Сергей Алексеев - Великие битвы великой страны Страница 87

– Артиллеристы! – командует капитан Игнатченко. – Подготовить орудия к выгрузке.

Какая же тут выгрузка – до берега еще метров сорок, а то и все пятьдесят.

Горят мотоботы, погружаются в воду. Погружаются и все-таки медленно продвигаются вперед. Ближе все, ближе. И все же не дотянули они метров тридцать до суши.

Погибли, ушли в морскую пучину пушки.

А артиллеристы высадились и тут же вместе с другими бросились в атаку на фашистов.

– Э-эх, погибли пушки! – сокрушались тогда солдаты на берегу.

– Уничтожены русские пушки, – доложили фашистские наблюдатели своим командирам.

Было это ночью. Во время высадки. А утром… Смотрят наши. Смотрят со своих наблюдательных постов фашисты. Целы, невредимы, на суше пушки.

– Чудом каким?

– Откуда?

Оказывается, по приказу капитана Игнатченко, еще там, на мотоботах, привязали артиллеристы к орудиям шпагаты, а к шпагатным концам прикрепили поплавки. Затонули орудия, а поплавки остались на воде. По этим поплавкам и определили десантники, где находятся пушки. Общим трудом затем и вытащили их на берег.

Отлично работали пушки! Не пропустили на Малую землю фашистские танки.

Вспоминают солдаты, как пушки купались в море. Шутят солдаты:

– Ванну приняли перед боем!

Сборная флота

В отделении старшины Николая Романова было ровно одиннадцать человек. Все – морские пехотинцы. Все молодые. Отважные. Сильные. Все черноморцы. Правда, из разных мест. Кто из Севастополя, кто из Одессы, из Керчи, Туапсе, Феодосии, Новороссийска. Задал Романов вопрос: с каких кораблей десантники?

Пошли голоса:

– С крейсера.

– С эсминца.

– С тральщика.

Еще один с тральщика.

– Подводник.

– С линкора.

– С лидера.

– С буксира.

– С канонерской лодки.

– С торпедного катера.

И даже один рябоватый матрос оказался каким-то хозяйственным чином из флотской портовой прачечной.

Посмотрел старшина на морских пехотинцев. Еще раз сосчитал отделение. Ровно одиннадцать человек. Вспомнил Романов игру в футбол.

– Сборная флота! – с усмешкой сказал Романов.

Когда наши высаживались на Малую землю у Станички, отделение старшины Романова сошло на берег одним из первых.

Встретил берег бойцов огнем.

Высадились десантники вблизи рыбзавода. Недалеко от этих мест проходила железнодорожная насыпь. Рядом с насыпью сильная огневая позиция врага.

Бьет пушка. Строчат пулеметы.

Залегли краснофлотцы.

Ночь. Пока темно. Не скоро наступит рассвет. Окажутся десантники перед фашистами как на ладошке.

Выход один – немедленно фашистов атаковать.

Разбил старшина Романов отделение на три части. Одну из них в составе трех человек оставил лежать у насыпи. Двоих выдвинул вперед. Задача и тех и других огнем отвлекать фашистов. Остальным приказал ползти за собой. Двинулась группа к вражеским позициям.

Перешептываются десантники:

– Есть и защитники, есть и форварды.

Подобрались поближе к врагам черноморцы.

Гранаты в руки.

– Ура! Вперед!

Перебили в бою моряки противников. Захватили трофеи: два пулемета и пушку.

Собрались вместе. Сосчитал бойцов Романов – ровно одиннадцать. Смотрит Романов на пушку, на два пулемета.

– Неплохо, неплохо… Выходит – 3:0.

– Так ведь сборная флота! – в ответ десантники. И дальше отважно сражались умелые воины. Часто звучала в те дни команда:

– Сборная флота, стройся!

Подарок

Шалва Татарашвили и Петр Верещагин – друзья-приятели. Особенно здесь, на Малой земле, сдружились. Вместе сражались. Вместе окопы, траншеи рыли. Вместе в разведку к врагам ходили.

Случалось, не пробьются к Малой земле катера с продуктами – последнюю корку на равных ели.

Случалось, с пресной водой перебои – последний глоток пополам делили.

Не бывало, случалось, соли – друг другу тянут ее крупицу.

В атаках и стычках с фашистами старались быть непременно рядом. Друг друга в бою страхуют.

И вот узнает Верещагин, что приближается у Татарашвили день рождения. Исполнится другу двадцать три года. Забеспокоился Петр Верещагин: «Что бы придумать? Что бы придумать? Какой бы ему подарок сделать?!»

Какой здесь, на Малой земле, подарок?!

И вот наступил день рождения. Проснулись оба – Петр Верещагин и Шалва Татарашвили.

– Поздравляю! – сказал Верещагин.

– Спасибо, – сказал Татарашвили.

– День рожденья? – уточнил Верещагин.

– День рожденья, – сказал Татарашвили.

