пока Нелё надевала шубку, Уля слушала, что ещё скажет снег. Но снег уже ничего не говорил. Он, должно быть, не любит, когда кто-нибудь его перебивает.

Когда выбежала Нелё, и луна выплыла из-за облака. И оттуда, издалека, почти от самой луны протянулась к ним по снегу светлая дорожка. Она играла голубоватыми искорками.

Они стали спускаться с крыльца. Лунная дорожка тотчас передвинулась, коснулась ступеней, расстелилась перед ними. Они пошли по ней, держась за руки, мимо светлых под луной домов и чёрных теней. Было по-прежнему тихо, лишь под ногами чуть-чуть похрустывало. Нелё не спрашивала, куда они идут. Где-то там, в конце лунной дорожки, наверно под самой луной, их посёлок. Нелё знает, до него не дойти, но почему-то ей всегда хочется смотреть в ту сторону, ни в какую другую, только в ту. Вот и Уля ведь тоже…

И они шли, поднимались на сугробы, спускались. Лунная дорожка вывела их на край высокого берега. А сама сбежала вниз, на реку и… дальше, в самую даль, через весь Енисей. Сейчас Енисей укрыт льдом, сейчас он затихший, как тундра. И другой берег девочки, сколько ни всматривались, так и не смогли увидеть.

— Когда мы сюда прилетели, — сказала Нелё, — здесь ещё ходили теплоходы. Всё больше лесовозы. Много-много брёвен везли, целые горы. Раиса Нельчевна говорила: в тайге деревья так близко друг к дружке растут, что и не пролезешь.

— Я не люблю, когда тесно, — сказала Уля.

— А теплоходы шли и когда стало морозить, — продолжала Нелё, — и по реке уже пошла шуга. Потом река стала, и мы все бегали по льду, и вездеход ходил по льду. Все думали, теплоходов больше уже не будет, а один раз они как загудят — это уже зимой было, перед тем как ты приехала, — и долго-долго гудели. Мы прибежали посмотреть, много народу прибежало. Во-он там шёл ледокол и ломал лёд, и к берегу трещины бежали. А за ледоколом шли лесовозы. А потом с них стали пускать вверх разноцветные огни. И с берега тоже. Они как бабахнут, высоко-высоко искрами рассыплются! И когда лесовозы ушли, вот тогда все сказали, что это — последние. Последних всегда так провожают.

Нелё замолчала. И они смотрели туда, куда ушёл последний караван судов. И откуда весной, а может, и раньше, придёт первый караван. Сейчас оттуда потянул ветерок, зашуршали по снегу, зазвенели подхваченные им крошечные льдинки. И Енисей зазвенел, словно запел. Они стояли и слушали этот морозный голос.

В стороне послышались ребячьи голоса. Четверо мальчишек с тяжёлыми пешнями в руках, словно с ружьями наперевес, быстро шли к реке. Вот они нырнули за снежный надув и вынырнули уже внизу. Дальше пошли по льду.

— Это наши, интернатские? — спросила Уля.

— Ага, старшие. Вон того, в рогатой шапке, я знаю.

Мальчики отошли далеко от берега. Остановились. И по льду вдруг звонко застучали удары: тяк-тяк… И снова: тяк-тяк… Потревоженный лёд загудел, вдаль покатилось эхо.

— Они лунки пробивают? — спросила Уля.

— Ага. Рыбу добывать будут.

— Они же её всю распугают, вон как стучат.

— Не распугают, а разбудят. Отец говорил: подо льдом рыбе душно, и она там еле шевелится. А как лунки пробьют, она подплывёт к ним, чтобы подышать. А может, и посмотреть, что снаружи.

Снова послышались голоса и хруст снега. Вдоль берега бежали на лыжах двое мальчишек. Это же Маймаго — Саня и Вася!

Мальчишки шли чуть стороной. И Нелё закричала:

— Сань, вы куда? На куропаток, да?

— Не, на медведя! — громко крикнул Саня, замедляя шаг. — Белый медведь, говорят, объявился.