– Двадцать три года?

– Двадцать три года.

– Поздравляю, поздравляю! Бери, получай подарок.

Поразился Шалва Татарашвили: здесь, на Малой земле, подарок!

– Получай! – повторил Верещагин.

Снял он с плеча автомат. Снял с автомата патронный диск. Вынул один патрон:

– Принимай.

Вынул второй:

– Принимай.

Отсчитал Петр Верещагин двадцать три патрона – ровно столько, сколько исполнилось лет Шалве Татарашвили. И снова поздравил друга.

Смотрит Шалва Татарашвили на патроны. Это ж богатство целое!

Ценились боеприпасы на Малой земле: трудно их сюда под фашистским огнем доставить. Нет патронам цены. Нечем цену измерить.

Стоит растерянный Шалва Татарашвили. Держит в руках патроны.

– Спасибо, браток, спасибо!

Бесценный, конечно, патроны подарок. Да внимание друга вдвойне бесценно.

Радостным выдался день рождения.

«Берегись Бартова!»

Сержант Бартов числился мастером по вооружению. Редким он был умельцем: из ничего, из железного прута ружье сделает.

Чинил Бартов винтовки, автоматы, пулеметы, противотанковые ружья, пистолеты, трофейное оружие разных систем. Все неисправное несли Бартову. На Малой земле он старожил – куниковец, с первым отрядом прибыл.

Оберегали Бартова командиры. Погибнет такой мастер – не скоро найдешь замену.

Однако сержант Бартов все время рвался поближе к боям, на передовую.

Отроют солдаты под самым носом у фашистов окопы, возведут блиндажи. И Бартов тут же сразу пристроится. Отроет рядом индивидуальную ячейку.

Окопчик Бартова и есть его мастерская. Сюда и приносят к нему требующее ремонта оружие.

Гонят командиры его подальше от переднего края, грозят наказанием.

– Нельзя мне, нельзя, – говорит Бартов.

Знают другие, скажет сейчас Бартов: «Тут у меня испытательный полигон».

И верно.

– Тут у меня испытательный полигон, – говорит Бартов.

Бартов считает своей обязанностью не только отремонтировать винтовку, или пулемет, или противотанковое ружье, но и проверить его в деле, в бою.

Отремонтировал автомат.

Проверил.

Отремонтировал пулемет.

Проверил.

Отремонтировал противотанковое ружье.

На врагах проверил.

– ОТК! – смеются солдаты. – Отдел технического контроля.

Конечно, все понимают, что оружие можно проверить и в другом месте. Необязательно на передовой. Что Бартов хитрит, ищет повод быть поближе к бою.

Однако все понимают и то, что Бартов просто не может не бить фашистов. Что он настоящий боец.

Понимают это и командиры. Вот почему хотя и гонят они Бартова с передовой, хотя и грозят наказанием, однако в душе прощают.

Бартов не только испытывает в бою отремонтированное им оружие, но и ходит со всеми в атаку. Ходит даже в разведку за «языками».

Выставляет Бартов в таких случаях над своим окопчиком дощечку. На дощечке надпись: «Мастерская закрыта на перерыв».

Видят эту дощечку и фашисты. Появилась дощечка – «Берегись Бартова!»

Сега с Корабельной

Имя его Сергей. Фамилия Довбненко. Однако никто не называл краснофлотца по имени и фамилии. Пристало к нему: «Сега с Корабельной».

Был он из Севастополя. Есть в Севастополе Корабельная сторона. Там и родился и вырос Сега. Сега он потому, что не выговаривал в детстве имя Сергей. «Сега» скажет, а дальше не может. Так и остался Сегой.

Был он лихим разведчиком. Попав на Малую землю, тоже ходил в разведку.

Ходил в разведку всегда один.

– Так надежнее, – говорил Сега.

Действительно, здесь, на Малой земле, было очень трудно незаметно пробраться в расположение неприятеля целой группой.

Удачлив Сега. Привыкли и командиры, и бойцы: если Сергей Довбненко ушел в разведку, значит, жди – непременно назад с «языком» вернется.

И вот отправился снова к врагам разведчик.

Перебрался боец незаметно на неприятельскую сторону. Сделал засаду. Высмотрел на территории у фашистов офицерский блиндаж. Тихо к нему прокрался. Тихо снял фашистского часового. Был часовой в плащ-палатке. Накинул Сега на себя фашистскую плащ-палатку. Сунул бескозырку за рубаху. Надел на голову фуражку немецкого часового.

Стоит советский моряк на часах у фашистского блиндажа. Ждет, когда кто-нибудь из господ офицеров из укрытия покажется.

Дождался разведчик. Вскоре вышел из блиндажа офицер. Глянул на часового.

Замер Сега. Момент опасный. Вдруг задаст офицер какой-нибудь вопрос. Знал Довбненко по-немецки всего несколько слов – «мутер», «фатер» и «хенде хох!».